Исповедь Дракулы - Артамонова Елена Вадимовна. Страница 55

Под каждой могильной плитой скрывается ложь. Даже в смерти нельзя найти покоя. Могила не защитит от злой воли людской. Святость места не остановит прислужников дьявола, они придут, чтобы глумиться над теми, кто уже не может себя защитить. Ложь восторжествует над правдой, зло нарекут добром, предатели будут казнить героев…

Ноги больше не держали меня, я опустился на каменные плиты. Холод пронзил тело, дрожь становилась все сильнее. Реальность раскололась, дала трещину, и сквозь брешь начали просачиваться обрывки образов жестокого, несущего хаос и смерть будущего. Чувствуя, что больше не выдержу этого давящего ужаса, я превозмог слабость и, пошатываясь, хватаясь за стены, заковылял к выходу.

– Твое высочество, что случилось?

Солнце слепило глаза, возникшая в дверях черная фигура без лица шагнула навстречу… Рука схватилась за меч, я хотел сразить ринувшегося ко мне врага, но в последний момент осознал ошибку, сообразив, что вижу Драгомира. Что же произошло? Какие духи витали над этим местом, какие тайны скрывало непроницаемое зеркало озера? Черное безумие, черный человек, пришедший забрать мою жизнь, мрак, пожирающий свет… Нет, просто во всем была виновата бессонница, проклятая бессонница, сводившая меня с ума.

– Все нормально, – я сделал неопределенный жест, будто не думал браться за оружие. – Мы уезжаем отсюда, немедленно.

– Уезжаем? Но сегодня отец-настоятель дает обед в твою честь.

– Пусть лучше молится за меня. Мы отправимся в крепость на Дымбовице [29]. Посмотрим, как там обстоят дела. Вели седлать коней.

И снова – зной, пыль, дорога…

Городские стены были видны издалека, – по ним, как муравьи, ползали люди, методично, час за часом, день за днем, возводя из камня и кирпича непреступную цитадель. Наблюдая за строительством, я чувствовал как ко мне возвращается спокойствие. Что бы ни творилось в душе, какие бы темные силы ни обуревали ее, существовало главное – долг перед своей страной, остальное, в общем-то, не имело ни малейшего значения.

Отряд въехал в крепость, моментально оказавшись в центре шумной толпы. Здесь бурлила жизнь и, наблюдая за этой веселой круговертью, я решил, что при первой же возможности навсегда оставлю Тырговиште и переберусь в новый, созданный по моей воле город Бухарест. Ответственный за строительство боярин Андрей подвел меня к окруженному строительными лесами храму.

– Твое высочество, работы идут полным ходом, но, для того чтобы закончить все в срок, нужны деньги.

– Ты их получишь. Основные постройки необходимо возвести до конца года. К следующему лету мы должны быть готовы к любым неприятным событиям. Крепость на Дымбовице – кость в горле султана. Я ничего не пожалею для ее строительства и вооружения. А здесь, Андрей, здесь мы построим княжеский дворец. Отныне это будет не окраина страны, а ее сердце.

Носильщики неутомимо таскали носилки с кирпичом, ловко обходя нагромождения камней и бревен, известковые ямы, разрытые под фундамент котлованы. Не смолкали стук молотков и визжание пил, голоса строителей сливались в общий шум, среди которого ухо порой улавливало отборные ругательства – работа кипела, и постепенно из хаоса начинали вырисовываться очертания грандиозных построек. В сопровождении боярина Андрея и других знатных господ я еще довольно долго ходил по территории крепости, представлявшей собою одну большую строительную площадку.

