Каменный холм - Платов Леонид Дмитриевич. Страница 14

В ночь своего ареста Ветлугин раньше обычного кончил работу.

Можно бы, казалось, перелистать "Географию будущего", терпеливо ожидавшую, когда обратит на нее внимание хозяин. Но, постояв в задумчивости у полок, Ветлугин отошел. Сегодня было как-то не по себе. Чувствовалась усталость, непонятное беспокойство.

Он осторожно отогнул занавеску, выглянул в окно. Улица была пуста.

Он лег на диван. Сон не шел.

Чудились шаги под окном, поскрипывание снега, приглушенные голоса, словно бы даже стук в дверь.

Ветлугин укрылся с головой.

В комнате были стенные часы с мерным гулким боем и маленькие, карманные, лежавшие на тумбочке у кровати. Они тикали вразнобой. Похоже было: взрослый шагает по тротуару, а рядом, держась за руку, семенит ребенок.

Под хлопотливое постукивание детских каблучков начали расплываться и затихать призрачные звуки. Ветлугин подоткнул под спину сползший было плед, свернулся калачиком. И когда стал уже засыпать, раздался стук в дверь, на этот раз настоящий.

…В наспех наброшенном пальто Ветлугин стоял у стола, смотря, как жандармы роются в шкафах и поднимают половицы в поисках листовок.

Самый длинный из них просматривал книги на полках, небрежно выдергивая одну за другой. Сверху, распластав страницы, сорвалась "География будущего". Ветлугин рванулся к рукописи.

- Куда? - прикрикнул ротмистр, руководивший обыском. - Стоять, где стоите!…

Последнее, что видел Ветлугин, когда его уводили, были листы заветной рукописи, устилавшие пол. Перед тем как упасть, они кружились, точно хлопья снега.

Теперь это вспоминалось всегда, когда смотрел в окно.

Снег в Дозорном выпал в октябре. Стоило переступить порог, и вот уже поземка клубится под ногами.

Дальше все было серо и зыбко. Горизонт наглухо задернула мгла.

Лежа ничком на скрипучем топчане, Ветлугин прислушивался к вою бурана за стеной. Вой тянулся без пауз, без роздыха. Пол содрогался, стакан дребезжал на подоконнике. Нельзя было спокойно думать под этот шум. Мысли неслись, обгоняя друг друга, будто подхваченные вихрем.

Ветлугин пробовал занять себя отвлеченными математическими расчетами, придумывал и решал головоломные задачи. Но это были всего лишь упражнения, гимнастика ума, тогда как он привык к труду целесообразному, полезному.

Если бы еще у него был товарищ! Но он был один. Разорванная в клочья "География будущего" стала сниться ее автору по ночам. Целые страницы оживали перед ним. Он видел себя за письменным столом, лампа под зеленым абажуром бросала круг света на бумагу.

Он просыпался и, глядя в окно, за которым бесновалась метель, припоминал написанное, строчка за строчкой.

Надо было продолжать работу над рукописью. Хотя бы ради того, чтобы не развинтиться, не раскиснуть. Продолжать во что бы то ни стало. Без выписок. Без справочной литературы. Полагаясь только на память.

Что ж, борьба! Но в этом была жизнь, спасение.

Ветлугин научился писать мельчайшим почерком, экономя синюю оберточную бумагу, которую он покупал в лавке за неимением другой. Математические выкладки делал на полу или стене.

"Кабинетный ученый, - улыбался он, старательно вычерчивая кривые углем на полу. - Вот я и стал кабинетным ученым. Посмотрели бы на меня сейчас жандармы в Акмолинске…"

Ему нравилось думать, что он перехитрил своих врагов в Акмолинске. Он ссыльный, невидимыми цепями прикованный к Дозорному. Но мысль его была свободна. Она странствовала в будущем. Кружила над казахскими степями, уносилась к Ледовитому океану. Открывала новые острова, переделывала географию России, передвигала реки и моря, дерзко вмешивалась в грандиозные атмосферные процессы, стараясь обратить их на пользу человеку.

Попробуй свяжи мысль, запрети ее!…

Как-то днем само собой возникло решение одной очень сложной проблемы, над которой он давно ломал голову. Ветлугин кинулся записать, проверить. Как назло, под рукой не оказалось бумаги. Тут только вспомнил, что бумага кончилась. С утра еще надо было позаботиться о возобновлении запасов.

