За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович. Страница 3

Мысли хлопца и девушки снова сбежались на одну тропу.

Когда Юрко заговорил, голос его звучал недовольно, глухо, видимо, ему нелегко было говорить об этом.

— Теперь слушай меня, Стефа. Боже упаси, чтобы кто–нибудь нас вдвоем увидел. Тогда все пропало. Поэтому встречаться будем редко…

Последние слова поразили девушку. Возможно, Стефа заподозрила в них какой–то второй, роковой для их любви смысл. Она порывисто обняла шею Юрка тонкими руками и прижалась к нему с такой неожиданной для ее худенького тела силой, что хлопец даже испугался.

— Что ты? — торопливо и обеспокоенно зашептал он. — Ну что ты? Не надо так… Глупенькая моя. Потерпим. Иначе нельзя.

— Не верю, — безнадежно призналась Стефа. — Ни во что не верю. Ты забудешь. Все пройдет, как в песне поется…

— Слушай, Стефа…

— Когда ты рядом… Я верю, мне не страшно тогда, и я такая смелая, хоть на край света. А как только…

— Стефа, я не хочу слушать глупости. Я тебе правду скажу: если у тебя нет силы характера, тогда мы в самом деле — дети и в куклы играемся… Думаешь, мне легко будет неделями тебя не видеть? Что с того? Нельзя!

О, он умел разговаривать твердо. Он чувствовал свою ответственность. Ответственность старшего и мужчины. На него можно было положиться.

— К тетке в Подгайчики не ходи. Не мозоль нашим лишний раз глаза, Пиши только важное. И — осторожно. Самым святым заклинаю тебя, Стефа, берегись и наших, и своих. До поры до времени только мы будем знать. Ты меня слышишь?

— Так.

— Согласна?

— Так. Все сделаю, любый, все для тебя вытерплю.

— Разве для меня? Для нас обоих.

— Так, для нас обоих, — послушно и счастливо повторила девушка.

В эту минуту Стефа доверяла своему любимому безгранично.

Черкнула звезда по небу. Юрко вспомнил отца Стефы.

— Кончится война, и все утихнет, рыбонька. Люди успокоятся. Может быть, объявится вуйко Семен.

— Иой–ой–ой… — заломила руки Стефа. — Что ты говоришь, милый. Нет уже в живых нашего татуся. Давно нет.

— Не говори так, Стефа. Это — война. На войне всяко бывает. Каждую войну многих людей хоронили, а они живые, невредимые домой приходили. Старики рассказывают…

— Да разве я не хотела бы, Юрцю? Ой я бы такого счастья не пережила.

Слезы девушки закапали на вышитую сорочку хлопца, и он почувствовал, как ширится на груди влажное пятно. Он нежно обнял любимую, поцеловал в висок.

— Все может быть, Стефа. Мы должны думать как лучше…

Все оставалось неясным, зыбким, кроме одного — они любят друг друга, и их любовь не обещает быть счастливой. Но все же даже для самых бесталанных влюбленных есть минуты, когда в мире нет никого, кроме них двоих. Эти минуты наступали для Юрка н Стефы.

«Как лучше…» А и в самом деле! Неужели их, молодых, начинающих жить, никому не сделавших зла, должны ожидать только опасности и несчастья? Глупости! Не надо даже думать… Они вдвоем. Кто отнимет эту ночь, эти звезды и тишину? Два сердца, они стучат, как одно, — удар в удар.

И уже нет войны, нет злых людей, нет никого, кроме них, на всей земле. Только они двое с одним слившимся сердцем. Юрко и Стефа.

И до утра еще далеко…

Что–то странное произошло в темном воздухе. Будто огромная прозрачная голубая птица пронеслась над темной стеной могучих лип, бесшумно скользнула к верхушкам, озарив их сиянием своих крыльев, и погасла.

— Что это? — едва слышно спросила Стефа, не отрывая головы от груди хлопца.

— Зарница. Или звезда упала.

— Над нашим Бялопольем. Кто–то умер…

— А может быть, родился.

Юрку не хотелось ни думать, ни говорить о смерти. Но счастливое оцепенение уже было нарушено. Стефа зашевелилась, сняла с плеча руку.

И тут донеслись к ним ослабленные расстоянием, едва различимые звуки далеких выстрелов, отчаянного собачьего лая. Тотчас же совсем недалеко от усадьбы ксендза неуверенно тявкнула чья–то собака, затем другая, несколько сразу, и их сигнал тревоги лениво подхватил весь собачий гарнизон Подгайчиков.

— Это у нас в Бялополье, — каким–то чужим, отрешенным голосом произнесла Стефа. Она отстранилась от Юрка, прислушиваясь. Ее рука, зажатая в руке хлопца, дрожала.

