Я буду рядом - Шин Кун-Суук. Страница 62

Когда я почти подошла к тому дому, его следы снова стали петлять и накладываться друг на друга. Должно быть, он стоял там, о чем-то размышлял или просто смотрел на дом, где теперь жили другие люди. С того места следы поворачивали обратно. Я встала на его следы и долго смотрела на озаренный утренними лучами солнца дом, а затем побрела обратно. Мне казалось: если я долго-долго буду идти по его следам на чистом белом снегу, то отыщу его, но скоро поняла – это совершенно невозможно. В момент моего выхода из дома его следы были единственными отпечатками на снегу, но вскоре тем ранним утром на улицу вышли и другие люди, все следы смешались. В конце концов по заснеженной дороге проехал мусоровоз, и на снегу остались лишь четкие полосы от шин. Я еще долго смотрела на отпечатки шин, которые стерли его следы, а затем медленно вернулась в свою комнату.

Я собрала сумку, отправилась на вокзал и уехала в деревню к отцу. Всю зиму я прожила в родительском доме.

Но наше окончательное прощание произошло не в тот день.

Снег валил уже больше недели, образовались огромные сугробы, почти в человеческий рост. Мен Сё пешком пришел из города в деревенский дом отца. Он проделал нелегкий путь по заваленной снегом дороге, он почти отморозил пальцы на ногах, а его помороженные щеки покрылись волдырями.

– Зачем ты это сделал? – спросила я его.

Он молча слушал мои упреки.

– Ты пошел на такие жертвы, но не способен переехать жить ко мне?

Он ничего не ответил.

Мен Сё провел три дня в доме моего отца. Ходил в горы стряхивать снег с сосновых веток, как когда-то с профессором Юном, и даже ходил вместе с ним на мамину могилу. Когда он уезжал, я купила ему билет на поезд и проводила до станции, чтобы он не пошел пешком до города. Мен Сё ни слова не проронил в зале ожидания вокзала, куда мы приехали задолго до отхода поезда, а уже проходя через турникет, вдруг окликнул меня. Я взглянула на него, и он сказал:

– Когда ты вернешься в город, нам следует закончить игру, которую мы начали на телебашне Намсан.

Я спросила:

– Что ты имеешь в виду?

И он пробормотал, будто обращаясь к самому себе:

– Обнимать незнакомцев.

Однажды весной я увидела его напротив собора на Мендон. Он держал плакат с надписью: «Свободные объятия». Я и представить не могла, что он дойдет до того, чтобы соорудить такой плакат. Мы заранее условились встретиться около собора, но я не могла заставить себя подойти к нему.

Когда-то мы договаривались для начала обнимать сотню незнакомцев, а потом решали, что делать дальше. Первым местом, где мы собирались обнимать незнакомцев, был выбран собор на Мендон. Я часто приходила туда раньше, когда разыскивала его.

И вот я наблюдала за ним издалека, не решаясь приблизиться. Даже сейчас я не могу объяснить почему. Не знаю, чем объяснить странное мое сопротивление, когда я увидела этот плакат с надписью: «Свободные объятия». Прохожие искоса поглядывали на его плакат. А некоторые даже останавливались и с любопытством смотрели на него. И он не только не обнимал незнакомцев, но выглядел смущенным и потерянным, словно не знал, что ему делать с самим собой. Один иностранец подошел к нему и обнял. Когда иностранец стиснул Мен Сё в объятиях, его руки неловко повисли по бокам.

Всего он простоял на этом месте около четырех часов. К нему больше никто не подошел, но и он не пытался к кому-то приблизиться. Казалось, меня он совсем не ждет. Вдруг я увидела – он бросил на землю плакат, словно признав свое поражение.

Я ушла с площади.

Порой меня охватывало горячее желание, чтобы кто-то сказал мне: настанет момент, когда я смогу без боли и тоски принять все с нами произошедшее.

Но даже после того, как нам не удалось обнять сотню незнакомцев, мы не расстались окончательно. Вплоть до одного дня восьмилетней давности мы постоянно давали друг другу всякие обещания, как люди, которые просто не могут жить без обещаний. Много обещаний мы не просто нарушили, но даже не запомнили. Пустые слова, праздно витающие в бесконечном хаосе невыполненных обещаний.

Мы откладывали расставание, осыпая друг друга обещаниями.

