Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Хачиков Вадим Александрович. Страница 26

Но на дальнейшей его судьбе сказалась неординарная натура юного князя. Вся сознательная жизнь князя Сергея прошла под знаком двух бед. Первая состояла в том, что ему, как говорится, на роду было написано все время попадать в какие-то неприятные положения, чаще всего – по собственной вине. А вторая беда выглядела так: каждый его проступок, обычно называемый «шалостью», обязательно становился более или менее широко известным. И там, где у других все проходило незаметно, действия Трубецкого обязательно вызывали гнев, негодование, преследование со стороны императора. Трудно сказать, чем это было вызвано – личной неприязнью Николая I к Сергею или к кому-то из его родных.

С первых же дней своей службы в Кавалергардском полку, начавшейся с 5 сентября 1833 года, корнет Трубецкой регулярно подвергался наказаниям за мелкие проступки – курение трубки перед фронтом, отлучки с дежурства. А всего год спустя, в августе 1834 года, в штрафном журнале Кавалергардского полка появилась запись, касающаяся Трубецкого и его приятеля: «11 числа сего месяца, узнав, что графиня Бобринская с гостями должны были гулять на лодках по Большой Неве и Черной речке, вознамерились в шутку ехать им навстречу с зажженными факелами и пустым гробом…» Последствием этой шутки был арест с содержанием на гауптвахте, затем перевод в Гродненский гусарский полк. Правда, уже 12 декабря «шалун» был возвращен в свой Кавалергардский полк.

Сергей Васильевич Трубецкой

П. Ф. Соколов

Проходит еще год. Новая запись от 1 сентября 1835 года о Трубецком и его компании: «За то, что после вечерней зори во втором часу на улице в Новой Деревне производили разные игры не с должной тишиной, арестованы с содержанием на гауптвахте впредь до приказания». Теперь Трубецкой переведен в орденский кирасирский полк. И возвращен только два года спустя, да не в Кавалергардский, а в чуть менее престижный лейб-гвардии Кирасирский Ее Величества полк. И тут же он совершает новую провинность: находясь на дежурстве во дворце, соблазняет фрейлину двора Екатерину Петровну Мусину-Пушкину – дочь заслуженного генерала, а по другой родственной линии – племянницу сестры всесильного шефа жандармов Бенкендорфа. За это прегрешение следует наказание иного рода: по распоряжению Николая I князь был обвенчан с «пострадавшей» девицей. Брак был недолгим, после рождения дочери супруги расстались.

Может быть, желание убраться подальше от нелюбимой жены, а заодно и от ее высокого покровителя побудило Трубецкого отправиться на Кавказ – это произошло в начале 1840 года. Активная обличительница «козней самодержавия» Э. Герштейн пыталась утверждать, что это была ссылка, но С. И. Недумов документально доказал добровольность поступка князя Сергея. Ведь он был «enfant terrible» («ужасный ребенок»), человек, не укладывавшийся в рамки обычного общежития, тяготившийся обыденностью. Видимо, на Кавказе, в боевых действиях, он рассчитывал найти выход своей неуемной энергии. Приписанный к Гребенскому казачьему полку, Трубецкой участвовал в экспедиции генерала Галафеева и сражении при Валерике, где был ранен пулей в грудь.

Рана принудила Трубецкого вновь вернуться в мир обыденности, и он опять стал нарушать общепринятые правила. Никакие угрозы наказания не могли его остановить. О рискованной выходке Трубецкого в кисловодской ресторации 22 августа 1840 года на балу, проходившем по случаю дня коронации Николая I, вспоминает Э. А. Шан-Гирей: «В то время, в торжественные дни все военные должны были быть в мундирах, а так как молодежь, отпускаемая из экспедиций на самое короткое время отдохнуть на Воды, мундиров не имела, то и участвовать в парадном балу не могла, что и случилось именно 22 августа (день коронации) 1840 г. Молодые люди… стояли на балконе у окна… В конце вечера, во время мазурки, один из не имевших права входа на бал, именно князь Трубецкой, храбро вошел и, торжественно пройдя всю залу, пригласил девицу сделать с ним один тур мазурки, на что она охотно согласилась. Затем, доведя ее до места, он так же промаршировал обратно и был встречен аплодисментами товарищей за свой героический подвиг, и дверь снова затворилась. Много смеялись этой смелой выходке, и только; а кн. Трубецкой… мог бы поплатиться и гауптвахтой».

