Тайный брак императора: История запретной любви - Палеолог Морис Жорж. Страница 11

Император покинул военный совет подавленным и взволнованным. По обыкновению, он облегчил свою душу письмом к княжне Долгорукой: у нее одной он искал опоры и утешения. Ей одной он признавался в непреодолимом физическом и нравственном отвращении, вызываемом у него войной, ее жестокостями и зрелищем раненых и изуродованных, с которыми он встречался при ежедневном посещении перевязочных пунктов и госпиталей. В этих письмах Александра II постоянно повторяется одна и та же жалоба: "При виде всего этого сердце обливается кровью, и я с трудом сдерживаю слезы".

Решив не прерывать на зиму военных операций, Александр II пожертвовал стратегическими соображениями, уступив политическим. И он был прав.

Ряд неудач в Болгарии и Армении поднял в России бурю негодования. Тщетно старалась цензура смягчить известия о неудачах: краткость официальных сообщений оставляла лишь больше места тревожным догадкам. Русское общество сперва недоумевало: оно не могло примириться с мыслью, что после двадцатилетней подготовки царское правительство обнаруживало перед всем миром те же недостатки и пороки, которые оно проявило во время Крымской войны. Недоумение сменилось гневом, гневом беспощадным и жестоким, особенно ярко проявившимся в националистических московских кругах. Повсюду обвиняли правительство в беспомощности и глупости, чиновничество в бездарности и продажности, генералов в невежестве и неспособности. Издевались над великими князьями Николаем, Михаилом, Александром и Владимиром, неспособными руководить военными операциями и удостоившимися высоких постов по милости государя.

В нападках не щадили и государя. Его обвиняли в бездеятельности. В газетах сообщалось, что государь принимал лишь парады, посещал госпитали, утешал раненых, награждал умирающих, молился за убитых. Это все, конечно, было очень трогательно, но разве этим могла исчерпываться деятельность монарха?

Государь не захотел принять на себя верховного командования. Почему же в таком случае он оставался на театре военных действий? Почему он не возвращался в свою столицу, чтобы вновь взять в свои руки бразды правления? Немало бы ему пришлось поработать, чтобы вернуть министров и чиновников к гражданскому долгу!

Возбужденное общественное мнение не ограничивалось вопросами личной ответственности, но доходило в своей критике до самых основ государственного порядка, указывая на неудовлетворительность абсолютной монархии. В некоторых московских салонах открыто говорили о необходимости изменить причинившее столько зол государственное устройство. И пылкий поборник православия и славянства, главный вдохновитель войны, Иван Сергеевич Аксаков имел мужество потребовать немедленного созыва представительного учреждения.

В первых числах октября начались суровые морозы. Дул северный ветер, и снежные ураганы бушевали в горах Болгарии.

Заключенный в скучной деревушке, царь переживал тяжелые дни. Тяжелые заботы и постоянные усилия не дать окружающим заметить всю тяжесть своих переживаний сильно отразились на его здоровье. Но самые суровые испытания для Александра II наступали по вечерам, когда он оставался один, читал письма княжны Долгорукой и когда ужасная тоска сжимала его сердце. Врачи, обеспокоенные его резким исхуданием и бессонницей, настойчиво советовали ему вернуться в Санкт-Петербург. Он отказывался категорически: "Я не брошу своей армии до взятия Плевны".

Армия Османа-паши, несмотря на холод и лишения, упорствовала в своем героическом сопротивлении. С 7 (19) июля, дня первого нападения, эти шестьдесят тысяч человек, плохо одетые, запертые в наскоро сооруженные укрепления, отрезанные от всего мира, мучимые голодом и эпидемиями, не получая ни пищи, ни снаряжения, ни под креплений, оказывали сопротивление трем русским корпусам, всей императорской гвардии и сорока тысячам румын.

