Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна. Страница 43

– Тысяча конников – это хороший отряд, но это не та сила, с которой можно выиграть настоящее сражение. На стороне воеводы Петра-Арона выступят поляки, с ними трудно будет справиться. Я очень жалею, что не могу дать тебе больше людей, Штефан, но это максимум.

– Брось, Влад, ты и так сделал для меня очень много. Я тебе по гроб жизни буду благодарен. Твой отряд – костяк армии, к нему примкнут очень многие. Петр-Арон не устоит.

– Хотел бы я быть с тобой!

– Нет, это только мое. Каждый сам добывает себе трон. Лучше вообрази, что будет, когда я приду к власти! Я уже представляю, как следует вести дела. Это моя страна, и я сумею навести в ней порядок!

Его речи вызывали грустную улыбку. Захватив трон, я тоже думал, что могу свернуть горы, но жестокие разочарования поджидали меня с первого же дня правления. Мечты о могуществе и полновластии пришлось отложить до лучших времен и лавировать, лавировать, лавировать, стараясь не портить отношений с соседями. Я платил султану дань, но не отдал ему мальчишек, обещал королю принять католичество, но не сделал этого, я терпел диктат со стороны бояр, я пытался поддерживать хорошие отношения с саксонцами и при этом с нетерпением жаждал перемен. Надежды мои были связаны с сыном Богдана. Я верил Штефану, как самому себе, и знал, что более верного союзника, чем возглавляемая им Молдова, просто невозможно представить. Если он придет к власти, мы совсем в ином тоне сможем говорить и с венграми, и с османами.

– Как отблагодарить тебя за гостеприимство и помощь, Влад?

– Никак. Ты бы поступил на моем месте так же.

Штефан оставался единственным человеком, с кем можно было позволить откровенный разговор. Только теперь, в ночь накануне его отъезда, я понял, что теряю собеседника, понимавшего мою душу.

– Знаешь, о чем мои мечты, брат? О независимости… Порвать все кабальные договоры, не платить дань, не унижаться. А главное… – я осекся, подумав, что слишком самоуверенно даже для этой хмельной ночи звучат слова о моем, указанном свыше пути и миссии освобождения святого города. – Главное – быть сильным, тогда нам все по плечу.

– Да. Об этом нельзя не мечтать.

– Знаешь, я подписал договор с Брашовом, предоставив саксонским купцам большие привилегии. Теперь они могут торговать не только в Тырговиште и Тыргшоре, но и везде, где пожелают.

– Зачем? Их невозможно контролировать! Испокон века было иначе, во всем нужен порядок, строгость и ограничения. Иначе начнется хаос.

– В этом наша беда, Штефан. Знаешь, в Валахии привыкли все держать под контролем, штрафовать за каждую мелочь. Иногда меня начинает удивлять, почему мы до сих пор не додумались дышать по команде! Вторая беда – отсутствие денег. Мы бедны, а нищие не могут воевать. Торговля может дать хоть какой-то приток денег в казну. Пусть саксонцы мошенничают и уходят от налогов, но чем больше здесь крутится денег, тем богаче, в конечном счете, делается Валахия. Наши законы надо менять, иначе мы никогда не сможем сравниться с другими странами.

– Где ты набрался этого, Влад? – Штефан посмотрел на меня с осуждением. – Мне кажется, ты слишком увлекаешься заигрыванием с католиками. Твоя политика никому здесь не понравится.

– Заигрывать придется. У меня нет других союзников, и слишком мало сил, чтобы выстоять в одиночку. Хорошие отношения с Трансильванией дадут приток денег, а главное – саксонцы будут заинтересованы во мне – человеке, который предоставляет им такие преимущества. Знаешь, что я требую в обмен на льготы? Только одно – отказ от поддержки моих врагов и, прежде всего, людей из клана Данешть. Если трансильванским купцам будет выгодно иметь дело со мной, они, возможно, откажутся от своей давней традиции подкармливать валашскую оппозицию.

– Они и тебе давали приют, и мне, и всем, кто выступает против законного князя Валахии, кем бы он на данный момент ни являлся. Не верь трансильванцам! Они вероломны и бесстыжи, как продажные девки в их кабаках, – Штефан поднялся, глубоко вдохнул холодный, предрассветный воздух. – Почему тебя так и тянет к этим католикам, Влад? Что ты забыл на Западе? Церковь тебя не одобрит.

