Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 44

У ворот послышалось движение, и Унелада встрепенулась, обернулась туда. Слышался скрип, потом шум шагов, голоса, и она напряженно ловила среди них один-единственный голос. Да… Это он! Вернулся!

Унелада плотнее прижалась к стене, не желая быть замеченной. Но и уходить не хотела, пока не повидала его. Возле ворот блестели факелы, вот огни приблизились: отроки пошли провожать знатного гостя, освещая путь через лужи до воеводской избы. Девушка легко нашла его глазами среди кметей: ростом и статью он выделялся в любой толпе. Проходя мимо Божаниной избы, Бранемер вдруг повернулся и увидел ее.

– Ты что здесь?.. – в удивлении спросил он, но Унелада видела, что и он смущен это нежданной встречей.

– Судьбу свою жду. – Она улыбнулась.

– И что? – Дешнянский князь тоже улыбнулся, скрывая смятение. – Долго ли еще ждать?

– Теперь уже нет, – просто и уверенно ответила Унелада. – Теперь уже совсем скоро.

– Как же мне узнать мою судьбу? Спрашивал у твоей матери – не хочет говорить. Может, ты подскажешь?

– Подскажу. – Унелада улыбнулась. – Как поедешь восвояси, остановись на росстани, возле столпа Макошина. Поставь к столпу горшок каши, положи новую ложку и трижды позови деву-удельницу – она и выйдет. Если голодна будет и съест кашу – стало быть, злая у тебя доля. А если будет румяная да сытая и опрокинет горшок – значит, добрая у тебя Доля. Спроси у нее, что хочешь, там получишь ответ.

Бранемер поклонился в благодарность и пошел прочь, едва помня себя. Юная воеводская дочь, а не ее мать, к которой он приезжал за советом, сказала то, что он так хотел услышать. Что уже совсем скоро. И он не мог заставить себя отойти от нее, как от источника надежды. Казалось, и роду его, и ему самому она обещает новую жизнь – стройная девушка с длинной золотистой косой, из ясных глаз которой даже суровой осенью ему улыбалась богиня весны.

Ложась спать, Унелада долго сидела на краю лежанки, водя гребнем по волосам, что спускались почти до самого пола. Гребешок был из резной белой кости – подарок брата. В сорочке, с распущенной косой, она и сейчас, во тьме глухого осеннего вечера, напоминала русалку во всем цвете ее весенней прелести. Будь дома Лютава, она прочла бы по лицу дочери, что мысли той блуждают очень далеко отсюда – и даже догадалась бы, где именно. Но мудрой волхвы не было рядом, а Еленица уже заснула, не дождавшись, когда хозяйка ляжет.

«Приди ко мне, мой суженый, судьбою ряженный, – мысленно повторяла Унелада. – Приходи волосы чесать, из дома снаряжать!»

Улегшись наконец, Унелада сунула гребень под изголовье и закрыла глаза. Но и так уже она знала: все решено. Ее действиями управляла юная богиня, жившая в ней от рождения. Унелада знала ее и привыкла подчиняться высшей воле – как ее мать, ее бабка и множество других родственниц. Старшая дочь старшей дочери, она была прямой наследницей праматерей племени вятичей, пришедших со священной реки Дунай, и с самого детства знала, что ее жизненный путь проляжет по тропам богов. Это не было поводом для гордости, ибо она знала, что здесь нет ее заслуги, но и не пугало – ведь для выполнения божественных задач в нее вложены божественные силы. Ее матери пришлось гораздо тяжелее, но она справилась. И бабке, княгине Семиладе, было нелегко. Унелада знала все эти повести, и они давали ей уверенность в своих силах. С раннего возраста ее учили слышать богиню в себе и следовать ее велениям – и сейчас она лишь делала то, что хорошо умела и для чего была рождена.

Закрыв глаза, она вновь видела перед собой Бранемера – как он смотрел на нее возле Божаниной избы, будто ждал, что сейчас она скажет ему самое важное, даст тот ответ, за которым он приехал в осеннюю распутицу в такую даль. Он хотел, чтобы Лютава указала ему способ отыскать сына – Унелада слышала, как гость говорил об этом с ее отцом. Красовит гораздо лучше понимал приезжего князя, чем собственную жену, но помочь ничем не мог – не по уму воеводе волховские дела. И недаром Бранемер весь вечер посматривал на нее с ожиданием, будто вдруг нашел новый путь разрешить свои трудности – нашел там, где вовсе не ждал. Как ему помочь? Унелада хотела этого всем своим существом, а значит, этого хотела богиня Леля. То, чего хочет богиня, непременно сбудется – этому поможет сам Лад Всемирья. Ей, Унеладе, лишь нужно угадать самую короткую тропку.

