Неубедимый - Лукас Ольга. Страница 33

— До тебя не докричаться, — сказал он. — Пришлось самому к тебе прийти. У тебя проблема, величиной с Исаакиевский собор.

Слова, брошенные в порыве сострадания, обрели форму заклинания. «Этот дом всегда открыт для тебя» — сказал Даниил Юрьевич бедному страннику, Андрею который не сдержал революцию. И теперь этот дух свободен, но покидать приютивший его дом — не хочет.

— История Мёртвого Хозяина повторяется, — продолжал гроза мунгов всего Северо-Запада. — Только повториться история не может.

Была у зайца избушка лубяная, а у лисы — ледяная, продолжение сказки знают все. Тем более что у этой лисы никогда не было собственной избушки, даже ледяной.

— Пусть передохнёт немного. В этом же нет преступления, — отвечал Даниил Юрьевич. Проблема показалась ему надуманной. — Может быть, я чего-то не знаю? Может быть, и Гумир, которого я тоже приютил в этом доме, вынашивает планы…

— Ты знаешь, где он сейчас? — резко спросил Трофим Парфёнович.

— Гумир? На набережной Фонта…

Ледяные глаза метнули ледяные молнии.

— Где призрак?

Мёртвый Хозяин попытался мысленно прочесать свой дом. Он постарался ощутить его, кирпичик за кирпичиком, весь, от подвала до чердака, от перил до плинтусов. Весь — да не весь. В коридоре, рядом с кабинетом сестёр Гусевых, возникло какое-то онемение. Что-то вроде чёрной дыры. Или ширмы. Или маскировочной сетки. Даниил Юрьевич вновь попробовал пробиться туда — не вышло. Более того, ставшее вмиг чужим пространство бесцеремонно вышвырнуло его. Дом заворочался во сне.

— Он вьёт кокон в твоём собственном доме. Прошло не так много времени. А тебе уже не всё подвластно. Что будет через неделю? А через месяц, когда вам придётся искать новое помещение?

— Я не понимаю. Он же должен разделять чужую ответственность. При чём тут мой дом?

— Всю ответственность он уже разделил. Ещё утром. Его ждали, но торопиться ему теперь некуда. Этот дом, властью хозяина, всегда для него открыт. Он слишком долго скитался. Ему нелегко далась расплата. Только расплатился — и сразу на вторую ступень, где ему придётся совершенствоваться и расти. Зачем? Когда можно навсегда остаться здесь. Окуклиться. Захватить часть пространства. И погрузиться в вечный отдых, который не снился даже живому человеку с самой чистой совестью.

— Я просто хотел облегчить его страдания. Ноша его была слишком тяжела, — признался Мёртвый Хозяин.

— Никому и никогда. Не было и не будет дано. Страданий больше, чем он в силах перенести, — отчеканил мунг второй ступени. Черты его стали резче, глаза потускнели, он словно вновь переживал какой-то мучительный эпизод из своего человеческого прошлого.

Даниил Юрьевич внимательно наблюдал за этой метаморфозой: где блуждала сейчас душа «верховного экзекутора», в какие глубины она погрузилась, откуда и куда бредёт она?

Но словно кто-то торопливо перевернул страницу, не дав шефу Тринадцатой редакции прочитать написанный на ней текст. И вновь за столом сидит неестественно прямой человек, как будто начерченный по линейке.

— Идём выгонять твоего гостя, — приказал Трофим Парфёнович.

Оба отринули материальность. Тёмный дом стал прозрачным и светлым, словно был сделан из хрусталя, опутанного мириадами светящихся нитей. Призрачное строение было единым пространством, без перегородок, дверей, стен и пола. Словно подвешенные на верёвочках, парили в пустоте отдельные предметы: кофейный автомат, книги в ряд (без полки), стул, забытая Виталиком подзарядка для мобильного телефона.

Там, где Даниил Юрьевич ясно почувствовал онемение пространства, не было ничего, выделяющегося из общей картины. Те же хрустальные светящиеся стены. Дверь, ведущая в кабинет сестёр Гусевых, чуть расплывчатая, но вполне узнаваемая, висит в воздухе и слегка колышется.

Мёртвый Хозяин шагнул вперёд, чтобы убедиться — ему померещилось это отчуждение. И ощутил, что часть коридора, уже захваченная неблагодарным призраком, отделена от него невидимой мембраной. Её невозможно почувствовать, но невозможно и преодолеть. Наверное, только дом и сможет справиться с гостем, который занимается самоуправством в его пределах. Но дом дремлет, и дому всё равно.

