Маримба! - Терентьева Наталия. Страница 66

– Может, тебе сходить к директору? – предложил мне Данилевский, когда я в очередной раз стала жаловаться ему на самодурство химозы. – Ты же любишь всех учить. Вот, сходи, научи директора, всё там, как положено… Расскажи, как преподавать химию… Как жить, в чем правда, почему Россия – великая страна… Поагитируй… Сходи, сходи…

Я постаралась не обращать внимания на недобрую иронию Данилевского.

– Я уже сходила.

– И что директор? Послушала тебя?

– Да, послушала. Выслушала, точнее. И объяснила, что Ольга Макаровна – один из лучших учителей в школе. Ее не поняли в соседней гимназии, а наша директор ее поняла, взяла на работу. И теперь та пишет свой курс. Талантливый, гениальный. Потому что все существующие учебники очень плохие.

– Ну и что тебя не устраивает?

– Может быть, пусть она сначала курс напишет, его утвердят в Министерстве просвещения, ну там… рецензенты почитают, редакторы… а потом она уже будет его проводить в нашем классе? И с двойками Катиными – ну это же просто… Я не знаю слова.

– Материться надо, Лебедева.

– Не умею. Ну как это, ты мне скажи? По всем предметам – пять с плюсом, по химии – три. И ведь за хвост не ухватишь! Учебника – нет! Понять, что она требует, – невозможно, проверить знания ребенка – невозможно. Она задает любой вопрос – из ниоткуда, с третьего курса института, и Катька – сыпется! И директор на все это сквозь пальцы смотрит и предлагает нам, в случае чего, перейти на домашнее обучение! Кате – на домашнее обучение! Это все равно что я ей, директрисе, предложу работать дома.

– Вот, Лебедева, видишь! А когда я говорю, что в твоей стране все прогнило и царь у тебя плохой, – ты со мной ругаешься, ребенка против меня настраиваешь. Пойдешь на митинг в субботу?

– Нет, не пойду.

– А то бы пошла, написала бы плакатик – «Долой нашу химозу, самую самодурную химозу в мире, продажную сволочь», а, как? Поорала бы там с народом…

Чем хорош Данилевский, он хоть и против всего, категорически, но сам на митинги не ходит, времени попусту не тратит.

– Может, попробуем ее купить? А, как? Лебедева, как ты на это смотришь?

– Кого, директрису?

– Да нет, химозу. Сколько она может стоить?

– Не знаю. Видела ее мужа как-то… Они вообще приезжие, а он похож на… – я задумалась, – знаешь, ребята такие крышующие есть… Вертятся вокруг уличных овощных ярмарок, в Подмосковье на рынках шныряют с азербайджанцами… Вот такой.

– Это серьезно! – засмеялся Данилевский. – Ну сколько ей предложить?

– Нисколько. Нет. Я не знаю, продается она или нет, или просто самодурка. И – в любом случае – нет. Ни для этого мы с Катькой по семь часов с пятого класса спим, чтобы так унижаться и позориться.

– Весь мир насилья мы разру-ушим, до основанья, а затем… – пропел Данилевский. – Дура ты, Лебедева. Вроде книжки пишешь, а – дура дурой, как была, так и осталась. К человеку подход нужен, а ты… Коньячок там, икорка, денежки… Глядишь, и самодурка расплывется в улыбке… А побольше принести, так и кланяться будет… А, как? Мне для Катьки не жалко.

– Нет.

Раньше как воспитанный грузчик я ругалась только за рулем. Теперь я начала выражаться самыми своими последними словами, когда Катька, подобрав на стуле под себя голые ноги, шла с химией на третий, четвертый час…

– Мам, ну ты же приличный человек! – укорила меня Катька. – Не ругайся!

– Тетрадку закрывай! На фиг! – закричала я. – Компьютер выключай!

– Мам, ты спать ложись, а я через… полчаса, хорошо? Иди, почитай, засыпай… Тебе меня будить завтра с утра…

– К чертовой матери! – взорвалась я, понимая всю бессмысленность, безвыходность, нелепость и замкнутый круг. – К чертовой матери твою химию! К чертовой матери твои пятерки чертовы!

– И я тоже так считаю… – пробормотала Катька. – Тем более, по химии у меня теперь тройка… А я хочу хотя бы четверку… Мам, кальций – это металл?

– Кальций – это мел!!! – чувствуя, что у меня сейчас лопнет голова, я старалась не кричать. – Мел!!! Понимаешь? Дети мел едят, когда им кальция не хватает! Пиши – «кальций – это мел» и ложись спать… Это бесполезно, Катя!

