Ночь в «Восточном экспрессе» - Генри Вероника. Страница 4

Она взяла местную газету и полистала ее в надежде найти что-нибудь занимательное, хотя не знала, что бы такое там могло оказаться. Обратила внимание, что недалеко, в деревенском доме, состоится распродажа имущества. Адель решила съездить: она подумывала превратить пустующий медицинский кабинет Уильяма в пристройку для гостей, а там могла выставляться какая-нибудь мебель. Не слишком об этом задумываясь, Адель извлекла из сумочки бледно-розовую помаду «Коти», мазнула ею по губам, сняла с крючка в холле дождевик и взяла перчатки. Или туда, или в передвижную библиотеку за новыми книгами. Прочитанные стопкой лежали на столе в холле, но при одной мысли о них Адель затошнило от скуки.

Она прошла к своему автомобилю. Голубому седану – «Остину А-35». Адель знала, ей очень повезло, что у нее есть собственный автомобиль. Она знала: ей повезло, точка. У нее был самый желанный дом в Шеллоуфорде, сразу у моста через реку, с очаровательным, обнесенным стеной садом и дорожкой ко входу, выложенной коваными плитками… Но почему же она чувствовала себя такой опустошенной?

Имелась, разумеется, одна веская причина, но о ней Адель не очень часто вспоминала, потому что, в самом деле, какой в этом был смысл? Если она и чувствовала иронию в том, что ее муж, который помог появиться на свет стольким младенцам в городке, где они жили, отсутствовал и не наблюдал за рождением своих сыновей, а следовательно, не сумел предотвратить последовавшее осложнение, то никогда об этом не говорила. Уильям, это правда, страшно переживал, что был так далеко в тот день. Окажись он ближе, тогда, возможно, еще один Расселл заполнил бы пустоту, оставшуюся после отъезда близнецов, а может, даже двое. Но все сложилось иначе, поэтому…

Когда Адель выезжала с дорожки на Мэйн-стрит, пошел мерзкий сентябрьский дождь. Она включила «дворники», которые неохотно задвигались взад-вперед. Зима будет долгой.

Распродажа в сельском доме проходила в десяти милях от Шеллоуфорда, в Уилтшире; это был довольно маленький, ничем не выдающийся дом, и в каталоге не нашлось ничего особо ценного или примечательного. Адели нравилось приобретать вещи на аукционах – она всегда предпочитала покупать что-то старинное и любила драматизм ситуации и соперничество. Это приносило гораздо больше удовлетворения, чем поход в универмаг, потому что ты никогда точно не знал, что обнаружишь.

Сегодня она очень скоро оценила предлагаемые лоты. Здесь было полно уродливой мебели неопределенной давности: все хорошее забрали, наверное, члены семьи, но среди громоздких платяных шкафов и бесконечных фарфоровых сервизов она заметила картину. Это был морской пейзаж, весьма дикий и бурный, и Адели понравился колорит, темно-лиловый с серебром. Он был мрачным и зловещим, но ей показалось, что он каким-то образом соответствует ее состоянию. Адель ощущала настроение холста. И поняла, что самое важное в этой картине – ее способность заставить тебя что-то почувствовать. Она влюбилась в нее. Адель была совершенно уверена: полотно пойдет за бесценок, и поэтому решила сделать заявку.

Сам аукцион проходил в палатке в саду, так как в доме не нашлось достаточно большой комнаты. Было холодно и ветрено, и Адель подумала, что, может, не стоит и утруждать себя, но снова полил дождь, и она решила, что больше промокнет, идя до машины, поставленной на примыкавшей к дому лужайке, чем если пойдет в палатку. Держа над головой аукционный каталог, Адель побежала туда.

Стулья были ужасно неудобными, и делу нисколько не помогал неровный пол, устланный циновками из кокосового волокна. Адель ежилась, сидя в пальто и сжимая промокший каталог. Она отметила заинтересовавшую ее картину и написала рядом сумму, которую готова была предложить, не слишком большую. В конце концов, понадобится почистить полотно, заново обрамить. Адель мысленно повесила картину над письменным столом в малой гостиной, где писала письма. Она сможет смотреть на нее и представлять, что вдыхает соленый морской воздух.

В ожидании своего лота она скользила глазами по участникам торгов. Вошел мужчина, на его лице застыло выражение недовольства собой из-за опоздания. Он обвел помещение взглядом: нет ли знакомых – остановился на Адели и мгновение не сводил с нее глаз.

