Скиппи умирает - Мюррей Пол. Страница 135

— Дымовая завеса? — словно не веря своим ушам, повторяет Автоматор, брызгая слюной. — Прикрытие?

— Да-да, именно дымовая завеса! Хотя все это произошло девяносто лет назад, до сих пор никто не желает об этом говорить…

— Господи, Говард! — Автоматор проводит рукой по волосам. — Неужели вам тут видится какая-то масштабная конспирация? Неужели вы думаете, что родители учеников названивают мне потому, что обеспокоены тем, как близко вы подобрались к исторической правде? Нет, они названивают мне потому, что какой-то чокнутый учитель вдруг сорвался с цепи и куда-то сбежал с их детьми! Вот что на уме у людей, Говард! Реальность! Разве вы не понимаете, о чем они думают? Почему у моего сына слишком низкие отметки? Какую новую мебель для кухни купить — из березы или полированной сосны? Можно ли играть в гольф в Алгарве в это время года? Вот что их заботит. А то, о чем вы толкуете, — это прошлое, Говард. Первая мировая война, Пасхальное восстание, толпы фанатиков, которые стреляли, произносили речи и размахивали флагами, — все это прошлое! И никого оно не заботит! Никто не говорит об этом, потому что всем наплевать!

— А мы должны учить ребят не быть равнодушными, — бормочет Говард, вспоминая недавний разговор с учителем литературы.

— Должны? Не быть равнодушными? — повторяет Автоматор, словно остолбенев. — Учить их?.. Погодите, уж не думаете ли вы, что у нас тут ситуация вроде “Общества мертвых поэтов” [36], а? Вообразили себе: мы — диктаторская школа, а вы — тот, как его там… Морк, который одевался няней…

— Робин Уильямс?

— Точно. Вы вообразили себя Робином Уильямсом? Так, что ли, Говард? А если так, то позвольте задать вам один вопрос: чьим интересам вы служите, когда шесть недель подряд проходите тему, которая в учебнике изложена на одной-единственной странице? Вы это делаете ради учеников? Или ради самого себя?

Говарда, хотя он и пышет праведным гневом, этот вопрос застает врасплох.

— Может быть, вы и правы, — продолжает Автоматор. — Может быть, в учебнике и в самом деле упущено что-то важное. И может быть, когда-нибудь кто-нибудь раскопает все это и снимет документальный фильм, появятся всякие выставки, этой теме будут посвящены специальные приложения к газетам, о ней заговорят люди по всей стране. Но потом они прекратят об этом говорить, Говард, и снова вернутся к своим кухням, к отпускам и к гольфу, — к тому, что их интересовало раньше. От этой самой “исторической правды”, о которой вы толкуете, ни черта не переменится! Вы ведь и сами не дурак, вы должны это понимать. Все эти исторические выверты — это лишь предлог. Нет, вы как-то пытаетесь отыграться за случай с Джастером, вот в чем тут дело. Вы приходите сюда и пытаетесь облить грязью упорядоченную сибрукскую жизнь, вы пытаетесь загрязнить умы моих мальчиков и внести разлад в их чувства, потому что вас мучает вина из-за того, что вы сделали. Но это ведь сделали вы, Говард, вы подписали контракт, никто не приставлял вам пистолет к виску. Что ж, тогда я вам еще кое-что скажу, голубчик. Укажу на парочку истинных фактов, с которыми не поспоришь. Вот факт первый: вы проиграете. Вы проиграете, Говард. Может быть, вы думаете, из-за того, что вы знаете то, что знаете, на вашей стороне сила? Вы думаете, что сможете победить Сибрук? Но это не так, потому что если вы что-то и знаете об истории, то вы должны знать, что эта школа не терпит поражений, и, какие бы усилия вы ни прикладывали, мы вам не проиграем. Вы можете пойти в полицию, можете разорвать контракт, можете предать своего коллегу-учителя, вы все это можете сделать, Говард, и поднять скандал вокруг нашей школы, но мы все равно выстоим. Мы выстоим, мы выдержим бурю, потому что мы — команда, команда со своими ценностями и убеждениями, сохраняющая единство именно благодаря этим ценностям и убеждениям, и обязанная им своей силой.

