Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна. Страница 77

Одной рукой сжимая узду, второй она вцепилась в гриву и вскочила верхом. Едва ли она собиралась на нем ехать, скорее безотчетно надеялась удержать коня своей тяжестью, хотя что был ее вес такому могучему зверю! Тут же он выпрямил ноги, взвился на дыбы, заставив ее в ужасе вцепиться в гриву и припасть к шее, а потом рванул вперед.

Мужики прыснули по сторонам, повалились в снег. А Младина, едва успев сообразить, как безрассудно было с ее стороны садиться на такого скакуна, уже вихрем вынеслась со двора. Так быстро, что даже страх отстал и пропал где-то внизу.

***

Поначалу Младина зажмурилась и все свои силы сосредоточила на том, чтобы не выпустить из рук узду и не соскользнуть со спины навьего коня. Мельком вспомнилось, как в ночь своего путешествия к Угляне за невестиным поясом она часть пути ехала на лесном быке-туре – тогда тоже пришлось нелегко, хоть тот и не пытался ее сбросить. Теперь она только слышала вокруг себя сильный, почти оглушительный шум: вой ветра, свист ветвей, чей-то обрывочный визг… Впервые решившись чуть приоткрыть глаза, она тут же зажмурилась снова: что-то летело и мелькало со страшной скоростью. Через некоторое время она решилась еще раз, но все равно не поняла, где находится. Было похоже, что они мчатся через неровное, кочковатое поле или лядину, заросшую кустами. Но стоило немного вглядеться – и Младина заподозрила, что это не поле, не снег под копытами ее бешеного скакуна, а круговерть метели, из которой торчат вершины самых высоких деревьев! И тогда она снова зажмурилась, пытаясь собраться с силами.

Открыть глаза было трудно не столько из-за страха, сколько из-за снега. Мела метель, ее непрерывные струйки секли лицо, грозили сорвать платок, и Младина пригибалась, прячась за шеей коня. Она старалась не думать, на какой высоте находится и куда мог занести ее навий скакун. Вверху, внизу, по сторонам – везде мелькали размытые пятна всех оттенков грязно-белого, серого, бурого. Однажды проглянуло огромное желтое пятно, и Младина обрадовалась, думая, что это луна – ночное светило все-таки находилось наверху. Но тут же луна пропала, коня и всадницу вновь окутала тьма.

Они летели через сплошную снежную мглу, настолько густую, что навий скакун с трудом проламывался сквозь нее. Копыта его на бегу не производили никакого стука, и Младина была уверена, что они скачут через зимнюю тучу. И точно – прямо над головой вдруг ударил гром, сверкнула молния, окрасив летящий снег в лиловый цвет. Конь тут же устремился вниз, будто провалился. Надо думать, забрался слишком высоко, слишком близко подошел к спящему Перуну. А Младина, хоть и приближалась к земле, ощутила всплеск отчаяния, будто удалялась от силы, способной ей помочь.

Вдруг конь сбился с бега, заплясал, забил копытами на одном месте. Младина крепче вцепилась в узду, лихорадочно огляделась и невольно вскрикнула: коня окружили волки. Пара серых, два или три белых – они были по бокам, кусали коня за задние ноги, а самый крупный, черный, оказался впереди и припал к земле, готовясь прыгнуть. Младина оледенела от ужаса – от этих не спастись! Но вдруг узнала справа свою подругу – белую волчицу. Та не могла желать ей зла. Волчица прыгнула, толкнула коня мордой и лапами в бок, тот попятился, теряя равновесие и пытаясь отбиться от нескольких неприятелей сразу. Они гнали его куда-то, и Младина почувствовала, что они снижаются. Вой метели стал потише, и теперь она ясно различала голос волков – то подвывая, то щелкая зубами, они теснили коня куда-то по облачной тропе. Он прыгал с тучи на тучу, все ниже и ниже – Младина понимала это по тому, что метель стихала, ветер унимался, даже становилось светлее. Зашуршали ветки, еловая лапа холодно и жестко мазнула ее по лицу, и она снова пригнулась. А конь вдруг рухнул всей тяжестью куда-то вниз, будто пытался, как птичка, скакать по ветвям, но те не выдержали веса.

Эти же ветки смягчили удар, и Младина рухнула с конской спины в свежевыпавший снег. Но узды не выпустила, едва не вывихнув руку, тем не менее прочно зажав ее в онемевшей ладони.

