Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 22

– Знамо дело, много. В каждой волости свой. Наш-то Одинец только с нашей волости «волчат» обучает, а в других свои. На Касне, на Жижале. Думаешь, весь белый свет у нас тут начинается и кончается?

– Ну… – Младина вроде и понимала, что это не так – свидетельством того было полюдье смолянского князя, каждую зиму сюда приходившее и приносившее дыхание большого мира, – но в душе ощущала, что ее мир и есть весь белый свет. – Так Одинец – это не его имя?

– Имя. – Угляна кивнула. – Он его получил, когда в Одинцы перешел. До того, пока сам в простых «волках» зимой жил, лесное имя у него было другое, а человечье – еще другое. А как совсем он в лес ушел, в «отреченные волки» подался, так старое имя человечье забыл. Теперь он просто Одинец, да и все.

– Значит, он тоже раньше с людьми жил? – Младина подозревала, что перед ней все же оборотень, рожденный волком. – Из какого же он рода?

– Незачем знать. Того прежнего человека нет уже давно, а этот, новый, кроме Велеса, иного отца не имеет. Да какой новый, он тут уже лет двадцать на зарю вечернюю воет… А про Волчью Мать ты поболее моего должна знать! – Угляна вдруг вернулась к прежнему разговору. – Ведь она если и не сама с тобой приходила, то дочь свою послала. Где ты с ней повстречалась?

– В лесу… у избы… где луна… – Младина морщила лоб, пытаясь вспомнить все, что с ней было, но мелькали смутные, обрывочные видения. Так сон, вроде бы связный и внятный, после пробуждения стремительно разваливается на бессмысленные куски, которые и не вытащишь из памяти, как не сожмешь кисель в горсть, и испаряются в считанные мгновения. – Я только знаю… Ой, мне ведь жениха дали! – вдруг обрадовалась она и схватилась за берестяную коробочку на поясе.

В этой коробочке она принесла иглы для шитья и вязания, нитки, ножницы, пряслень на случай, если тут придется рукодельничать, и туда же спрятала полученное перышко. Мелькнула мысль, что перышко померещилось ей, как сама лунная женщина, но нет – оно оказалось на месте.

– Вот! – Младина с торжеством показала добычу Угляне. – Она мне сказала: коли пришла, то проси, чего хочешь. А я сказала, что хочу выйти замуж. А она сказала: хочешь, так выйдешь. И вот это мне дала. Значит, я не буду волхвитой!

– Ну, раз Волчья Мать разрешила… – Угляна развела руками. – Так приходи в поневу прыгать.

– Можно? – Младина от избытка чувств поднялась на ноги.

– Ну да. – Угляна встала, пошла к укладке, откинула крышку, порылась внутри и с самого дна достала тканый пояс. Подойдя, опоясала девушку и расправила помятые за время лежания концы с красными кистями и обережными узлами. – Милости прошу!

– Ой! – Младина запрыгала от радости, хлопая в ладоши.

Новый пояс, врученный волхвитой, означал, что испытания пройдены и новоявленной невесте осталось только надеть поневу. Она так ликовала, будто криворучка, не умеющая даже избу вымести и почти не имевшая надежды на такой успех. И даже не заметила, что Угляна повязала ей вовсе не тот пояс, что Бебреница-Соловушка соткала для нее, как и для других своих дочерей. А совсем другой – с чужими, незнакомыми родовыми знаками в узоре, да и укладке он явно пролежал не год и даже не десять лет…

Глава 5

Уже засыпая, Младина слышала, как внизу, возле полатей, шептались мать и Муравица. Они разглядывали тот тканый пояс, в котором Младина пришла из леса.

– Не этот ты давала? – переспрашивала Муравица.

– А то сама не видишь? Когда у нас в роду такие ткали?

– Может, у вас в роду!

– Я только два пояса новых сделала, для младших, а старшим старые достались, бабка из укладки вынула. Я и отнесла, какой надо. А Угляна ей вон что навязала!

– Стало быть, у них в роду такие делают.

– А ты не помнишь, какие она сама-то в молодых годах носила?

– Не помню. Хотила-то ее взял лет за пять до того, как я замуж вышла, у нее уже тогда наши пояса были.

– А ты не видела, какие пояса Глуховичи носят?

– Да их сами-то лет десять уж никто не видал. Не то повымерли, не то ушли куда… Но неладно как – девка наша, а к мужу поедет в чужом поясе! Может, заменить? У тебя нет еще своих-то?

– Есть, я на младших уж заготовила. Да не хочу менять, – с сомнением произнесла Бебреница. – Уж коли Угляна такой дала, стало быть, надо.

