Да. Нет. Не знаю - Булатова Татьяна. Страница 42

– Посмотрите на меня, Снежкин, – наконец-то не выдержала Аурика, устав лицезреть перед собой ту часть студенческой головы, в которой, по определению, должны располагаться чудом сохранившиеся обрывочные знания о предмете.

Студент поднял глаза и с вожделением посмотрел на полные губы строгой преподавательницы.

– Я прождала вас тридцать минут. Вы не явились. Могу я полюбопытствовать, прежде чем напишу на вас очередную докладную: в чем причина вашего отсутствия?

– Я не смог, Аурика Георгиевна, – промычал Снежкин и облизнулся.

– Что значит «не смог»?! – возмутилась Аурика.

– Не смог, – Снежкин был немногословен.

– Тогда что вы хотите от меня, господин Не Смог?

– Сдать хочу, Аурика Георгиевна.

– Сдавайте, – разрешила доцент Одобеску и, взяв в руки блокнот, приготовилась назначить время. – Только предупреждаю: принимать буду в присутствии коллег. То есть – комиссии.

– Я знаю, – подтвердил Снежкин, но вдруг за спиной у великолепной Аурики он увидел нечто такое, отчего лицо его изменилось до неузнаваемости.

– Что с вами? – озабоченно поинтересовалась Аурика Георгиевна, заметив, что ее визави застыл с раскрытым ртом. – Вам плохо?

Снежкин отрицательно замотал головой и сделал шаг в сторону, явно увлекшись чем-то, что не отвечало теме разговора между ним и строгим доцентом Одобеску.

– Что случилось? – забеспокоилась Аурика и обернулась в том направлении, куда был направлен взгляд нерадивого студента: у нее за спиной стояла Наташа, с любопытством наблюдавшая за происходящим. – Пришла? А я тебя не заметила.

– Я только что, – пояснила девушка и завертела головой в поисках того, кому можно было бы адресовать приветствие. Кроме сидящей за столом лаборантки кафедры, по прозвищу Щелкунчик – за непропорционально выдающуюся вперед нижнюю челюсть, вышеупомянутого Снежкина и доцента Одобеску, в комнате никого не было.

– Здравствуйте, – тем не менее поздоровалась девушка и встала рядом с матерью, оказавшись с ней одного роста.

– Здрасте, – сомлел ошеломленный красотой Наташи Снежкин и расплылся в преглуповатой улыбке.

Аурика внимательно посмотрела на дочь, потом на изрядно поднадоевшего всей кафедре должника и поразилась тому, что впервые видит перед собой человека, с ходу не заявившего о том, что мать и дочь похожи, как две капли воды.

– Это моя старшая дочь, Снежкин, – представила Наташу Аурика Георгиевна не столько из соображений этикетных, сколько из соображений практических – ей была любопытна реакция студента. – Похожи?

– Нет, – пропел Андрей, и лицо его стало абсолютно глупым и счастливым. – Вообще! Не похожи. Ни грамма.

Наташа и Аурика переглянулись. Пауза затягивалась. Студент млел и не двигался с места.

– Все? – сдвинув брови, уточнила доцент Одобеску.

– Нет, – ответил Снежкин и в умилении склонил голову набок, не отрывая взгляда от покрасневший от удовольствия девушки. (Впервые за семнадцать лет Наташиной жизни никто не произнес традиционного: «Копия мамы! Вылитая Аурика!»)

– Тогда что еще? – полюбопытствовала Аурика Георгиевна.

– У вас очень красивая дочь. Правда! Можно мне с ней познакомиться?

– Можно, – рассмеялась Аурика и тут же добавила: – Но на сдаче экзамена это никак не отразится, я вам обещаю.

– А можно я приду пересдавать к вам домой? – размечтался Андрюша, и взгляд его странно затуманился.

– Можно, – нарочито ласково ответила ему мать чернобровой красавицы. – Но только после армии. Там у вас будет достаточно времени для того, чтобы восстановить все пробелы. А пока, – Аурика покровительственно взглянула на низкорослого Снежкина, – идите, готовьтесь.

– Спасибо, Аурика Георгиевна, – не растерялся студент. – Разрешите откланяться.

Аурика никак не отреагировала на игривые слова Снежкина, повернулась к нему спиной, показывая таким образом, что разговор закончен, и, обняв дочь за плечи, повела ее за шкаф, где находилось некое подобие уголка отдыха, в котором можно было уединиться для чаепития, переодевания, переобувания и обмена «секретными» новостями.

