Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»? - Кычанов Евгений. Страница 45

– Видите? Вот груди, которые вы сосали. Какое же преступление совершил Хасар, что ты губишь родную плоть? Те-мучжин опорожнял когда-то одну полную грудь. Хачиун с От-чигином вдвоем не могли опорожнить и одной. А Хасар успокаивал меня и ублажал, опорожняя обе груди мои. Вот почему мой Темучжин взял умом, а Хасар меткой стрельбой и силой. Не за то ли вы и возненавидели Хасара, что это он раздавил врагов?

– Страшно и стыдно мне материнского гнева, – сказал Чингис, успокоил мать и, отпустив Хасара, уехал сам» [Сокровенное сказание, с. 176–177].

Однако подозрения не оставляли Чингиса. Втайне от матери он отобрал у Хасара более половины выделенных ему людей, оставив ему тысячу четыреста юрт из бывших у него ранее четырех тысяч. Хасар отныне жил в вечном страхе, и некоторые из близких ему людей, страшась гнева Чингиса, бежали от него. Если следовать «Алтан Тобчи», то в этот раз Хасар проявил все-таки враждебность по отношению к брату: «Хасар потихоньку, так, чтобы матушка не знала, забрал тысячу триста человек и выступил с враждебными намерениями. Матушка узнала об этом и вскоре скончалась». «Тайная история» также подтверждает, что Оэлун скончалась, не перенеся ссоры между ее сыновьями [Алтан Тобчи, с. 195; Сокровенное сказание, с. 177].

Тэб-Тэнгри, Кокочу, остался безнаказанным. Преследовать откочевавшего Хасара был отправлен Субетай-баатур. Он уговорил Хасара не бунтовать, вернуться и покориться воле брата:

«Если разлучишься с родной семьей,
Станешь пищей для чужого человека. Да!
Если разлучишься с материнской родней,
Станешь пищей для монгольских людей. Да!
Если разлучишься с многосемейными людьми,
Станешь пищей для сироты. Да!
Если распадется многочисленный народ,
Станет он пищей для малого народа. Да!
Может, найдешь себе рабов и слуг,
Но родной семьи не найдешь.
Может, найдешь себе подданных,
Но родичей, рожденных в одном роду,
Не найдешь!

Так он сказал. Хасар был согласен с этими словами и возвратился» [Алтан Тобчи, с. 197].

Чингис-хан, видимо, побаивался чудодейственной силы Кокочу. Может быть, какие-то не известные нам обстоятельства мешали ему вступить с ним даже в тайное противоборство. Кокочу же непрестанно готовился к борьбе с Чингис-ханом за власть. Он сплачивал вокруг себя нукеров, знатных нойонов, людей разных племен и народов Монголии и других подвластных Чингис-хану народов. К нему стекались люди «всех девяти языков». Вскоре в ставке шамана людей оказалось «столь же много, как у самого Чингиса», и дошло дело до того, что и «от Чингис-хановой коновязи многие подумывали уйти к Тэб-Тэнгри». Победитель и великий хан встал перед лицом великой опасности. Дело шло о его жизни или смерти, и гибель подстерегала его не на поле битвы, а совсем рядом. Настало то время, когда Чингис сам стал искать повода разделаться с Кокочу. Случилось так, что от Отчигина, младшего брата Чингиса, который вместе с покойной Оэлун имел удел в десять тысяч юрт, люди стали перебегать к Кокочу. Отчигин отправил к Кокочу своего посланца по имени Сохор и потребовал возвращения беглецов. Однако Кокочу, по-видимому, считал, что положение его настолько прочно, что ему не страшен никто из ханского рода. Над Сохором всячески надругались» («этого посланца он (Кокочу) избивал, мучил»), а потом прогнали прочь, без коня, пешком, навьючив ему на спину седло, со словами:

– Будешь послом под пару Отчигину! Разгневанный и оскорбленный Отчигин лично прибыл в ставку Кокочу. Семеро братьев в ответ на гневные слова Отчигина:

– Я отправил своего посланца Сохора, а ты отослал его обратно пешком, избив и измучив. Теперь я сам пришел, чтобы вернуть своих людей! – окружили его плотным кольцом и стали нагло издеваться над ним:

– Разве правильно было, что ты послал своего посланца Сохора?

Боясь, что ему не уйти от шамана, Отчигин признался:

– Неправильно я сделал, что отправил посланца.

– Если ты сделал неправильно, то стань на колени и покайся!

И братья Кокочу принудили Отчигина встать на колени.