— Ну что ты, — пытался успокоить ее Юрко. Но сам–то он уже знал, что там, за холмами в долине, где лежит маленькое село Бялополье, случилось непоправимое — по сигналу пущенной в небо ракеты украинские хлопцы напали на поляков. Что делать? Как же он не догадался об этом раньше? Ведь он слышал разговор Петра с гостем, да и само внезапное появление Петра говорило о какой–то новой акции. Петро без дела не приезжает… Сейчас поздно. Там, в Бялополье, бабушка и братик Стефы… То, чего он, Юрко, так страшился, случилось. Теперь он может спасти только Стефу. Но Стефа, она… Что делать? Что ей сказать?

Пока Юрко лихорадочно и безуспешно подыскивал в уме нужные слова утешения, оправдания, застывшее лицо девушки точно выплывало из темноты. Уже не мерцание звезд, а какой–то другой слабый свет падал на него. По–детски открыв рот, она с ужасом смотрела куда–то вверх через плечо Юрка. Хлопец оглянулся, и то, что он увидел, показалось ему в первое мгновение низкой розоватой тучкой. Это были вершины столетних кладбищенских лип, слегка порозовевшие от далекого зарева. Там за холмами, в Бялополье, уже горели хаты.

Удар пришелся в плечо и сбил Юрка с ног. Очевидно, Стефа оттолкнула его обеими руками изо всех сил. Юрко не удержался, полетел в траву. Он услышал тонкий отчаянный вскрик девушки и сейчас же вскочил на ноги. Стефы возле него не было, она умчалась, но он заметил мелькнувшую в темноте белую кофточку и ринулся вдогонку.

Он догнал бы ее сразу и удержал, если бы помнил о проволоке в проломе изгороди и уклонился бы чуточку правей. Но он забыл… Колючая проволока схватила его за штанину, и он со всего разбегу шлепнулся на землю. На этот раз удар был сильным. Юрко застонал от боли и досады. Торопливо, царапая ржавыми шипами ногу, он «с мясом» оторвал проволоку от штанины, вскочил на ноги и снова помчался по едва приметной тропинке. Стефа была где–то впереди. Прошло всего несколько секунд, и она не могла убежать далеко. А побежала она, конечно, в Бялополье. Нужно ее поймать, остановить, спасти.

Мягкая пыль дороги, деревянный крест, за ним полевая тропка, вьющаяся между холмов. Сюда! Он знал эту тропку. Минута–две, и он увидит белую кофточку впереди. Юрко мчался, легко отталкиваясь от земли своими сильными ногами, жадно всматриваясь в темноту, не думая даже, что где–нибудь на его пути может появиться яма или канава. Поле овса, стена ржи, сложенные крестиками снопы пшеницы, снова полоска ярового хлеба и крестики пшеницы. Сейчас, сейчас… Она где–то здесь, недалеко… Его волновало только одно–желание поскорей различить в темноте Стефу. Куда же она делась? Как бы ни были быстры ее босые ноги, он, Юрко, уже должен был догнать ее. Еще минута, две… Казалось, он не бежал, а летел над землей, как большая бесшумная ночная птица. Но белой кофточки впереди не было видно.

Стефа исчезла. Ночь словно поглотила ее. Быть может, навсегда, как черная могила… А он только что стоял с нею рядом, его руки, казалось, еще хранили тепло ее рук. Навсегда… Впервые отчаяние охватило хлопца.

— Стефа!! — крик рвал его грудь, едкий пот заливал глаза. — Стефа!

Ни отзвука. Юрко по–прежнему бежал изо всех сил. Он уже давно заметил розоватое свечение впереди, но не понимал, почему свет этот все время сдвигается вправо от того места, куда вела тропинка, и где, по его предположению, находилось Бялополье.

Он понял это, когда выбежал на какую–то, показавшуюся незнакомой, дорогу, пересекавшую тропинку. Здесь должен был стоять каменный побеленный крест, под камнем которого они со Стефой оставляли друг другу свои письма.

Креста не было.

Только тут он догадался, что, очевидно, где–то еще у Подгайчиков на развилке он ошибся тропинкой. Не раздумывая над тем, как это могло случиться, и не замедляя бега, Юрко бросился по дороге вправо, прямо на зарево. Теперь все зависело от того, насколько велик был сделанный им крюк. Времени он не чувствовал. Только расстояние могло подсказать ему, сумеет ли он догнать Стефу. Но и расстояние трудно было определить. Сколько осталось за его плечами? Километр, два, десять… Ему казалось, что он бежит уже целую вечность.