Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 40
– А это не дешнянский ли князь? – в изумлении промолвил рядом Божаня, тоже в это время узнав гостя. – Гляди, воевода.
– Точно, он! – Красовит в изумлении стянул шлем с подшлемником и по привычке запустил руку в густые темные волосы, которые дочь каждое утро тщательно расчесывала резным гребешком и укладывала, а он быстро портил всю ее работу. – Этот-то леший что здесь забыл?
Не сказать, чтобы воевода Красовит любил гостей, особенно незваных.
Снаружи было видно, что забороло полно вооруженных людей, и отряд остановился за перестрел до ворот. Вперед выдвинулись трое: зрелый мужчина верхом и пара пеших отроков. Приблизившись к воротам, мужчина с достоинством кивнул в знак приветствия.
– Боги в дом! – крикнул он, подняв голову. – Дома ли хозяин, воевода Красовит, Секачев сын?
– Вот он я! – отозвался Красовит. – А вы чьи и откуда припожаловали к нам?
– Я – Володигость, Чаегостев сын. Родич князя дешнянского Бранемера. Вон он и сам! – Мужчина показал на всадника позади себя. – Приехал к тебе князь наш с доброй беседой. Примешь ли гостя?
– Если с доброй беседой, отчего не принять? Проси князя Бранемера пожаловать.
Ворота отворились, Володигость вернулся к своему князю, чтобы передать приглашение, и вскоре дешнянская дружина вошла в Крас-городок. Сразу стало тесно, и любопытствующих местных разогнали по избам, чтобы не путались под ногами.
А Унелада, услышав новость, всплеснула руками. Приехавшего в гости князя надо принять как следует, а у нее ничего не готово! Кто же знал!
– Сто лет прожил, а ума не нажил! – бормотала она, мечась по избе, одной рукой отдавая распоряжения челяди, а другой роясь в скрыне в поисках нарядной шушки и подходящих уборов. – Предупредил бы хоть, денька за три гонца прислал! А у меня и пиво не сварено, одна брага стоялая! Мед придется доставать. Хорошо, хлеба хватает. Елька, вели кур резать, свинью колоть, грибы доставай, будем пироги печь! Капусты не забудь, репы, моркови!
– А пока-то что подавать?
– А пока квасу с луком, с грибами и сухарями, будет с них! Каши гороховой! Слава Макоши, масло свежее есть, Точилина большуха вчера прислала, они уже давили. До вечера дотерпят. Сами виноваты – не упредили, а у меня им скатерти-самобранки нету!
Тем не менее, несмотря на всю суету, когда приезжие вымылись в бане и расселись за столы в обчине, здесь уже было на что посмотреть. Всех женщин городка Унелада мгновенно подрядила печь блины – слава Макоши и Велесу, после сбора урожая муки всех видов хватало – жарить кур, варить рыбу утреннего улова, и теперь на длинных столах, покрытых браными скатертями, дымились большие горшки с ухой, миски золотистых блинов, широкие плоские блюда с вареными яйцами, горшочки сметаны, на досках красовалось нарезанное сало. Услышав, что дешнянский князь вышел из бани, Унелада бросила хлопотать вокруг столов и убежала переодеваться: такому знатному гостю надлежало показаться во всей красе, раз уж так получилось, что она пока хозяйка в отцовском дому.
Когда наконец князя Бранемера провели в обчину, там его уже ждали. Сам воевода Красовит, одетый в привезенный когда-то сыном степняцкий длинный кафтан из красного шелка, стоял перед почетным столом. Рядом обнаружилась девушка, в которой гости сразу признали хозяйскую дочь. В самом расцвете девичьей красоты Унелада казалась воплощением богини Лели. Румяное лицо с немного вздернутым носом, ясные голубые глаза, мягкие светлые брови, яркие губы, пышная грудь – все это притягивало и не отпускало взгляд, наполняло душу отрадой, будто свежее и пьянящее дыхание цветущего луга ранним летом. Светлые пушистые волосы, заплетенные в косу до пояса, окружали нежное лицо сиянием солнечных лучей. Белая льняная сорочка и белая же шерстяная шушка ее были отделаны полосками алого шелка, на красной ленте очелья блестели серебряные заушницы – тонкой и редкой работы, как делают только на далекой Дунай-реке. На груди пестрели ожерелья в три ряда из разноцветных стеклянных бус, а на правой руке сиял на белом рукаве золотой браслет, при виде которого люди застывали, разинув рот. Этот браслет тоже привез ей брат Радом, и подобного ему не было нигде. Довольно широкий, с девичью ладонь, по краям он имел красивый рубчик, а внутри были вычеканены фигурки козлов с загнутыми рогами и поджатыми копытами – прямо как живые! Между фигурками были вставлены плоские синие и зеленые камни – одни круглые, другие полукруглые, точно ущербный месяц. Говорили, что он тоже греческой работы, и даже сам князь Зимобор признавал, что ничего подобного у него нет. Браслет предназначался Унеладе в приданое, и она надевала его только по самым торжественным случаям. Красовит косился на украшение довольно хмуро – приезд дешнянского князя он таким случаем не считал, но молчал. Свою единственную дочь, которая, по сути, и составляла всю его семью, когда сам воевода находился дома, Красовит слишком любил и баловал.
