Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Дик Филип Киндред. Страница 55

Люк ходит в двубортном сером костюме и ботинках на резиновой подошве. Он носит соломенную шляпу. В кармане его пальто — три перьевые и две шариковые ручки. Из–за отворота пальто Люк время от времени извлекает знаменитую «Синюю книгу» и зачитывает, сколько стоит ваш драндулет. Гляньте, Люк купается в жарких лучах калифорнийского солнца. Видите, как пот течет по его широкой физиономии? А вот он осклабился. Как будто сунул вам в карман двадцать баксов. Люк, он же раздает капусту.

Перед вами Автомобильный ряд, улица тачек — Ван–Несс–авеню, Сан–Франциско. Кругом стеклянные стены — насколько взгляда хватает, расписанные красной и белой плакатной краской. Сверху на вас смотрят рекламные вывески, полощутся флаги, а кое–где над площадками на проволоке развешаны связки цветной фольги. А еще воздушные шары, а по вечерам — иллюминация. Ночью поднимают цепи, машины запирают, зато зажигаются огни, льют яркий свет прожекторы, широкие красивые цветные лучи поджаривают жуков. А еще у Люка есть клоуны–бабочки обоих полов. Они стоят на крыше здания и размахивают руками–крыльями. Торговые агенты Люка зазывают покупателей в мегафоны: «Кварта масла бесплатно! Набор посуды в подарок! Конфета и пугач детишкам — тоже бесплатно». Поет гавайская гитара — Люк ловит кайф. Звуки родного дома.

«Интересно, меня приняли за коммерческого агента?» — думал Боб Посин, который, в сущности, таким агентом и был. При нем был портфель с инициалами. Посин протянул руку и представился:

— Боб Посин, с радиостанции «КОИФ». Директор.

Он пришел в «Магазин подержанных автомобилей» Полоумного Люка в надежде продать эфирное время.

— Ага, — выдавил Шарпштайн, ковыряя в зубах серебряной зубочисткой. На нем были серые свободные брюки и рубашка лимонно–желтого цвета. Как и у всех торговцев подержанными машинами на Западном побережье, кожа у него была обожжена солнцем докрасна и досуха, а на носу и вокруг него шелушилась. — А мы тут все ждем, когда это вы наконец объявитесь.

Они прогуливались среди автомобилей.

— Машины у вас — прямо загляденье, — отметил Посин.

— Все чистые, — похвастался Шарпштайн. — Все до одной. Как новенькие.

— Вы ведь и есть Люк?

— Да, это я.

— Не хотели бы разместить рекламу в эфире? — С этим он, собственно, и пришел.

Потирая скулу, Шарпштайн поинтересовался:

— Какой охват у вашей радиостанции?

Посин назвал цифру вдвое больше реальной. Времена тяжелые — скажешь что угодно. Клиентов уводило телевидение, осталось разве что пиво «Ригал Пейл» да сигареты «L&M» с фильтром. Независимым АМ–радиостанциям приходилось несладко.

— У нас идет несколько роликов на телевидении, — сказал Шарпштайн. — Результаты неплохие, но дорого, это факт.

— И стоит ли платить, чтобы вещали на весь север Калифорнии, покупатели–то ваши здесь, в Сан–Франциско?

Это был веский аргумент. Благодаря тысячеваттной мощности станция «КОИФ» охватывала такую же аудиторию в Сан–Франциско, как сетевые АМ–радиостанции и телевидение, но за гораздо меньшие деньги.

Они добрели до офиса. Сев за стол, Посин набросал в блокноте расценки.

— Ну что ж, неплохо, — сказал Шарпштайн, закинув руки за голову и положив ногу на стол. — А скажите–ка мне вот что. Мне, признаться, вашу станцию никогда не приходилось слышать. У вас есть что–нибудь вроде расписания?

«КОИФ» начинала вещание в пять сорок пять утра с новостей, прогноза погоды и «Ковбойских песен».

— Нормальненько, — кивнул Шарпштайн.

Потом пять часов популярной музыки. Новости в полдень, еще два часа музыки в том же духе — разные записи. Затем «Клуб 17», детская рок–н–ролльная передача — до пяти. После нее час на испанском языке — оперетта, беседы, аккордеонная музыка. С шести до восьми — музыка для ужинающих. Затем…

— Короче, — перебил его Шарпштайн, — обычный набор.

— Сбалансированная программа передач.

