Лишь бы не было войны - Булат Владимир. Страница 35

– А перегибы в коллективизации? – спросил Малиновский.

– Она также происходила на фоне борьбы сталинистов и троцкистов… (Опять я увлекаюсь и говорю многое из того, что им неизвестно или имеет иную терминологию).

– «Репрессии» тридцатых годов, – сказал на это бригадир, – закономерный этап между разбродом двадцатых и державностью сороковых. Впервые советская страна почувствовала себя великой державой около 40-го года.

– В сущности, – сказал Андрей Титомиров, – все, или почти все русские писатели были, по современным меркам, фашистами. Державин проповедовал великодержавный шовинизм, русифицированный арапчонок Пушкин руки бы не подал Бабелю, даже разумный эгоист Чернышевский предсказывал завоевание Ближнего Востока…

– Что читаешь? – спросил я Малиновского, держащего в руках небольшого формата книжку в зелёном переплёте.

– «Драматургия Петера Визе» – на сюжеты германской мифологии. Такая шутка есть: «Русские витязи побеждали своих врагов боевым духом, ибо, заслышав этот дух, неприятель бежал со всех ног. Однако по мере развития бань на Руси этот дух стал исчезать, и уже татаро-монголы имели боевой дух сильнее русского»…

Появился газетчик и совершенно бесплатно снабдил нас вчерашними «Известиями».

– Что пишут?

– Разное. «По приглашению Всесоюзного общества ветеранов Дальневосточной войны нашу страну посетила делегация Союза ветеранов второй мировой войны „Стальной Шлем“ из Германии… Принята новая конституция Демократической Республики Афганистан… Ожесточённые бои сапатистов с правительственными войсками в штате Чиапас в Мексике… Европейский спортивный комитет принял решение о проведении очередной зимней Олимпиады в немецком городе Инсбрук… Еврейский погром в Бостоне…»

– Странно, – протянул бригадир. – Американцы сами наполовину евреи…

– Не скажи, – возразил Титомиров. – В тридцатые годы в США назревала национал-социалистическая революция по типу германской, ведь эти две страны…

– Так то в тридцатые! А сейчас… Слыхали новый анекдот: как будет по-американски «на…»?

– «Янки гоу хоум», – первым отозвался я (поживешь в демократической России, и не такое узнаешь).

– Вы читали недавно в «Комсомолке»? оказывается, что американки предпочитают своих собак мужьям!

– Как это?!! – встрепенулись все, кроме меня.

– Да, провели социологический опрос, и на вопрос «Что вы сделаете, если ваш жених не любит собак?», сорок процентов американских женщин ответили, что выберут собаку.

– Господи! – для Титомирова это была новость. – Хорошо, что мы не янки. Хотя… у нас тоже в последнее время какая-то мания собаководства: весь город засран. Я бы этих собачников!.. заставил бы собственноручно убирать улицы.

(Недавно в Калининском райсуде Ленинграда рассматривалось дело: собака загрызла новорожденного; у нас всякие правозащитники тут же стали бы оплакивать несчастную собаку, но здесь владельца приговорили к тюремному заключению, а собака была истреблена в присутствии хозяина.)

Малиновский, у которого была собака, поморщился, но тут раздался возглас Бориса:

– Вот новость так новость! Умер Гайдар.

– Как?! Что?!

– Да – вот: «1 сентября советская литература понесла невосполнимую утрату: на девяносто третьем году жизни скоропостижно скончался почетный председатель Союза писателей СССР, дважды герой социалистического, лауреат Ленинской премии и премии „Штурм унд Дранг“ Веймарской Литературной Академии им. фон Гете, депутат Верховного Совета СССР 3, 4 и 5-го созывов, член Президиума Всесоюзной культурно-патриотической организации „Память“, великий русский писатель Аркадий Петрович Гайдар… Имя Гайдара присвоено его родному городу Арзамас, новой монументальной площади в Красносельском районе Ленинграда и малой планете № 60 019…»

– Да, это конец целой эпохи!

– Нет, целой эры!

– А его сын – этот самый Тимур – он работает в каких-то ветеранских организациях?

– Да, он второй секретарь ветеранов Дальневосточной войны.

– Слушайте, – спросил после некоторого молчания я, – а стипендия за сентябрь нам полагается?

