Маримба! - Терентьева Наталия. Страница 8
– Все хорошо? – спросил, уходя, Степонас. – Все нравится?
– Да не то слово! – ответила я, догадываясь, что он поймет интонацию и улыбку. А что еще надо?
Конечно, нравится. Как тут может не нравиться? Вокруг исключительно европейские лица, дома низкие, живешь как будто на земле, машин мало, очень мало, по городку ездят лошадки, литовцы доброжелательные, улыбчивые, никуда никогда не спешат, по крайней мере в этом приморском маленьком городке, больше похожем на большую современную деревеньку. Имена людей – просто как в сказке. Степонас – от слова «корона», так, по крайней мере, считают литовцы, Петрас – от слова «скала». Просто слова эти остались у них в языке, литовский язык – самый архаичный в Европе, и они слышат старинные, глубинные, почти мифические теперь корни, которые были еще до латыни.
– Так, слушай меня внимательно… И вставай, кстати! – кивнула я Катьке, которая опять прилегла и уютно сопела с книжкой в постельке. – Давай-давай, зарядка, контрастный душ, все, как положено, не превращайся здесь в картофельную котлету… Так вот. Считаем, начиная с сегодняшнего дня. Три дня. Если погода лучше не станет, собираемся и уезжаем. Все равно куда. Где сейчас лето. Ясно?
– Давай прогноз посмотрим… – осторожно предложила Катька.
– Нет. Не посмотрим. Ждем три дня и уезжаем.
– Ну да… Или остаемся. Да, мам? Ты же Весы? Ты же не знаешь еще, как все будет…
– Да! – Я поцеловала Катьку. – Да… Не знаю…
К концу намеченного мною срока погода на радость Катьке резко и неожиданно улучшилась. Я на самом деле посмотрела прогноз. Думаю, что и Катька, хитро на меня поглядывавшая, тоже успела увидеть, что пришел южный циклон, и за летом не придется ехать в Болгарию или Грецию.
– Мам, ты помнишь, сегодня три концерта?
– Может, на «Дуду Васара» не пойдем?
– Ка-ак? Ты что? Ну мам…
– Интересно, им самим для уха не смешно? Ну как слово «духовой» может быть просто «дуду»?
– Мам, так, может, им тоже смешно? Ты же знаешь, литовцы все время смеются…
И правда. К месту и не к месту. В среднем раза в три больше, чем мы. Нормальная реакция – смех. Если японцы улыбаются из вежливости, то литовцы смеются – радостно, удивленно, недоверчиво…
– Может, у них есть ген смеха?
– Может. Значит, в половине седьмого – духовой концерт. В восемь – виртуоз из Италии с губной гармошкой, а в девять у нас в клубе джаз. Не многовато?
– Не-е, в самый раз. Летом нужно развиваться. – Довольная Катька, одевшаяся за минуту, уже стояла у дверей. – Нормально с такими клипсами?
– Если уши не распухнут и не посинеют, нормально. Не понимаю, как можно на губной гармошке играть Моцарта… Вообще для меня это инструмент немецких солдат. Звук резкий такой, настырный…
– Пойдем послушаем, да? – мирно улыбнулась Катька. – Не понравится, уйдем.
– Да с тобой уйдешь откуда-нибудь…
Занятая в году по самые уши, летом Катька впитывает в себя мировую культуру в любом виде, как губка. Картины, выставки, книги, фильмы – и уж конечно, концерты. Ей интересно все, что имеет художественную ценность. Откуда она знает в неполные четырнадцать лет, что ценно, а что нет – остается только гадать. То ли сработал самый элементарный закон – воспитывай и прививай, показывай, давай читать и слушать только самое лучшее – и результат не заставит себя ждать. То ли дано от природы. Только очень трудно будет найти себе подобного. С подругами еще ладно – можно дружить, и не любя вместе Пьяццоллу и Сен-Санса. А вот с тем, кто однажды бросит в твой стаканчик свою зубную щетку и спросит «Что у нас сегодня на завтрак?», лучше иметь как можно больше точек соприкосновения – считаю я, не нашедшая себе подобного за всю жизнь.