Ветлугин очень дорожил такими мгновениями творческого озарения. "В первом наитии сила", - любил повторять он некрасовские слова. Поэтому, набросив тулуп, проворно шагнул за порог.

Стена бурана встала перед ним.

Когда в степи разыгрывался такой буран, жители Дозорного предпочитали отсиживаться дома.

Но ведь лавочник жил всего за пять домов. Нелепо было ждать, пока уляжется ветер. Нагнув голову, Ветлугин вышел за ворота, споткнулся, побрел.

Лавка была шагах в восьмидесяти. Он прошел сто и оглянулся: все было бело от снега. Ну да, ветер дул сначала в лицо, теперь задувал справа. Надо было, значит, повернуть и пройти назад двадцать шагов. Он сделал это, но не наткнулся на изгородь, как ожидал.

Быть может, ветер переменил направление?

Он посмотрел вверх. Солнца видно не было, - только белый полог летящего снега.

Ему стало страшно. Неужели он свернул в переулок к огородам и оказался в степи? Некстати пришел на память рассказ о человеке, который отправился в буран на другой конец поселка. Труп его нашли только весной далеко в степи…

Не думать об этом, не думать! Не поддаваться страху, не распускаться! Кто потерял присутствие духа - все потерял!…

Он бормотал про себя эти слова, как делал на допросе и в тюремном карцере. Привычное упрямое озлобление охватило его. Не мог же он так глупо погибнуть, отойдя всего на несколько шагов от дома.

Вначале Ветлугин шел с протянутыми вперед руками, как слепой. Ждал: вот-вот упрется в изгороди или глиняную стену дома.

Потом брел уже по инерции. Слепящая белая пустота окружала его. Сомнений не было: он заблудился в буране.

А ведь степь простиралась на сотни километров вокруг Дозорного.

Тулуп не грел. Словно бы ватага хохочущих всадников носилась вокруг, свистя ледяными бичами. Удары падали на спину, на грудь; он все шел, с трудом сгибая колени.

С новым порывом ветра донесся до него слабый звон.

Начинались, видно, слуховые галлюцинации.

Он снова протянул руки, качнулся вперед. Пальцы скользнули по чему-то шерстистому, теплому. Над самым ухом зазвенел колокольчик.

Ветлугина крепко взяли подмышки и потащили вверх.

Открыв глаза, он удивился: он как бы плыл по пенистому морю, тускло освещенному солнцем. Вдали виднелись округлые вершины сопок, торчавшие подобно островам. Вблизи в клубах снежной пыли то появлялись, то исчезали головы верблюдов. К изогнутым шеям были подвязаны колокольчики.

Снег несся низко над землей.

Такова метель в Казахстане. Пешехода она покрывает с головой, но всадники на верблюдах возвышаются над нею и смело продвигаются вперед.

- Сиди, ваше благородие, сиди, - услышал Ветлугин голос с успокоительными интонациями. - Нельзя пешком в буран. Пропасть мог.

Море клубящейся снежной пыли раздвинулось перед ними. Караван тронулся дальше.

Как сквозь сон, ощутил Ветлугин, что его снимают с верблюда, вносят на руках в дом. Тот же озабоченный добрый голос говорил:

- В холодный сени клади! В теплый комната не вноси, нельзя. Сразу в теплый комната внесешь - умрет. Сильно замерз.

После перенесенного Ветлугин провалялся на своем топчане несколько недель. Во время болезни его навещал новый знакомый, Сабир Мухтамаев.

Это был очень общительный и веселый человек, привязавшийся к ссыльному, как обычно привязываются люди к тем, кому оказали важную услугу.

- Не скучай, ваше благородие, - утешал он его, держа на раздвинутых пальцах плоскую чашку, наполненную солоноватым чаем. - Скоро весна будет. Степь тогда красивой станет, очень красивой, красной…

И впрямь весна в Казахстане искупает безрадостное однообразие других времен года. Сплошь покрыта тогда степь цветами, и больше всего в ней тюльпанов.

- Пурпур, багрянец, алый!… - восторженно перечислял Ветлугин оттенки, а тюльпаны перед ним колыхались и кланялись, сгибаясь от ветра, и казалось, это огоньки мигают и вспыхивают в зеленой траве.