Был только один способ преодолеть, а затем и разрушить преграду: вновь вернуться к мучительному прошлому, стать на какое-то время Мёртвым Хозяином, отдать дому часть себя и получить в обмен часть его силы.

«Ступай», — почувствовал он приказ Трофима Парфёновича. Тот был где-то рядом — на прозрачной светящейся стене виднелись серебристые блики, словно на глубине, поблёскивая чешуёй на солнце, ходила крупная рыба.

Шагнуть в прошлое оказалось легче лёгкого. Достаточно было подумать о чужаке, который вот-вот вероломно захватит дом, «мой дом». «МОЙ ДОМ», — прокатилось по окрестным дворам эхо, снова стало тихо.

Дом пробудился ото сна в объятиях того, кто был ему всех дороже. Воспоминания вернулись к нему — не самые плохие, ведь старые дома, совсем как молодые люди, быстро забывают дурное и долго помнят хорошее.

Кто-то третий, кто-то лишний решил нарушить их идиллию. Вот он, как паук, маленький такой паучок, плетёт сеть, и сеть эта проникает в душу дома, потихонечку отравляет его.

Андрей, не удержавший революцию, пробкой вылетел из своего уютного гнезда. Разгневанный дом и его хозяин показались ему языками пламени, которые лизнули его призрачные пятки. По сравнению с этой огненной яростью холодный, стальной взгляд «верховного экзекутора» сулил облегчение и покой.

Призрачный дом и его хозяин сплетались в каком-то диковинном танце. Теперь, когда они снова вместе, их уже никто и никогда не разлучит. Как посмел этот Кастор, этот ничтожный клоун, вмешаться в их отношения?

Неблагодарный гость вновь почувствовал груз материальности. Танец тысячи огней, свидетелем которого он только что был, исчез. Он стоял в тёмном коридоре, рядом с высоким старцем с надменным и властным лицом.

— А где же фейерверки? — спросил у него Андрей.

— Они будут. Ты сам станешь фейерверком и тысячу раз взорвёшься в воздухе, прежде чем получишь шанс перейти на вторую ступень.

— Но я же искупил…

— Если он не сможет вернуться — он тебя не отпустит. Если он тебя не отпустит, тебе придётся гореть, — непонятно ответил надменный.

Тем временем дом и его хозяин, убедившись в том, что их больше никто не пытается разлучить, завели новый танец: теперь они полностью соединились, смешались, а потом разлетелись на крошечные сгустки мыслей и чувств. Если бы Трофим Парфёнович из деликатности не удалился, удалив заодно и Андрея, он бы увидел, как свиваются в спирали мириады светящихся насекомых и составляют из своих тел узоры.

Как всякий человек, долгие годы державшийся подальше от вредной зависимости, Даниил Юрьевич полностью погрузился в пучину страсти. Он уже не был шефом мунгов, не был Мёртвым Хозяином, он почти исчез, растворился в своём доме — прежде он не мог о таком даже и мечтать. Они будут одним целым, навсегда, навсегда, и даже смерть не разлучит их, потому что призрачному дому и его призрачному хозяину неведомо такое понятие, как «смерть».

Танец неистовых насекомых грозил вылиться за пределы хрустальных стен, как вдруг один из предметов, висевших в воздухе, завибрировал немелодично, раздражая пространство. Дом и его хозяин попытались отстраниться, отрешиться от этого звука, но он не прекращался, он разрушал единение, идиллию, сказку. Даниил Юрьевич почувствовал, что он словно бы оказался на качелях и качели эти то уносят его от дома, то вновь к нему приближают. Уцепиться бы за его светящуюся шевелюру, спрыгнуть с этих качелей, но их размах всё шире, а дом почему-то всё дальше, и вокруг пустота, гулкая, чёрная, и только звёзды светят где-то внизу, но почему внизу…

Из пустоты, из ничего, к ногам Трофима Парфёновича и не сдержавшего революцию Андрея выпал человек. Человек, тяжело дыша, поднялся на четвереньки, посмотрел вокруг себя невидящими глазами. Постепенно знакомые стены возвращали его к нему самому, и вот уже посреди коридора стоит Даниил Юрьевич, такой же элегантный и невозмутимый, как получасом раньше, когда «верховный экзекутор» отвлёк его от просмотра киношедевра Джармуша.