– Твое высочество, – немного замявшись, обратился ко мне Андрей, – у нас проблемы не только с деньгами… Дело в том, что с саксонцами невозможно договориться, они постоянно срывают поставки, берут втридорога за некачественный товар. Креста на них нет! Бессовестные бестии…

Жалоба боярина была не единственной. Саксонские купцы, несмотря на крайне выгодный для них договор пятьдесят шестого года, продолжали поддерживать моих врагов, скрывавшихся в Трансильвании, и регулярно нарушали свои обязательства, связанные с торговлей. Я тоже перестал с ними церемониться, жестко расправляясь с теми, кто, придя на валашскую землю, не соблюдал ее законов. Безрезультатно. Можно было до бесконечности отсекать щупальца чудовища, но это ничего не меняло, поскольку сердце его билось вне моей досягаемости. Я истреблял заговорщиков в Амлаше и Фэгэраше, однако не смел вступить в открытый конфликт с трансильванскими саксонцами. Трансильвания являлась союзником Валахии, снабжала ее боеприпасами, поэтому сама мысль о полномасштабных военных действиях против сильного соседа была смехотворна. Я понимал, что локальными карательными рейдами и казнями шпионов проблему не решить, однако и сносить вероломство купцов больше не мог. С торгашами следовало разговаривать на понятном им языке, а потому мне все чаще приходила в голову мысль лишить их привилегий, дарованных договором 1456 года, и вернуться к прежним правилам, в соответствии с которыми иноземные купцы торговали не по всей стране, а лишь в нескольких строго определенных местах.

Разговор с боярином Андреем стал последней каплей, переполнившей чашу терпения. Наблюдая за тем, как строители кирпич за кирпичом выкладывают мощные стены храма, я думал о будущем. Возводить крепости, укреплять армию, находить новые источники доходов для вечно пустой казны и никому, никогда не показывать своей слабости – только так можно было выстоять и победить. Валашская знать или «союзники» из Трансильвании, понимали только язык грубой силы, и чем жестче я поступал с ними, тем больше меня уважали. Для начала саксонцам следовало преподать хороший урок, ограничив торговлю и увеличив пошлины, лишив их тем самым значительной части доходов, получаемых в моих землях.

Косые солнечные лучи слепили глаза, напоминая о скоротечности дня. Пообещав боярину Андрею найти управу на бессовестных торговцев, я обошел фундамент новой церкви и двинулся дальше, намереваясь лично осмотреть каждое строящееся на территории крепости здание. Огромная строительная площадка была полна людьми, работа шла без передышки, окружающая обстановка внушала уверенность в завтрашнем дне, но сознание того, что скоро наступит вечер, все разойдутся по своим домам, и я останусь один наедине со своими мыслями, угнетало. Даже если ночи напролет диктовать письма и составлять тексты указов, непременно наступал краткий предрассветный час полного одиночества и тишины, час, когда черный огонь, испепелявший душу, вырывался наружу, причиняя мучительную боль. Так проходила каждая ночь. А пока я продолжал бродить по Дымбовицкой крепости, стараясь подольше оставаться на людях. Но даже среди огромной толпы невозможно было убежать от себя. Мне все время мнилось, что Мирча находится где-то рядом, среди каменотесов и плотников, сновавших по строительной площадке. Но, присматриваясь, я всякий раз видел только чужие лица и никак не мог вспомнить черты своего брата…

1460 год

Год минул с того страшного дня, когда я узнал, какой смертью умер Мирча. Целый год, за время которого произошло много разных событий – значимых и пустячных, плохих и хороших. Время исцеляло, и Господь смилостивился надо мной, вернув сон. Но прошлое нельзя изменить, и человек, стоявший в тот роковой день над разрытой могилой брата, сгорел в огне ненависти, а потом возродился из пепла, став другим – не знающим сострадания и не верящим в искренность чувств. Этот человек полагал, что должен посвятить свою жизнь мщению, уничтожая всех, кто был причастен к убийству его брата. Давняя, незатихающая несколько поколений вражда между двумя ветвями рода Мирчи Старого разгорелась вновь, требуя новых жертв. Молодой Дан, принадлежавший к семье Данешть, не запятнал себя кровью Мирчи, но сам факт его родства с Владиславом служил для очередного претендента на престол приговором – Дан III должен был умереть от моей руки, как и все мужчины его рода. Я хотел, чтобы те, кто любил этого человека, испытали ту же боль, что и я, чтобы они сполна почувствовали свое бессилие, невозможность спасти того, кто был им дорог. Вырвать с кровью кусок души, оставить незаживающую рану… Если невозможно ничего вернуть и исправить, то остается только мстить, причинять страдания другим, тешась мыслью о том, что они тоже до конца испили чашу горя.