Музыка, новости, спорт, религия. И рекламные паузы. С этого радиостанция и жила.

— А я бы вот чего предложил, — сказал Шарпштайн. — Как насчет того, чтобы поставить рекламу каждые полчаса с восьми утра до одиннадцати вечера? Тридцать минутных вставок в день, семь дней в неделю.

Посин разинул рот. Такого он не ожидал!

— Я серьезно, — подтвердил Шарпштайн.

Посин взмок в своей нейлоновой рубашке.

— Так, что у нас тогда выходит…

Он сделал расчет в блокноте. Получилась кругленькая сумма. От пота жгло глаза.

Шарпштайн просмотрел выкладки.

— Вроде ничего. Для начала, конечно, запустим в пробном режиме. На месячишко. А там посмотрим, как будут клевать. Как в «Экземинере» реклама пошла, нам не понравилось.

— Ну, это никто не читает, — хрипло ответил Посин. Погодите, подумал он, вот еще Тед Хейнз, владелец радиостанции, узнает. — Я сам буду готовить вам материалы. Лично этим займусь.

— В смысле, писать?

— Да–да.

Все что угодно! Все, что потребуется!

— Материал будем предоставлять мы, — сказал Шарпштайн. — Он поступает из Канзас–Сити, от ребят наверху. Мы ведь — сетевая контора. А ваше дело — эфир.

Радиостанция «КОИФ» располагалась на крутой узкой Гиэри–стрит, в центре Сан–Франциско, на верхнем этаже Маклолен–билдинга, продуваемого всеми ветрами допотопного деревянного офисного здания с диваном в вестибюле. Сотрудники станции обычно поднимались по ступенькам, хотя был тут и лифт — железная клеть.

Дверь с лестницы вела в холл. Слева — общий отдел станции с одним письменным столом, ротапринтом, пишущей машинкой, телефоном и двумя деревянными стульями. Справа — окно аппаратной. Пол — из некрашеных широких досок. С пожелтевшей штукатурки высоких потолков свисала паутина. Несколько кабинетов использовались под кладовки. В глубине здания, подальше от уличного шума, находились две студии: звукозаписи — она была поменьше размером, и радиовещания — с более плотной звукоизоляцией дверей и стен. В студии радиовещания стоял рояль. По другую сторону от основных помещений, через коридор, разделявший станцию на две части, располагался большой кабинет с дубовым столом, заваленным вскрытыми и запечатанными конвертами и коробками, как в каком–нибудь кипящем работой предвыборном штабе. В соседней комнате размещался блок управления передатчика, сам пульт, вращающийся микрофон, два проигрывателя «Престо», стеллажи для хранения звукозаписей и шкаф электропитания, к двери которого была прикреплена фотография Эрты Китт [28]. Еще, конечно же, туалет и гостевая комната с ковром. Гардеробная, куда вешали пальто и шляпы и где хранили веники.

Через дверь в конце студийного коридора можно было попасть на крышу. За дверью узкий мостик вел мимо дымовых труб и потолочных окон к нескольким шатким деревянным ступенькам, соединявшимся с пожарной лестницей. Дверь на крышу обычно не запиралась. Сотрудники станции время от времени выходили на мостик покурить.

Была половина второго, и «КОИФ» передавала песни группы «Крю–катс» [29]. Боб Посин принес контракт, подписанный с «Автораспродажей» Полоумного Люка, и снова куда–то ушел. За столом в общем отделе Патриция Грей печатала счета, сверяясь с бухгалтерской книгой. В аппаратной, откинувшись на спинку кресла, говорил по телефону один из дикторов и ведущих станции Фрэнк Хаббл. Из динамика в углу под потолком пели «Крю–катс».

Дверь с лестничной площадки открылась, и вошел еще один ведущий программ — высокий, худой, в свободном пиджаке, с пачкой пластинок под мышкой. Вид у него был довольно озабоченный.

— Привет, — поздоровался он.

Патриция оторвалась от пишущей машинки и спросила:

— Слышал, что передает наша станция?

— Нет. — Джим Брискин сосредоточенно искал, куда бы положить пластинки.

— Поступил материал от Полоумного Люка. Хаббл и Флэннери уже давали его в эфир. Часть идет в записи, часть — вживую.

Губы вошедшего неспешно растянулись в улыбке. У него было длинное, лошадиное лицо, большая нижняя челюсть — как у многих радиоведущих, спокойный взгляд светлых глаз, пепельные волосы с залысинами.