Зарубежная литература XX века: практические занятия - Коллектив авторов. Страница 30
Первые читатели, что явствует из рецензий, воспринимали повесть как гибрид авантюрного романа для подростков и жанра путешествий. Обоим жанрам свойственна полная определенность и ясность авторской позиции. Описание приключений в экзотической стране было давней традицией популярной английской литературы, и – так же как и в случае с «Поворотом винта» – далеко не сразу в повести разглядели ее символический план, ее философскую глубину и многозначность.
Символические образы и создают философский подтекст повести. С первой до последней сцены в повести доминирует тьма. Мрак гигантского Лондона на закате, уныние неназванной европейской столицы, мгла джунглей, мрак в сердце Куртца. Значительно реже автор отмечает свет, причем свету не придается традиционного значения положительной оппозиции тьмы. Свет в повести – безжалостный, слепящий, тусклый, т.е. эмоционально он окрашен так же негативно, как мрак. Тьма – это невозможность видеть, во тьме легко пройти мимо другого человека, тьма исключает полноценное общение. Так образ тьмы символизирует в повести человеческую слепоту перед лицом жизни, трагический мрак человеческого существования.
Столь же явно видимая поверхность вещей преобладает в повести над обычно приписываемым им смыслом. Безымянный рассказчик в самом начале говорит о Марлоу, что «для него смысл эпизода заключался не внутри, как ядрышко ореха, но в тех условиях, какие вскрылись благодаря этому эпизоду». Соответственно Марлоу детально воспроизводит свои зрительные впечатления и сводит к минимуму моральный комментарий событий, а это совершенно новый поворот по отношению к европейской традиции искать самую суть вещи. Якобы спрятанная в вещи суть – всегда плод чьей-то интерпретации, она зависит от значения, которым наделяет вещь наблюдатель, а наблюдателю свойственно ошибаться. Отдавая себе в этом отчет, Конрад подчеркнуто ограничивается описанием внешнего вида предметов и сцен, которые попадают в поле зрения Марлоу. Понятно, что подобная манера способствует росту значения каждого отдельного предмета, а значит, увеличивает возможности создания символического подтекста.
Символически Европа и лесная африканская глушь оказываются разведены не столь далеко, как мы могли бы вообразить: пригород Лондона описывается теми же словами, которыми позже будет описана глушь Конго, а европейская цивилизация проникает в самое сердце Африки. С другой стороны, европейцы плывут вглубь Африки на пароходе, извилистая, коварная река – единственный доступный им путь, и пороги, мели, туманы, завалы на фарватере и прочие опасности плавания внушают мысль о враждебности реки европейцам, о том, что сама природа препятствует их продвижению вглубь континента.
Конрад предлагает переосмыслить незыблемую в его время оппозицию «цивилизация – дикарство»: он ставит под сомнение безусловное превосходство европейской цивилизации и ее право на колонизацию народов, которые снисходительно назывались «слаборазвитыми». Колониализм – центральная проблема повести, и появляется она уже в размышлениях Марлоу о римлянах-колонизаторах:
Они захватывали все, что могли захватить, и делали это исключительно ради наживы. То был грабеж, насилие и избиение в широком масштабе, и люди шли на это вслепую, как и подобает тем, что хотят помериться силами с мраком. Завоевание земли – большей частью оно сводится к тому, чтобы отнять землю у людей, которые имеют другой цвет кожи или носы более плоские, чем у нас, – цель не очень-то хорошая, если поближе к ней присмотреться.
Но близко к таким основополагающим вещам присматриваются немногие, потому что присматриваться к ним небезопасно – это значит ставить под сомнение самые основы собственного существования. Поэтому сотрудники фирмы, говоря о своей работе, пользуются выражением «торговля», как если бы они видели в африканцах торговых партнеров, и только от Куртца в его последние часы Марлоу слышит истинное название этой «торговли»: угнетение и истребление. Последствия колониализма ужасны не только для колонизируемых народов, они столь же разрушительны для самих колонизаторов, даже наиболее идейных, как показывает история Куртца.