Непонятная дрожь пробежала по телу Адели. Она словно узнала этого мужчину, хотя была совершенно уверена, что никогда раньше его не видела. Она поежилась, но не от холода. Взгляд мужчины скользнул дальше, и Адель моментально почувствовала, как будто чего-то лишилась. Мужчина сел на свободное место и стал внимательно изучать каталог, пока аукционист стремительно переходил от лота к лоту. Ни за одну из вещей не удалось выручить хорошие деньги.

Адель чувствовала напряжение, скованность, сидела неподвижно, как сидит заяц, прежде чем броситься наутек. Она была заинтригована. Мужчина выделялся среди присутствующих, которые были одеты в поношенный твид с приставшей к нему собачьей шерстью, и лица у них в основном были обветренные. Распродажа не привлекла бы покупателей из Лондона, но мужчина этот обладал подчеркнуто столичной внешностью. Покрой его пальто с меховым воротником, галстук, прическа – все выдавало в нем горожанина. Он был высокого роста, с лицом довольно суровым, с темными бровями. Не заметить его было невозможно.

Адель вдохнула, воображая исходивший от мужчины аромат. Он будет резким, мужским, экзотическим – что-то затрепетало внутри у Адели. Она поднесла руку к своим локонам: дождь отнюдь не способствовал сохранности прически. Выходя из дома этим утром, Адель не накрасилась, только освежила помаду на губах и теперь очень сожалела об этом. Во всяком случае, дождевик, сравнительно новый, скрывал ее немного унылое синее платье: Адель не потрудилась переодеться, даже туфли не сменила – поехала в довольно тяжелых, на шнурках, в которых ходила до этого к мяснику. Она с тоской подумала об изумрудно-зеленом свитерке с вырезом «лодочка», висевшем у нее в шкафу, он подчеркивал зелень ее глаз…

Украдкой Адель наклонилась, выудила из сумочки помаду и подкрасила губы, затем открыла флакон с «Английской лавандой» от «Ярдли», который всегда носила с собой. Коснулась пробкой запястий, выпрямилась. Мужчина никуда не делся, он закуривал сигарету со слегка скучающим видом, словно находился здесь из чувства долга, развлекал какую-нибудь престарелую тетушку, сопровождая ее. Однако никого похожего рядом с ним Адель не увидела.

Аукционист быстро представил мебель, потом столовые приборы и фарфор, прежде чем наконец добрался до живописи. Он покопался в третьеразрядных сценах охоты и тусклых пейзажах, затем остановился на том, которого дожидалась Адель. Она почувствовала привычное возбуждение, предшествовавшее вступлению в торги. Если судить по другим лотам, соперников не предвиделось.

– Привлекательный морской пейзаж, подписанный Полом Мейзом и датированный тысяча девятьсот тридцать четвертым годом. Кто первым даст мне цену?

Опытным взглядом он обвел помещение, и Адель подняла каталог. Аукционист указал на нее своим молотком, дав понять, что увидел, затем бегло оглядел присутствующих: не вступит ли кто в торги? Он явно никого не ожидал.

Объект интереса Адели до сих пор не предложил ни одной ставки ни за один лот, поэтому она удивилась, когда он впервые поднял взгляд и кивнул аукционисту, который ответил ему улыбкой в знак подтверждения.

Адель соответственно подняла свою ставку. Она была совсем не против соперника. Приятно было узнать, что кто-то еще заинтересовался ее потенциальной покупкой. Оппонент подтвердил свое повышение, кивнув аукционисту, а затем Адель ощутила, как закипает кровь – включился ее дух соперничества. Повышение ставок быстро превратилось в битву. Все присутствующие были взбудоражены: за все утро это был самый волнующий момент аукциона. Аукционер наслаждался. До сих пор у него не было настоящего азарта. Торги шли вяло. Лоты уходили по смехотворным ценам к тем, у кого имелась возможность увезти эти вещи.

До сего момента ставки перелетали от одного к другой, поднимаясь все выше и выше. Что-то в душе Адели хотело этой картины больше всего на свете. Она твердо решила: пейзаж должен принадлежать ей. Ей почти до смерти хотелось отстоять это полотно. Сердце у нее колотилось, щеки пылали.