– Да он уж старый… – Подняв к глазам, вглядываясь при свете лучины, Муравица изучала кисти из красных шерстяных нитей. – Полынью весь пропах, чуешь? Уж как бы не самой Угляны девичий пояс. Ты, конечно, как хочешь, но я бы своей девке не позволила такой носить. Не принесет он ей счастья! Так что… – помолчав, добавила Муравица, – не сказала ей Угляна?

– Видать, не сказала, – еле слышно ответила Бебреница.

– И ты не скажешь?

– Если она не сказала, зачем я буду? Значит, и не след.

– Но пояс-то свой дала!

– Пояс, пояс… Не нашего ума дело.

– А чьего? Девка-то твоя!

Бебреница только вздохнула. Они замолчали, а Младина еще долго не спала, обдумывая услышанное. Когда пару дней спустя из леса воротились сестры, все успешно выдержав испытания и гордясь новыми поясами взрослых девушек-невест, ей сразу бросилось в глаза, как сильно ее пояс отличается от их поясов – одинаковых у всех пяти. Эти пояса в глубокой тайне, чтобы никто не видел и не знал, ткутся старшими женщинами: обычно матерью и бабкой, соблюдающими молчание все время работы. В этих поясах новоявленные невесты участвуют в предсвадебных игрищах, потом в этих поясах их увозят к будущим мужьям (а иногда снимают при выходе девушки из родного дома). В новом роду свекрови опояшут молодух красными поясами со знаками нивы засеянной, обещающей богатый урожай. Девичьи пояса остаются в роде и предаются новому поколению невест; только если девушка умирает до свадьбы, ее кладут на краду с этим поясом. Или если в нынешнем поколении невест оказывается больше, чем поясов, изготавливаются новые. В этом году так и получилось: Веснояра, Домашка, Лебедь и Векша еще прошлой осенью должны были «освободить» и вернуть в бабкину укладку свои пояса, но из-за задержки свадеб носили их до сих пор.

Младина тоже заметила, что узоры на поясе не такие, как она привыкла видеть на взрослых женщинах своего рода, да и выглядит он так, будто старше самой Младины. По красному полю чередовались знаки солнца – «ярги» и еще один знак, довольно редкий, обозначающий волка. Вытканы они были синей нитью, что само по себе нечасто встречается. И этим пояс Младины сразу выделялся среди поясов сестер, совсем новых, где на таком же красном поле чередовались белые знаки солнца и незасеянной нивы.

Так значит, мать и Муравица думают, что Угляна передала ей свой собственный родовой пояс? Но почему? Она могла бы это сделать, если бы собиралась-таки взять Младину в выученицы – тогда девичий пояс ей пришлось бы носить весь век. Но волхвита сама сказала, что замуж Младина выйдет… да и лунная женщина, Волчья Мать, ей это обещала.

Да неужели это родовой пояс Глуховичей? Род, из которого была когда-то взяла Угляна, дочь Нездрава, жил на отшибе, а в последние годы совсем захирел. Угляна выросла самой красивой из своих сестер, и когда старейшины Заломичей положенным порядком приехали к ним смотреть невест, Хотила высмотрел ее для себя – а ведь он тогда уж лет двадцать как вышел из возраста «женихов» и был отцом нескольких сыновей-подростков. Ничего нет необычного в том, что зрелый мужчина берет второй женой юную девушку, когда первая жена-ровесница превращается в старуху, но впоследствии и это поставили Угляне в вину – приворожила, дескать. А уж после того как ее похитил Паморок и пять лет держал у себя, превращая на дневное время в кошку, ее родных и вовсе стали сторониться, считая весь род испорченным и неудачливым. Младших сестер Угляны никто не взял замуж, хотя их вины в ее несчастливой судьбе ровно никакой не было, и еще много лет после этого глуховскую весь наполняли «девки» с морщинистыми лицами, злобными глазами и седеющими косами. При упоминании Угляны они только плевались. А раз оттуда невест не брали, то и своих никто Глуховичам не давал. Несколько глуховских парней раздобыли себе жен где-то на стороне – украли, видать. Ходили нехорошие слухи, будто иные глуховские престарелые девки рожали от своих же братьев, после этого их и к жертвоприношениям на Овсеневой горе допускать перестали. Старики уходили в Навь, но детей почти не появлялось, род старел и вымирал. В последние годы никто уж и не знал, жив ли еще род Глуховичей или сгинул совсем. И неужели Угляна дала Младине свой девичий пояс в надежде, что та станет как бы наследницей угасшего рода, выйдет замуж и даст ему новую жизнь?