Тема империализма переплетается в повести с темой болезни, безумия. Европейцу практически невозможно сохранить здоровье в африканском климате, большинство их страдает лихорадкой, а бредовые видения – ее обычный симптом. Даже когда обессилевший Куртц способен передвигаться только на носилках или ползти на четвереньках, он продолжает пребывать в плену своей мании величия: выпавший из системы социальных связей, присвоивший себе абсолютную власть над туземцами, он абсолютно развращен этой властью, он приравнял себя к богу – Куртц безумен.
Повесть появилась в период расцвета империализма, когда колониализм был общепризнанной нормой. Конрадовская трактовка колониализма и империализма заставила их сторонников изобрести новые аргументы в защиту своей миссии.
Заложенная в авторской позиции Конрада многозначность дает возможность разных интерпретаций этого аспекта повести. Ряд критиков видит в ней одно из лучших обличений империализма, его лицемерия и жестокости. Повесть создавалась в последние годы правления королевы Виктории, которая гордилась тем, что стояла во главе обширнейшей и самой высокоморальной из когда-либо существовавших империй. Понятие «империализм» трактовалось англичанами как цивилизаторская миссия белого человека в странах, которые сами неспособны справиться со своими проблемами, которым необходима помощь; понятие «колониализм» было не столь возвышенным, за ним стояла прежде всего коммерческая прибыль, эксплуатация чужих ресурсов.
Марлоу становится свидетелем прямых преступлений колониализма и уголовно ненаказуемых преступлений против нравственности, вдохновленных имперской идеологией. Мистер Куртц в бытность свою в Европе был известен как демократ, а служба в компании превращает его не просто в империалиста, но в варвара. У Конрада всегда присутствует идея о том, что цивилизация есть зло, а первобытная невинность туземцев – благодать; его африканцы полны жизни, приспособлены к существованию на своей земле, тогда как европейцев безжалостно косят болезни, и зря эти «полые люди» (позже это выражение Конрада будет заимствовано крупнейшим англоязычным поэтом XX века Т.С. Элиотом для заглавия его поэмы «Полые люди», 1925) пытаются в своей слепоте насаждать цивилизацию вдали от ее истоков.
Прямо противоположная точка зрения – о том, что в «Сердце тьмы» Конрад выступает поборником империализма – также может быть подтверждена текстом повести. Африку автор изображает все же как «сердце тьмы», отрицательный смысл метафоры нельзя игнорировать. Не названная в тексте река, по которой поднимается пароход Марлоу, – извилистая, опасная, зловещая, символ мрака. Проникли в текст и отдельные расовые предрассудки, но любые чисто идеологические подходы к тексту не дают ответа на вопрос, в чем сила повести.
Итак, Конрад исходит из признания неразрешимости противоречий мира, поэтому в его художественном мире есть все. Действие разворачивается на фоне природы, в сравнении с которой человек до смешного мал, а человеческая история до смешного заносчива, самонадеянна. Мир Конрада поистине трагичен – он полон ужасных тайн, для которых нет слов в человеческом языке и которым лучше остаться неназванными, отсюда столь важный для Конрада и поэтики модернизма прием умолчания, пропуска самого важного. Сюжет, содержание, стиль повести нераздельно слиты ради достижения единого общего эффекта многослойности, неоднозначности, восхитительной сложности произведения, которое при каждом прочтении открывает перед читателем свои новые стороны.
Помимо центральной темы, в повести затронуты разнообразные проблемы политики и психологии, морали и религии, развития общества. Автор делает это приемами косвенного повествования, когда за реалистическим изложением событий понемногу проступает некий второй план, придающий первому, очевидному, волнующую глубину и интерес.
По «Сердцу тьмы» можно в определенном смысле изучать критические теории, созданные десятилетия спустя после появления повести. Конрад применяет те самые приемы, о которых как о сути литературы будут говорить разные критические школы XX века. Это прием остранения, когда привычная вещь показывается как совершенно незнакомая, как бы заново, чем возвращается свежесть восприятия; это использование скрытых сюжетных линий (интрига начальника по устранению Куртца); это игра с парадоксами, создание смысловых и временных конфликтов и разрывов.