Создавшееся положение сильно волновало Европу. Все противники России подняли головы. Венгры, которые не могли простить Романовым своего разгрома в 1849 году, открыто проявляли свои симпатии к Турции и старались втянуть своего монарха в войну. Но Франц-Иосиф, уже однажды — во время Крымской войны — удививший мир своей неблагодарностью, делал вид, что на этот раз он сочувствует русским неудачам… и пытался под шумок добиться от Турции платы за свой нейтралитет в виде права занять Боснию и Герцеговину. Венские интриги оживляли в душе Александра II старую ненависть к Габсбургам. "Телеграммы, полученные из Вены, испортили мне немало крови", — писал он 24 сентября (6 октября) княжне Долгорукой. В этом же письме он описывает княжне предательский план венгров, формирующих в Карпатских горах банды партизан, угрожающих путям сообщения русской армии в Румынии.

К середине октября стало очевидным, что Плевну не удастся взять силой и что нужно ограничиться осадой до тех пор, пока обстрел и голод не вынудят турок на капитуляцию. 31 октября (12 ноября) великий князь Николай узнал от захваченных при атаке одного из бастионов пленных, что ежедневный рацион солдат и офицеров состоит из осьмушки фунта хлеба, щепотки риса и трех головок кукурузы. Великий князь решил, что наступило время предложить Осману-паше сдаться "по долгу человечности", ибо всякое дальнейшее сопротивление бессмысленно. В заключение своего обращения он писал: "Я сумею отнестись к Вам и к доблестным войскам, находящимся под Вашим командованием, с тем уважением и вниманием, которое Вы заслужили". Осман-паша ответил на это: "Разделяя чувства человечности, которые Вашему Высочеству угодно было мне выразить, я все же не могу приказать своим доблестным солдатам положить оружие. Мои солдаты и я твердо решили пролить свою кровь до последней капли за честь нашей родины и в защиту ее прав".

Александр II был потрясен этим гордым ответом.

7 (19) ноября он получил, однако, и радостное известие. Генерал Лорис-Меликов захватил Карс, упорно сопротивлявшийся в течение четырех месяцев. Это известие ободрило войска, осаждавшие Плевну.

Но несколько дней спустя армию великого князя постигло новое несчастье. Неожиданный ледоход на Дунае снес мосты под Браиловом и Зимницей. Начни турки в этот критический момент наступление, вся русская армия должна была бы сдаться. Эти тяжелые дни, пока мосты не были восстановлены, Александр II прожил в смертельной тревоге, своей измученной душой стремясь к Екатерине Михайловне.

Наконец 28 ноября (10 декабря) на рассвете русские передовые отряды заметили большое движение в турецких траншеях.

Вскоре небольшая армия Османа-паши выстроилась и отважно бросилась на атаку русских позиций, желая прорвать их. В этом нападении принимал участие весь гарнизон — около 38 000 человек. После шестичасовой упорной борьбы турки захватили первую линию укреплений. Но тут они подверглись ожесточенному артиллерийскому обстрелу. Тогда, и только тогда, раненый Осман-паша склонился перед необходимостью. Отказавшись подписать капитуляцию, он сдался на милость победителей с остатками своих славных войск.

На следующий день Александр II велел отслужить благодарственный молебен в главном управлении завоеванной крепости. Вслед за этим он приступил к щедрой раздаче орденов и наград. Главнокомандующий, великий князь Николай, получил Георгиевский крест первой степени.

К концу торжества присутствующие были изумлены, увидя приближающуюся карету, в которой сидел раненый Осман-паша. Накануне, когда он находился на пути в Систово, откуда он должен был быть отправлен в Бухарест, был получен неожиданный приказ вернуть его в Плевну: государь требовал, чтобы он сам ему вручил свою шпагу. Узнав об этом жестоком требовании, тем более странном, что оно исходило от рыцарски благородного государя, Осман-паша просто сказал: "Я не заслужил такого страшного унижения".

Подъехав к месту, где его ждал император, окруженный своим штабом, Осман-паша вылез из кареты и с помощью двух солдат, поддерживавших его за руки, направился к Александру IL Повязки лишали его свободы движений, раны причиняли острую боль; несмотря на это, он сам вынул шпагу из ножен и благородным жестом передал ее своему победителю.