Погадать – поискать княжича Огнесвета в воде? Расспросить птиц и зверей лесных? Наверняка мать в своей избушке уже сделала это, но скрывает ответ от Бранемера. Попытаться выведать у нее? Или сделать так, что она сама захочет рассказать?

Незаметно для себя самой Унелада заснула, но и во сне рядом с ней был Бранемер – высокий плечистый парень, без бороды и без седины в темно-русых волосах, с грубоватыми чертами лица, с прямоугольным лбом, даже на вид твердым как камень, с жесткими складками у рта. И в молодых годах он не был красив, но уже тогда весь облик его дышал силой, говорил о нраве твердом и решительном. Вид у него был немного угрюмый, но стоило ему улыбнуться – как теплели сразу эти серые глаза, как светлело лицо. С каким восторгом он смотрел на нее, Унеладу, протягивая руки ей навстречу! Во сне она не помнила, что таким он был лет тридцать назад – она нашла своего суженого, того, кому могла дать счастье, того, кто ждал ее все эти годы где-то во тьме… Теперь богиня наконец повзрослела и была готова выйти на тропу своей судьбы.

***

Больше у Бранемера не было причин задерживаться в Крас-городке, и он стал собираться восвояси. Понимая, что гостю скоро придет время объезжать свои земли с зимним полюдьем – да и ему самому тоже, – Красовит его не удерживал. На прощание устроили охоту, чтобы дешняне запаслись мясом на дорогу. На заре, едва забрезжил поздний и тусклый осенний рассвет, мужчины уехали вместе с дружинами. Ближе к полудню и Унелада вышла одетая в полушубок, с платком на голове и узелком в руке. За ней шла Еленица. Судя по шелковому очелью под красным платком, Унелада нарядилась, будто на велик-день.

– Куда собрались? – удивился Божаня, оставленный воеводой смотреть за домом.

– К матери пойду.

– Соскучилась?

– И соскучилась, да и спрошу, скоро ли придет. Встречу Марены ведь готовить надо – пиво варить, хлебы печь.

– И то верно, меня старуха уж который раз спрашивает, – одобрительно кивнул Божаня и пошел по двору, притоптывая и напевая вполголоса:

Как нам пиво варить,

Чтобы молодца женить…

– Эй, Вторушка, Гуляйка! – крикнул он холопам. – Ступайте проводите девок. Надолго ты туда? – спросил он, снова обернувшись к Унеладе. – Или воевода знает?

– Денька три-четыре погощу. Раньше не ждите.

Божане не пришло в голову, что Унелада уходит без позволения отца. А она знала: когда отец вернется и узнает, что она ушла к матери, не спросясь, он, конечно, посердится, но не станет за ней посылать, чтобы вернуть домой немедленно. Раньше чем через три-четыре дня ее не хватятся.

Вернувшись, холопы доложили, что благополучно доставили девушку в лесную избушку. Точнее, на тропу возле избушки – дальше, во владения Марены, им идти не хотелось. С ними воротилась и Еленица, с тем чтобы три дня спустя пойти за своей юной хозяйкой. Попрощавшись с ними на тропе, Унелада пошла в сторону избушки, и скоро ее стройная фигура в белой шерстяной шушке исчезла среди березовых стволов. Только золотистая коса мелькнула, будто гибкая ветка в желтой осенней листве.

Унелада действительно пришла к матери и повисла на шее у брата – в Крас-городке еще не знали, что он вернулся. Она и правда обрадовалась Радому, несмотря на то, что его присутствие здесь могло помешать ее замыслам. Но оно же и помогло: усевшись на скамью и держась за руки, брат и сестра принялись болтать, жадно расспрашивая и торопливо рассказывая, обмениваясь всяческими новостями. Лютава только смеялась, на них глядя, особенно когда Радом с гордостью выложил привезенные в подарок украшения и шелковые ткани, а Унелада визжала и прыгала от радости, осыпая его восторженными и благодарными поцелуями. Не будь здесь Радома, мать и дочь поговорили бы спокойно, и проницательная волхва уж наверное заметила бы, что на уме у ее красавицы. Но Радом, всегдашний любимец, отвлекал ее внимание на себя, и даже в расспросах дочери, зачем приезжал дешнянский князь, она не усмотрела ничего, кроме простого любопытства.