– Кальций – это умеренно-твердый, серебристо-белый металл… Так… Получилось, мам! Все! Все сошлось! Сейчас я в группу выложу решение, а то народ заждался… И – спать! Не переживай! Ничего не бесполезно! Вода камень точит, ты же меня учила. И жить надо честно. Ясно?

– Ясно, Катя. Дураки живут честно. Дураки!

– Нет, мам. Мы не будем прогибаться под химозу, мы же решили. И сдаваться тоже не будем.

Я лишь махнула рукой.

– Сколько у нас часов сна осталось, мам?

– Шесть часов двенадцать минут, – вздохнула я. – А я думала, что кальций – это мел…

– Мамуль, – Катька подняла на меня усталые глаза, – я, знаешь, может, химиком буду. Так как-то в эту химию вчиталась… Или математиком. Химикоматематиком! Есть такая профессия?

– Есть! Звероящер! Кать, да ты что, в самом деле?

– Да нет, ну правда, наука вперед идет. И я не плестись за ней хочу, а двигать ее.

– Катя, – я перестала метаться по кухне, наводя бессмысленный порядок, – а как же пение? Искусство?..

– Посмотрим, – сдержанно ответила мне Катька. – Как только форточку голосом открою, так сразу в Консерваторию и пойду. Ложись спать, мам!

– Вы смотрите, какой у меня звероящер вырос! Химикоматематик! Родила царица в ночь не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку…

– А неведому зверю-ю-шку! – пропела Катька, смеясь. – Вот теперь точно – все! Четыре с половиной моля! Ура!

Позвонить, что ли, завтра химозе, да и математичке заодно, попенять, что ребенок благодаря их стараниям сбился с верного пути… Попенять… Или поблагодарить?

Я подошла к окну, за которым шла круглосуточная стройка. Большой прожектор освещал высокую голубую ель, чудом избежавшую вырубки и теперь одиноко стоявшую посреди стройплощадки в наспех сколоченной оградке. Здесь был садик, в который ходили я и Лева. Он много лет стоял заброшенный и зарастал, зарастал… Ветвились клены, сыпались яблоки осенью, буйно цвел весной жасмин…Теперь здесь будет новый садик, с бассейном, дорожками, которые как раз сейчас кладут, и визжит, визжит электропила пронзительно, настойчиво… Сюда пойдут Катькины мальчики – маленькие, хулиганистые, веселые… Почему я думаю, что у Катьки родятся мальчики? А почему я до последнего была уверена, что Катька у меня в животе – это трогательный мальчик с серыми глазами?

– Сочи! – француженка нервно разбирала неровно окрашенную прядь коротких волос, спадавших ей на лоб. – Что это? Крошки какие-то… Откуда у меня в голове крошки? Вот школа, а! Уже на голову тебе сыпят и, главное, – все тайком, исподтишка!.. О чем я говорила?

– О Сочи… – подсказал кто-то.

– Да! Кому они нужны, эти Сочи? Почему Сочи, почему не Крым? Если бы меня спросили – я бы сказала: однозначно Крым! Разве можно сравнить климат? Дача у него, видишь ли, там, любит он в Красной Поляне с молодости на лыжах кататься!

– Кто? – спросила крупная Маша Пузовкина, имеющая по французскому твердую тройку и нимало не печалящаяся об этом.

– Кто-кто! – задиристо вскинулась француженка. – Он! Царь! Как сказал, так и сделал. На даче у себя Олимпийские игры провел! Вот страна, а!..

– Марина Алексеевна, а Крым-то не наш… – продолжала Маша, перемигиваясь с другими учениками.

Все, урок сорван, Катьке можно было семь страниц убористого текста вчера не переводить к уроку…

– Не ваш?!! А чей? Крым – это моя земля! Я там все детство провела!

– Ну не наш и не ваш, в смысле – там страна сейчас другая…

– Стра-ана! – захохотала Марина Алексеевна. – Страна! Отдельная страна это теперь! Сало с чесноком и три автомата на каждую семью! Кто бы мог подумать, как развернулись, а? В Европу они собрались! Кто их там ждал, в Европе? Разве что унитазы мыть! Так они согласны! Они согласны! Лишь бы не с нами! Кому угодно, что угодно, где угодно мыть, лишь бы не с братьями, которые их кормили-поили столько лет! Да-а, кто откажется старшего брата ногой пнуть или фигу показать из кармана! А нам-то они даром не нужны, со своим салом! Так, кто за украинцев – голосуем! – Француженка обвела группу взглядом. – Вот! – торжествующе подытожила она. – Один человек, потому что он сам – еврей! Ты – еврей, Перегудский?