– Хочешь чаю? – по-домашнему предложила вышедшая из образа строгого преподавателя Аурика.

– Нет, – отказалась девушка, присела на ручку кресла и огляделась. Видеть мать в этой убогой обстановке было как-то странно. Наташе даже показалось, что та нескромно одета. Хотя ничего вызывающего в наряде Аурики не было. Прямая юбка кофейного цвета, батистовая блузка. Роскошным образ матери становился благодаря изысканным лакированным туфлям в цвет юбки и крошечным жемчужным запонкам на манжетах. Все остальное, предполагала Наташа, ничем не отличалось от стандартного одеяния преподавателя высшей школы. Но когда за шкаф стали заглядывать вернувшиеся с пары преподавательницы, дочь еще раз смогла убедиться в том, как поразительно отличалась сидящая в кресле знакомая и одновременно незнакомая ей женщина от своих коллег.

На минуту девушка ощутила чувство гордости за мать и призналась сама себе, что хотела бы обладать такими внешними данными, как у Аурики. Но при этом наблюдательная девушка тут же отметила, что в глазах своих коллег ее мать не находит ни одобрения, ни восхищения. В обмене приветствиями не было ни теплоты, ни искренних переживаний. «Они ее не любят!» – догадалась Наташа и с пристрастием посмотрела на Аурику, вальяжно сидевшую в единственном кресле. Со стороны могло показаться, что доцент Одобеску единственная из всех обладает правом ощущать себя хозяйкой даже здесь, в импровизированном уголке за шкафом, настолько естественны и величественны были ее движения, царственна посадка головы и снисходителен тон.

«Откуда это в ней?!» – озадачилась вопросом Наташа и еще раз внимательно посмотрела на Аурику. Ответ был очевиден: Аурика Георгиевна Одобеску не играла в хозяйку жизни – она была ею, умело отодвигая от себя все, что заставило бы ее чувствовать себя иначе. Прекрасная Золотинка на самом деле ощущала себя красавицей, умницей и относилась к этому не как к подарку судьбы, а как к своему естественному праву. Ей не были нужны комплименты, поклонники, не были нужны факты, подтверждающие ее величие. В этом смысле воспитание Георгия Константиновича и преданность Миши Коротича дали свои результаты и почти полностью освободили статную Аурику Георгиевну от каких-либо сомнений.

Означало ли это, что для Аурики Одобеску не существовало никаких авторитетов? Вовсе нет. Они присутствовали. Но в весьма ограниченном количестве. Аурика сама назначила для себя референтов, короткий список которых не менялся на протяжении всей ее долгой жизни. Но состав лиц держался ею в строжайшем секрете: ни Георгий Константинович, ни Михаил Кондратьевич, а уж тем более, Наташа, даже не догадывались о той истинной роли, которая была им уготована в ее мире. Знай об этом старшая дочь Аурики Георгиевны, она не испытала бы зависти к той, которая ее родила. И никогда бы не вступила в долгосрочное соревнование с матерью, которое со стороны выглядело, как продолжение преподавательской династии, а на деле носило характер изматывающего состязания: «выше, дальше, лучше».

Увлекшись процессом, Наташа словно забыла, что у жизни есть и другие стороны, соприкосновение с которыми способно доставить человеку удовольствие. Об их существовании она, конечно, подозревала, но увлеклась другим: ею руководило стремление выстроить жизнь рационально, с учетом своих первостепенных потребностей. И одной из них стала потребность «догнать и перегнать» великолепную Аурику. Наташа поверила, что это возможно, в тот самый день, когда мать распекала у нее на глазах нерадивого студента Снежкина, потерявшего дар речи от одного-единственного взгляда на нее, старшую дочь доцента Одобеску. «Я ничуть не хуже!» – ликовало тогда девичье сердце и подталкивало свою обладательницу к решительным действиям: красный диплом – аспирантура – кандидат наук – доцент – заведующая кафедрой – будущий доктор – проректор. Все так и выстраивалось, но радости от свершений не было. А когда Наташа поняла, что негласное соревнование не имеет смысла, оказалось слишком поздно. Невзирая на убедительность достигнутых результатов, не случилось главного: не сложилось женской жизни, то есть того, что делало опыт ее матери гораздо более ценным, чем ее собственный.