Оскорбленный Отчигин утром следующего дня явился к Чингису, когда еще тот не встал с постели, и поведал ему о своих обидах. Пока Чингис раздумывал о случившемся, за Отчигина вступилась спавшая с Чингисом его первая жена Борте. Рассказ Отчигина заставил ее заплакать. По версии «Тайной истории», она сказала:

– Если они еще при твоей жизни губят твоих братьев, величественных, как кедры, то после смерти народ подавно не захочет подчиняться твоим детям! (по «Сокровенному сказанию», с. 177–178).

По «Алтан Тобчи», ее угрозы были конкретнее:

– Этак-то они и твоих младших братьев повырубят, как слуг и рабов, и тебе могут повредить [Алтан Тобчи, с. 198].

Очевидно, вот так прямо сказанное «и тебе могут повредить» подвигло Чингиса на конкретные действия. Опасаясь открыто лишить Кокочу власти, Чингис сказал Отчигину:

– Когда Тэб-Тэнгри сегодня придет сюда, делай с ним, что хочешь.

Так он обещал Отчигину поддержку, если тот сумеет быстро покончить с Кокочу своими силами.

Отчигин спрятал у входа в юрту Чингиса, за ее порогом, трех отборных силачей и стал ждать. Вскоре явился Мунлик с семью сыновьями. Кокочу бесцеремонно сел на почетное место. Отчигин подскочил к нему, схватил за ворот и, по старому монгольскому обычаю, вызвал обидчика на единоборство:

– Вчера ты заставил меня просить прощения, сегодня я попытаю свою силу с тобой!

Кокочу и Отчигин схватились прямо в ханской юрте Чингиса. Но хан повелел им выйти из юрты:

– Ступайте меряться силами во дворе!

Очевидно, он знал или догадывался о засаде и о том, какая судьба ждет Кокочу, как только он переступит порог юрты. Действительно, не успел Кокочу выйти за дверь, как сидевшие в засаде три силача схватили его и, мгновенно переломив ему спинной хребет, бросили Тэб-Тэнгри у телег на левой стороне двора.

Отчигин же, возвратясь в юрту, сказал Чингис-хану:

– Тэб-Тэнгри не хочет со мной меряться силами и притворяется лежачим! (по «Сокровенному сказанию», с. 178).

Смекнул старый Мунлик, как сплоховал он с сыновьями. Нет в живых великого шамана Кокочу, соперничавшего с самим ханом. Шестеро братьев Кокочу, загородив выход, стали с угрозами теснить Чингиса (по «Алтан Тобчи», «стали у двери и вокруг очага и засучили свои рукава», с. 199). Зажатый братьями, Чингис испугался и заорал:

– Дай дорогу, расступись!

Он выскочил из юрты и тут же был окружен гвардейской стражей, сбежавшейся на крик хана.

Могучий и славный шаман Кокочу, Тэб-Тэнгри, валялся перед юртой с переломанным хребтом. И мертвый, он внушал страх.

Чингис приказал поставить над его телом серую юрту, а сам спешно покинул страшное место. Через некоторое время тело Кокочу таинственно исчезло. Чингис не замедлил объяснить это чудодейственной силой шамана, а самую смерть Кокочу – возмездием Неба: «Тэб-Тэнгри бил моих братьев и несправедливо клеветал на них, за что Небо и не возлюбило его, и отняло вместе и жизнь и тело его» [Сокровенное сказание, с. 178–179].

Однако, опасаясь мести покойного шамана, Чингис все же не решился казнить Мунлика и братьев Кокочу, сославшись на прежние заслуги Мунлика, хотя спокойно мог обвинить их в мятеже и покушении на свою жизнь. Без Кокочу семья Мунлика уже не имела и тени былого влияния.

Остается неясным, какие силы стояли за Кокочу. Были ли это нукеры и нойоны, которые еще десять лет назад сражались на стороне соперников Чингиса в борьбе за власть, или какая-то новая оппозиция, но очевидно, что, помимо того что

Тэб-Тэнгри сам внушал суеверный страх и претендовал на власть, за его спиной стояли какие-то силы, позволившие ему через четыре года после великого курилтая оспаривать власть у великого хана Монголии. Не исключено, что оппозиция воспользовалась неудачной попыткой Чингис-хана уничтожить тангутское государство, в войне с которым осенью и зимой 1209–1210 гг. монголы понесли ощутимые потери. Могучий шаман Кокочу заставил Чингиса еще раз пережить страх за престол. По-видимому, глубоко прав был Б.Я. Владимирцов, когда писал, что «вместе с шаманом Кокочу сошел с жизненной сцены последний, кто пытался в Монголии равняться Чингису и оказывать ему сопротивление или неповиновение. Все теперь преклонилось перед железной волей железного императора, прошедшего тяжелый путь от полуголодного существования в заброшенной юрте на берегу Онона до ханской ставки организованной империи» [Владимирцов. Чингис-хан, с. 92–94].