– Чего вырядилась, будто жених приехал? – шепнул он ей, чтобы никто не слышал. – Этот стар тебе!
– Волосом бел, да крепостью цел! – с озорством шепнула в ответ Унелада. – Да он и не седой вовсе. О Лада, какой красавец! – в непритворном восхищении ахнула она.
Дешнянский князь Бранемер для своих сорока восьми (или около того) лет и правда был весьма хорош собой – высокий, сильный, с молодости прославленный как боец, с ухоженной полуседой бородой, он не облысел с годами и даже сохранил большую часть зубов. Статный, хорошо одетый, в греческом кафтане из зеленого шелка с вытканными золотисто-желтыми птицами, с чеканным суровым лицом и твердым взором, он мог вызвать восхищение не только молодой девушки. С Красовитом они не раз встречались в Смолянске или Оболви, когда-то он наезжал и сюда, но было это много лет назад, когда Унелада была еще девочкой. А сейчас его глаза остановились на ней с изумлением и восхищением: встретив ее блестящий взгляд, он запнулся на ходу, переменился в лице, будто забыл, зачем пришел. Унелада сдержанно улыбнулась и скромно опустила глаза.
– Приветствую тебя в дому моем, князь Бранемер! – Красовит шагнул вперед. – Здоров ли, благополучно ли добрался?
– Будь нашим гостем, князь Бранемер, и да будут благосклонны к тебе боги под нашим кровом! – Унелада тоже сделал пару шагов, держа чашу, где был налит стоялый малиновый мед.
Чаша сама по себе была под стать браслету – широкая, не слишком высокая, на ножке с подставкой, сделанная из позолоченного серебра и украшенная самоцветами в гнездышках из крученой золотой проволоки. С усилием оторвав взгляд от девушки, Бранемер огляделся, будто искал еще кого-то, помедлил, но понял, что раз приветственную чашу ему подносит хозяйская дочь, значит, больше никого тут нет, и с поклоном принял угощение.
– Спасибо, красавица, пусть и тебя благословят боги добрым здоровьем, изобилием в доме, женихом добрым да красивым! – ответил он.
Унелада улыбнулась с лукавым намеком: мол, мне ли счастливой не быть? Мало нашлось бы девушек, так щедро одаренных богами и судьбой.
Почетного гостя усадили по правую руку от хозяина, приехавших с ним – за столами, напротив Красовитовой дружины. Хозяин и гость были один другому под стать: оба зрелые, опытные мужи, величавые, сильные, с сединой в густых бородах, отмеченные шрамами, нарядно одетые в цветное заморское платье, совсем не похожее на повседневную одежду простого люда. Унелада за стол не садилась, а стоя наблюдала за челядью, указывала, где чего подать, добавить, переменить блюдо или миску, сама подливала отцу и гостю браги или меда. Когда она приближалась, князь Бранемер невольно оборачивался, но тут же с усилием заставлял себя снова сосредоточиться на беседе с воеводой: невежливо пялить глаза на хозяйских дев! Красовит невольно ухмылялся в бороду: дочерью он гордился, и ему приятно было видеть, как его красавица заставляет зрелого мужа и знатного воина теряться и запинаться, будто несмышленого отрока. А Унелада держалась невозмутимо и скромно, будто ничего не замечала.
В ходе беседы скоро выяснилось, что приехал князь Бранемер не ради юной дочери и даже не ради самого воеводы – ему нужна была мать Унелады, волхва Лютава.