— И это подводит меня к факту номер два, Говард, а именно: эта школа — хорошая. Да, она несовершенна, потому что мы живем в мире, где ничто не совершенно. Но эта школа — позвольте мне преподать вам урок истории — воспитала не одно поколение ирландских детей, среди ее выпускников не только врачи, адвокаты, бизнесмены, то есть люди, составляющие костяк нашего общества, но еще и миссионеры, волонтеры и филантропы. У этой школы есть давняя традиция — больше того, до сих пор живая традиция — протягивать руку помощи неимущим и обездоленным, как в нашей стране, так и в Африке. Так кто же вы такой, что приходите сюда с желанием все это оплевать? И вы — человек, который ничего не понимает, не понимает, как все устроено в мире, вдруг приходит и пытается опорочить наши устои, — вы-то кто такой? Неудачник, трус! Человек, так и не вышедший из детства, настолько измученный собственными жалкими страхами, что никогда не сумеет ни за что постоять! Никогда не отважится ничего ни для кого сделать!

Весь дрожа, он садится в кресло и опять берет в руки фотографию детей — словно желая убедить себя, что все-таки есть еще в мире что-то хорошее.

— Я отстраняю вас от работы с сохранением зарплаты. Мне необходимо поговорить с юристом школы, прежде чем принять какое-то определенное решение, но до тех пор я настоятельно советую вам держаться подальше от Сибрукского колледжа. На уроках вас будет заменять Кэтрин Мур. — Он обращает на него мутный взгляд. — А теперь уходите, Говард. Ступайте домой, к вашей любящей жене.

Говард вяло поднимается и, не прощаясь, направляется к двери. Но вдруг кое-что привлекает его внимание, и он останавливается. Три жирные сине-золотые рыбы лениво плавают по авкариуму, а остальных его обитателей не видно.

— Как это? — спрашивает он. — А куда же делись остальные?

Тут брат Джонас, который в течение всего разговора молчаливо сидел в углу, издает смешок — на удивление приземленный звук, как будто из шарика выпускают воздух.

— Дорога из Японии такая долгая! — говорит он. — Долгая дорога, столько времени без обеда!

Он снова смеется; этот звук еще продолжает звенеть в ушах у Говарда, когда он идет в учительскую, чтобы забрать из шкафа свои вещи.

Джеф, Рупрехт и Джикерс молча идут по коридору к кабинету естествознания, и тут вдруг из-за колонны выскакивает Деннис:

— Эй, не так быстро, болваны!

— Тебе-то чего нужно? — отвечает Джеф.

— Мне нужны мои пять евро. — Деннис размахивает перед ними какой-то непонятной папкой. — От тебя, от тебя и вот от этого жирдяя.

Он принимает выжидательную позу, прислоняясь к колонне. Из-за его плеча усмехается Найелл, от которого разит сигаретным дымом.

— Я ничего тебе не должен, олух! — возражает Джеф.

— Не должен? Так, значит? — беспечным тоном повторяет Деннис. — А список “Победителей в соревнованиях по нервным срывам” — это ни о чем тебе не говорит?

— Что?

— Сейчас я освежу тебе память, — говорит Деннис, распахивая папку. — Вот… Джеф Спроук, девятое сентября, поставлена сумма в пять евро — на то, что первым сломается брат Джонас. Джикерс Прендергаст, одиннадцатое сентября, для некоторых несчастливая дата, поставил на Лерча пять евро. Рупрехт фон Минет, та же дата, пять евро на Киппера Слэттери — неудачный выбор, Минет, старики редко идут ко дну, особенно когда впереди уже маячит пенсия. Так что, как видите, все вы проиграли, давайте-ка раскошеливайтесь.

— Да что ты такое несешь?

— Говард-Трус, — отрывисто говорит Деннис, жестом показывая куда-то вниз, на лестницу. — Он сошел с дистанции. Вылетел первым. Никто из вас не угадал! А теперь пришло время платить.

— С какой еще дистанции?

— Да с ума он сошел, идиот! Почему, как ты думаешь, он сегодня на урок не пришел?

— Не знаю. Заболел, может?

— Да не заболел — вон его машина стоит, на парковке. Ему запретили преподавать, потому что он сошел с ума.

— Мне он совсем не казался сумасшедшим, — протестует Джеф.

— Да? Он же тайком увел нас из школы и притащил в какой-то музей, где ничего нет. А потом заставил стоять на холоднющем ветру в парке и слушать какую-то фигню, про которую в учебнике нет ни слова!