Узнав о смерти Миру, Мен Сё вновь взялся за старое – принялся звонить мне посреди ночи. Он, как и прежде, не мог сказать, где находится и откуда звонит, но каждую ночь в моей комнате непременно раздавался телефонный звонок, и я знала – это он. Я спрашивала: «Где ты?»

Один-единственный раз он назвал городок, известный своими многочисленными и плодовитыми яблоневыми садами. Я отправилась на автовокзал, дождалась первого утреннего автобуса и приехала в тот городок. Мы взяли в аренду велосипеды и отправились по узкой тропинке вдоль яблоневых садов. Время от времени мы протягивали руки за ограду и срывали влажные от утренней росы яблоки, угощая друг друга. Мы с громким хрустом грызли эти свежие плоды и весело смеялись. В тот момент мы ни о чем не беспокоились, словно люди, которые так и будут вместе идти вперед до самого конца. Но это был всего лишь краткий миг счастья.

Вскоре он уже снова пытался заплетающимся языком объяснить мне по телефону, где находится. Я выбегала из дома в ночь на его поиски. Иногда мне удавалось найти его, иногда нет. Как-то раз мне стоило немалых усилий отыскать его и привести в свою комнату. Тогда я очень рассмешила его своим заявлением: каждый, кто звонит в четыре утра, скорее всего, северокорейский шпион. А однажды поздно ночью мне позвонил не он, а какой-то незнакомый мужчина. Он сказал, что Мен Сё перелез через забор и уснул во дворе его дома. Мужчина без опасений растолкал его и принялся расспрашивать, пока не сумел вытрясти из него номер моего телефона. «Так я и узнал ваш номер, – объяснил мне незнакомец, но предупредил: – Вызову полицию, если не заберете своего друга». Я спросила, где он живет. Оказалось, Мен Сё забрался во двор того дома, где Миру хотела жить вместе с нами. Когда на рассвете я прибежала забрать Мен Сё, он взглянул на меня и назвал Миру. И хотя я не помню ничего подобного, я не сомневаюсь, когда-то наверняка и я сама так же смотрела на него и называла Дэном. С того ли дня мы окончательно перестали давать друг другу обещания? Кажется, тогда мы перестали говорить друг другу: «Я буду рядом».

Спустя несколько дней я отправилась на вокзал, откуда поехала к отцу в дом престарелых. Человек в соседнем кресле читал газету, из нее прямо на меня смотрел с фотографии Мен Сё. В газете была напечатана статья о его фотовыставке. Я не могла отвести глаз от газеты, и потому попутчик отдал ее мне при выходе из автобуса. Я развернула ее и пробормотала: «Эмили, его фотографии просто изумительны!», словно кошка сидела рядом со мной. Выставка называлась «Обнимающаяся молодежь». Там были представлены фотографии молодых людей из разных стран мира, обнимающих друг друга, в том числе и фотографии молодежи на Арбате в Москве. В статье говорилось, что он путешествовал по миру около трех месяцев и сделал тысячи фотографий молодых людей, обнимающих друг друга. Вероятно, он уехал сразу после похорон профессора Юна. Журналист спросил: почему его привлекли именно фотографии обнимающих друг друга людей? Мен Сё ответил: когда-то его преследовало навязчивое стремление к саморазрушению, но именно вид обнимающих друг друга молодых людей помог ему справиться с этой проблемой. Он рассказал, что из всех людей, которых ему довелось повидать во время путешествий, меньше всех улыбаются москвичи. Но даже они радовались при виде обнимающихся на Арбате детей. Он добавил, что сам обнял сотню незнакомых людей на той самой улице.

Чувствовал ли он то же, что и я?

В моей жизни случались времена, когда мне казалось – я разваливаюсь на части, словно в меня угодила бомба. Тогда я пыталась побороть странную, будто сковывающую меня тревогу, отмахивалась от страха и неторопливо усаживалась за письменный стол. Сейчас, глядя на фотографию Мен Сё рядом со статьей, где говорилось, что он обнял сотню незнакомых молодых людей, я вдруг ощутила грусть и принялась смотреть на полуденный город за окнами автобуса. Давно минувшие дни, когда мы прогуливались по городу, утаивая наше одиночество и наши мечты, пристально смотрели на меня с газетной страницы в салоне автобуса.