В октябре 1840 года Трубецкой получил отпуск для поездки в Петербург на операцию – извлечь пулю, остававшуюся в теле и причинявшую немалые страдания. По дороге он заболел и вынужден был просить о продлении отпуска. Но, узнав о том, что отец его при смерти, поехал, не дождавшись разрешения. Николай I счел это нарушением дисциплины. Князь был посажен под домашний арест и, недолеченный, отправлен опять на Кавказ.

Очередным проступком стал его приезд без разрешения в Пятигорск летом 1841 года, но наказания за это князь сумел избежать – лишь был выслан из города к месту службы. Правда, годом позже его перевели в Апшеронский пехотный полк, что для кавалериста, да еще бывшего лейб-гвардейца, выглядело унизительным. Еще год спустя он был уволен из армии по болезни, и несколько лет о «шалостях» князя ничего не было слышно. А в 1851 году Трубецкой совершил своей последний, и самый страшный, с точки зрения императора, проступок – увез от нелюбимого мужа-деспота молоденькую Лавинию Жадимирскую. Гнев Николая был ужасен – он поднял на ноги всю жандармерию, и беглецов схватили под Тифлисом. Трубецкой был посажен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, а отсидев срок, отдан в солдаты с лишением титула, чинов, состояния. Трагическая судьба влюбленных послужила материалом для романа Булата Окуджавы «Путешествие дилетантов». Умер Сергей Трубецкой в 1859 году. Получив, в конце концов, отставку, он провел последние дни жизни в собственном имении, где на правах экономки поселилась и Лавиния Жадимирская.

С Лермонтовым Трубецкой познакомился еще в Петербурге, где пути их могли пересечься несколько раз. Первый раз – в начале 1835 года, когда Лермонтов был уже офицером, а Трубецкой вернулся в Кавалергардский полк после перевода в гродненские гусары. Вторичная возможность встречи появилась в мае 1838 года – теперь Лермонтов появился в Петербурге после кратковременной службы в Гродненском гусарском полку, а Трубецкой еще оставался гвардейским кирасиром. И уж наверняка они сошлись поближе после того, как стали родственниками, – 22 января 1839 года состоялась свадьба А. Г. Столыпина с Машей Трубецкой, сестрой Сергея.

Общаться по-родственному в петербургских гостиных они могли около года, а затем оба оказались на Кавказе. Здесь их встреча произошла уже в походной обстановке, во время экспедиции генерала Галафеева, где дружба переросла в боевое братство благодаря участию в Валерикском сражении. Лермонтов очень переживал за раненого друга. В середине апреля 1841 года, находясь в Петербурге, он рассказывал о нем своему приятелю Ю. Ф. Самарину, который записал в дневнике: «Помню его (Лермонтова) поэтический рассказ о деле с горцами, где ранен Трубецкой… Его голос дрожал, он был готов прослезиться…»

И вот Пятигорск, июнь 1841 года. Лермонтов уже около двух недель лечится, стараясь узаконить свое пребывание здесь. А Трубецкой, верный своей натуре, не заботится об этом, хотя приехал без всякого разрешения. О том, когда это произошло, мы можем судить, опираясь на воспоминания Васильчикова, сообщившего, что он уступил часть своей квартиры Трубецкому, который прибыл позже него. А сам Васильчиков, как мы знаем, появился в Пятигорске и нанял квартиру у Чилаева не ранее 4 или 5 июня.

Теперь они с Лермонтовым живут по соседству. Общаются ежедневно – и в домашней обстановке, и в городе. Скупые свидетельства современников позволяют «выловить» эпизоды их совместного времяпрепровождения. Так, В. И. Чилаев вспоминал о дружеских пирушках и карточных баталиях, в которых участвовали оба его постояльца. Однополчанин Лермонтова по Гродненскому гусарскому полку Арнольди, снимавший квартиру в соседнем доме, писал в своих воспоминаниях: «Я часто забегал к соседу моему Лермонтову. Однажды, войдя неожиданно к нему в комнату, я застал его лежащим на постеле и что-то рассматривающим в сообществе С. Трубецкого… Шалуны товарищи показали мне тогда целую тетрадь карикатур на Мартынова, которые сообща начертали и раскрасили. Это была целая история в лицах вроде французских карикатур: Criptogram M-r Launisse и проч., где красавец, бывший когда-то кавалергард, Мартынов был изображен в самом смешном виде, то въезжающим в Пятигорск, то рассыпающимся пред какою-нибудь красавицей и проч.».