– Руслан мне сказал по секрету, что будут выдавать уже в Благовещенске.

– А вообще сколько это продлится? Нас часом не мобилизуют?

– Пустяки! Пугнем желтопузых хорошенько – и по домам.

– А вот ты, Андрей, что возьмешь в качестве трофея, когда мы завоюем Маньчжурию?

– Я возьму дочь маньчжурского императора в жены, – ответил Титомиров.

– Постой, если маньчжурскому императору шестьдесят лет, то его дочери по самым оптимистическим расчетам…

– Нет-нет, она наша ровесница. Как же: единственная наследница харбинского престола!

– Так бы и говорил: «Мне нужен маньчжурский престол».

– Да бросьте вы это, – поморщился бригадир. – Гарнее наших европейских девчонок во всем свете нет. Скажу вам по секрету (мой дядя работал в нашем торгпредстве в Тебризе, так он говорил), что ото всех этих азиаток ужасно пахнет, и вовсе не гормонально.

(Плохо, что я никак не могу узнать имени нашего бригадира. А как его спросить, если я – то есть Вальдемар – знаком с ним уже пять лет, и он, по своей всегдашней рассеянности, забыл мне его представить.)

– Ну, это с непривычки, – возразил Титомиров.

– Нет, правы немцы: нет прекраснее белого человека.

– Да ты сам наполовину немец.

– И очень горжусь этим! Германия – столп мировой цивилизации, исчезни она, и мир деградирует за пятьдесят лет.

– Что это за станция? – прервал его Борис. За окном уже мелькали кирпичные строения.

– Должно быть, Канск.

Миниатюрная станция была забита народом. Станционный служащий в темно-вишневом мундире повез на автокаре длинный выводок вагонеток с почтой. Я и Борис купили у перронщиц несколько крупных кедровых шишек и миниатюрный бочонок с медом. Ветер веял холодом ранней зимы.

– Кстати, – спросил меня Борис, – тебе никогда не казалось, что за несколько недель можно прожить несколько лет, в смысле растяжения времени?

– Кстати, о времени! Мой дядя, не тот, который командует крейсером, а тот, что заведует кафедрой генетики в Кенигсберге, рассказывал мне удивительную вещь.

Меня прервал отрывисто рявкнувший где-то впереди тепловоз, и мы заторопились к трапу вагона. В купе недоставало Титомирова, и он появился, уже когда поезд тронулся. В руках он держал трехлитровую банку с пенистой жидкостью квасного цвета.

– Что есть сие?.. – поинтересовался я.

– «Ист даз бер», – в тон мне отчеканил Андрей. – Местное пиво домашней выделки… Пахнет вполне прилично, – добавил он.

– А я уж думал, это квас.

– М-да, – резюмировал бригадир, – знаете анекдот о квасном патриотизме и сивушной космополитизме?

Ему никто не ответил.

– Вы читали Ремарка? – осведомился я после некоторой паузы.

– Ремарка? – переспросил бригадир.

– Я читал его «Триумфальную арку», – ответил Титомиров.

– О ней я и говорю. Ты посчитал, сколько они там выдули водки, выкурили сиганет и вылакали кальвадоса (французский вариант бормотухи)? Теперь, если поделить это количество на душу медленно растущего французского населения, становится ясно, почему французы всегда проигрывают войны с Германией?

– Ладно, раз уж мы собрались завоевывать Китай, то и пить это пиво будем по-китайски.

– Это как?

– Очень похоже на грузинские тосты. Каждый должен рассказать какую-нибудь достопамятную историю, и все, как только он закончит, залпом осушают бокалы. Опоздавший рассказывает следующую историю.

Пиво было разлито в «бокалы» – картонажные стаканчики, и я вызвался первым (это вполне соответствовало темпераменту моего двойника, который в это время уже любовался Южным Крестом на бурском небе).

– Директор Эрмитажа академик Орбели (дело происходило в середине тридцатых), – я рискнул открыть, скорее всего, неизвестную для них страницу советской истории, – открыл в Эрмитаже роскошную выставку на грузинские темы, а сам уехал за границу…

– Насовсем?

– Нет! Когда он вернулся, как раз убили Кирова, и его вызывает инструктор ленинградского обкома и спрашивает: дошло до нас…