В этом милом городке при желании и терпении можно за один вечер успеть и на четыре концерта. Всё рядом и всё у моря. Поселение мирно растянулось на долгой прибрежной полосе. В одной части города выступают артисты легких жанров и заезжие индейцы в головных уборах с перьями, неизменно имеющие ошеломительный успех у тех, кто видит их впервые, в другой – ежевечерне звучит классика и джаз. Причем за символическую плату или, чаще, совсем бесплатно.
У хозяйки нашей гостиницы, имеющей приятное название «Рами?бе» – «Тишина, покой» – несколько лет назад появился «клуб». Приобретя одноэтажное оригинальное здание, в котором когда-то был первый в городе кинотеатр, энергичная Аушра организовала там художественный центр. Выставки лучших живописцев и скульпторов, постоянно действующая галерея и концерты, концерты… Каждый день, с мая по октябрь. В уютном маленьком зале с камерной сценой есть удивительная возможность видеть совсем близко музыкантов, в большинстве своем очень хороших и разных, бывает, что и очень знаменитых, тех, на кого в Москве с третьего ряда смотрят, увы, другие зрители.
Мы пошли на духовой концерт. Они проводятся три раза в неделю, с четверга по субботу, в хвойной части Ботанического парка, в пятидесяти метрах от моря, на поляне, где стоит большая ротонда, построенная еще в девятнадцатом веке. Когда Катька была маленькая, она танцевала вместе с другими детьми вокруг этой ротонды. Но уже года три как танцевать перестала, лишь тихонько подпевает любимым мелодиям.
– Будем садиться или так, постоим, послушаем, да и пойдем?
– Мам… – Катька решительно достала подстилку. – Садись, отдыхай. На земле, знаешь, как полезно сидеть…
– Да что вы говорите!
Я не стала спорить, села. Сама приучила. Через некоторое время обратила внимание на какое-то необычное выражение Катькиного лица.
– Ты что?
– А? Да нет, просто… – Она быстро взглянула на меня. – Помнишь эту мелодию?
– Помню, – я пожала плечами. – Что ты такая радостная?
– Нет-нет… Слушай!
Я снова и снова поглядывала на Катьку и не могла понять: да что такое-то? Потом мне показалось, что она на кого-то смотрит в оркестре.
– Ты кого-то там увидела?
– Нет.
– Ну нет так нет.
На следующий день ближе к вечеру Катька стала заранее собираться.
– Мам, что ты не одеваешься? – торопила она меня.
– Да успеем, не обязательно к началу приходить…
– Концерт всего сорок пять минут, как не обязательно?
– Хорошо, – вздохнула я. – Давай бегать и спешить, как в Москве.
Я уже забыла за день, что Катька необычно вела себя вчера на концерте. Но сразу вспомнила, как только мы сели на поляне у ротонды.
– Можно чуть пересесть? – невинно осведомилась она. – А то ничего не видно.
– Что тебе не видно? – начала я и осеклась. Ну ведь что-то ей явно не видно. Я посмотрела с того места, где сидела Катька. А теперь со своего. Кажется, я поняла, что или лучше сказать – кого – ей не видно.
– Это он?
– Кто?
– Маримбист.
– Не знаю, – мгновенно порозовевшая Катька пожала плечами. – Наверно.
– Хорошо, давай пересядем, мне тоже плохо видно.
Мальчик, который на прошлой неделе играл во Дворце, сидел в оркестре на ударных инструментах. Сегодня он так не волновался, не был пунцовым, улыбался, пересмеивался с другими музыкантами. И показался мне просто невероятно симпатичным. После пятого или шестого произведения они с товарищем потащили какой-то необычный инструмент на высоких ножках ближе к дирижеру.
– Это маленькая маримба? – шепотом спросила Катька.
– Думаю, это скорее ксилофон.
Пока ребята несли инструмент, они всё смеялись и смеялись. Катька смотрела, не отрываясь, на него и повторяла:
– Не понимаю, в чем причина такого веселья? – сама при этом широко улыбаясь и светясь.
– А я, кажется, понимаю, в чем причина нашего веселья, – проговорила я.
– А? – обернулась ко мне совершенно счастливая Катька. – Ты про что?
– Я? Да так.
На ксилофоне юный маримбист играл хорошо, мило, правильно. Не знаю – как. Это не скрипка, не гобой, не рояль тем более. Играл и играл. Симпатично.
– Очень, мне очень понравилось! – Катька радостно смотрела на меня.