– Валахия никогда не откажется от своей веры, я, как князь, буду защищать православие, но и сотрудничество с Западом неизбежно. Мой отец долгие годы жил в Германии и Венгрии, он многому там научился и своих сыновей учил не замыкаться в узком кругу своих представлений, брать хорошее отовсюду, где оно есть. Надо учиться у всех, в том числе и у своих врагов. Если я увижу что-то стоящее в Турции, я перейму это у турок, если в Венгрии – у венгров. Можно все! Но от веры отцов отрекаться нельзя! Никогда!

Я замолчал. Обещание отказаться от православной веры тяжким грузом лежало на совести. Пускай это была только тактическая уловка, но все равно сейчас я чувствовал себя предателем. Как далеко можно было зайти в политической игре, чтобы не продать душу дьяволу и остаться самим собой? Четкого ответа не существовало, но каждый следующий шаг мог оказаться роковым.

– Церковь является главной силой, объединяющей народ, – горячо заговорил я, словно стараясь оправдаться самому себе, доказывая собственную невиновность. – Только вера поможет нам выстоять и победить. Нельзя жалеть денег на пожертвования монастырям и строительство храмов! Но самое важное – блюсти веру в душе. Мы не должны забывать о справедливости, помнить, – и богатые, и бедные, все равны перед Богом. Знаешь, Штефан, что меня возмущает до глубины души? Всевластие бояр, они решили, будто им все позволено. Я был свидетелем того, как православные сажают на кол православных, переняв эту казнь у османов!

– Ты же сам говорил, брат, что надо учиться у своих врагов, а сажание на кол достаточно мучительное наказание, чтобы внушить страх. Без страха все рухнет, а народ уже не боится ничего.

– Возможно. Действительно, это хорошая казнь, и она позволяет произвести нужное впечатление на подданных, но поступать так не по-христиански. Врагу надо платить его монетой, однако нельзя уподобляться неверным, верша суд над христианами. Даже преступник, закоренелый злодей, имеет право на исповедь и отпущение грехов, имеет право быть похороненным по обычаю своих отцов, а не гнить на столбе, пока не рассыплется в прах. Нет, Штефан, я всегда говорил и буду настаивать – сажание на кол – казнь не для православных христиан. Ни один крещенный человек не заслуживает такой участи. [26]

Факел догорел, но начало светать, и я уже различал в полутьме лицо Штефана, внимательно слушавшего меня. Он должен был избежать моих ошибок, он должен был сполна воспользоваться моим опытом…

– Никогда не доверяй боярам, Штефан. Для них князь – пешка в игре. Они – предатели, озабоченные исключительно собственными интересами. Я хочу избавиться от их власти и сделаю это! А потом мы объединимся – ты и я, и вместе выступим против султана. Посмотри, так самому Богу угодно, чтобы Валахию и Молдову в одно время возглавили братья, чье родство сильнее кровных уз.

– Валахия и Молдова – единая земля. Вместе мы будем несокрушимы…

В голосе Штефана послышалась странная интонация. В памяти возникло прошлое, давний разговор с отцом в Галлиполи. Тогда он сказал, что брат пойдет на брата, лишь бы захватить вожделенный престол. Сыновей князя ждал беспощадный бой насмерть, где каждый дрался сам за себя… Но нам нечего было делить со Штефаном, мы были равны, и этот союз стал бы союзом равных. Два полновластных князя на одной земле… Нет, рано или поздно они должны были вступить в схватку за власть, из которой только один мог выйти победителем. Такими были законы этого несовершенного мира, их невозможно было изменить или обойти…

Похоже, Штефан думал о том же. Его лицо стало серьезным, исчезли лукавые искорки смеха, что всегда отражались в его глазах. Предрассветный холод сковал тело, в душе остался неприятный осадок. И все же не существовало правил без исключений, – я никогда бы не пошел на Штефана, а он никогда бы не выступил против меня. Нас слишком многое связывало, и слишком сильна была наша дружба.