Какое-то время она лежала, пытаясь прийти в себя. Рядом кто-то был: чьи-то проворные лапы раскапывали снег вокруг нее, чей-то нос толкал ее в плечо, чьи-то зубы осторожно тянули ее за подол кожуха, а едва она собралась с силами приподнять голову, чей-то горячий мягкий язык прошелся по ее лицу, стирая снег.

Младина приподнялась сначала на локтях, потом села. Белая волчица вновь лизнула ее лицо, и Младина утерлась чудом уцелевшей варежкой второй руки. Перехватила узду и попыталась разжать кулак. Получилось плохо, и тогда волчица стала лизать ее закоченевшие пальцы. Наконец кисть закололо – ожила. Волчица бросила взгляд на Младину и что-то проворчала. И Младине явилась мысль, что узду можно вообще отпустить, пленник никуда не денется. Хотя досадно было бы потерять его после того, что пришлось вынести.

Конь лежал, зарывшись в снег и разбросав ноги, как лошади никогда не лежат. Проморгавшись, Младина невольно вскрикнула хриплым и слабым голосом – это был не конь, даже не волк. Лицом вниз перед ней лежал человек. А на голове его виднелась узда.

Потрясенная этим зрелищем, она разжала пальцы и подняла глаза, будто надеялась, что волчица ей все объяснит. И увидела, что вокруг них, не считая ее белой подруги, сидящей за спиной, кольцом расположились еще целых семь волков – даже больше, чем она сумела разглядеть во время бешеного бега через зимние облака.

И одновременно с этим поняла, что перед ней не очень-то волки… Точнее, совершенно иные существа, принявшие облик волков. Они различались так же, как люди в глазах других людей: каждый имел свою внешность, возраст, нрав, опыт… И то, что одни были серые, другие белые, а самый крупный – черный как ночь, имело наименьшее значение. Они смотрели на нее умными желтыми глазами, казалось, вот-вот заговорят. И она без сомнения узнала серую волчицу – это была та самая женщина, средних лет, с веретеном, которая вручила ей нитяную узду. А поглядев на другую волчицу, белую, Младина ясно вспомнила красивую женщину, которая провожала ее часть пути к Угляне и посадила на спину тура. Не вспомнила даже, а просто узнала.

Не знала она, кто такие остальные – волки-самцы, но никакой угрозы для себя в них тоже не ощущала. Было ясно, что они явились сюда помочь ей и уже помогли.

Она вновь посмотрела на лежащего. Тот наконец пошевелился, но слабо. С усилием поднял голову – шапка давно потерялась, если вообще была, в черные с проседью волосы набился снег. Сделав еще усилие, он повернулся на бок, почти рухнул на спину, тяжело дыша открытым ртом.

Младина кое-как встала на ноги и осторожно обошла его, чтобы заглянуть в лицо. Ее пробрала дрожь: настолько чужим, даже чуждым было это лицо. Рослый мужчина лет сорока или чуть больше, смуглый, с черной бородой, густыми черными бровями – она никогда таких не видела и даже усомнилась, а человек ли он вообще. Чертами лица, довольно правильными и резкими, он совершенно не походил на привычных ей жителей округи.

– Откуда ж ты такой взялся? – невольно сказала она вслух.

– Угренский княжич Хвалислав это, – ответил ей тонкий, запыхавшийся, слабый голосок. – Их хвалисов он по матери, вот и уродился такой. Его в детстве Галчонком звали.

Не ожидавшая этого Младина вздрогнула, отшатнулась и огляделась.

– Здесь я, – заискивающе добавил голосок, и Младина осознала, что он исходит из открытого рта лежащего.

Но говорил не он. Лицо мужчины было неподвижно, губы не шевелились, и сам он, похоже, пребывал без чувств. А отвечал ей кто-то, живущий внутри него.

– Т-ты кто? – в испуге выговорила она.

– Слуга твой верный! – даже с умилением отозвался дрожащий голосок.

– Как твое имя и из какого ты мира? – с твердой суровостью, которой требовали эти вопросы, почти безотчетно произнесла Младина.

– Из Нави я. А имени мне нету…

– Ой врешь! – гневно воскликнула Младина. – Так не бывает, чтобы не было имени.