Книга о разведчиках - Егоров Георгий Михайлович. Страница 38

И вдруг из-за угла кавалькада во главе с каким-то полковником.

— Эт-то что за мародеры?!

Мы вытянулись в струнку.

— Никак нет, товарищ полковник! Ягненок вон там маленький, молочка ему надо, помрет.

Он глянул на наши черные финки. Сбавил тон.

— Чьи разведчики?

Из свиты выехал наш ПНШ.

— Мои, товарищ полковник.

— Хор-рошим делом они у вас занимаются! Наказать! — И двинулся дальше.

— Слушаюсь, товарищ полковник!

Начальник разведки удивленно уставился на нас: знал, что, когда разведчики, оторвавшись от своей части, долго идут одни, иной раз по недавней мальчишеской привычке и залезут к кому в погреб, выпьют по кринке молока. Но чтобы посреди улицы корову доить…

— О каком ягненке тут плели? — нахмурился он.

— Правда, товарищ капитан. Ягненок приблудился вчера, маленький такой, хорошенький. Федосюк говорит, молочка надо ему…

— Молочка-а на-до… Тот старый байбак чему учит ребят! — Он никак не мог настроиться на ругательный тон, настолько был ошарашен. — А чего рты разинули? Почему не видели подъезжающих?

— Товарищ капитан, она не дается, вымя раздуло, брыкается.

— Брыкается… Стыдобушка на всю дивизию! Разведчики! Расшеперились посреди улицы с коровой — до-оят! Тьфу!.. Теперь глаз никуда не показывай… — И вдруг потише добавил: — Ну, уж если такое дело — не могли, что ль, в пригон загнать?

— Товарищ капитан, фрицев вон еще видно — думали, какой дурак вперед нас попрется…

— При чем тут дурак? Командир дивизии новый, знакомится с обстановкой… В общем, вот так: передайте лейтенанту, что я приказал держать вас в головном дозоре до… до морковкиного заговенья.

— А мы и так оттуда не вылазим.

— Поняли?

— Поняли…

Мой напарник в сердцах пнул корову, бросил свой «подойник», и мы побрели вперед.

А вечером будто ненароком капитан завернул к нашей тачанке. Посмотрел на ягненка. Поиграл с ним. Словно между прочим, спросил старшину, достал ли он молока. Потом вытащил из-под вещмешков свой чемодан, извлек из него две банки сгущенки.

— Про черный день держал, — протянул он старшине. — Водой разбавишь. Только кипяченой…

— Нас учить не надо, товарищ капитан. Сызмальства со скотиной дело имеем. — Старшина подержал банки на широкой заскорузлой ладони, протянул обратно. — Положите назад. Свои найду.

У нашего старшины была особенность: с начальством всегда говорил чисто по-русски.

Ягненок с удовольствием уплетал сладкое молоко. К когда Дудка выпросил у тетки кружку молока, он попробовал и отвернулся. Пришлось подслащивать.

Теперь в обязанности Дудки входило в каждом селе брать ягненка на руки и выпрашивать у теток «кружечку молочка». Те удивленно смотрели на странных просителей и не отказывали.

С тех пор среди штабного обоза наша тачанка выделялась — на самой верхотуре сидел завернутый в тулуп ягненок. Он с детским любопытством таращил глаза на все окружающее и время от времени подавал голос — блеял, как ребенок плакал.

Через неделю старшина взмолился:

— Хлопчики, пошукайте соби другу забаву. Невмоготу бильш: вин прудит кажинные пьять минут, тулуп вже надиты нэ можно…

Ребята ржали:

— А ты пеленки ему сделай…

— Горшок ночной вози…

Однажды кто-то из ребят принес снятый с пленного офицера железный крест с муаровой черно-красной лентой и подкинул на ладони перед старшиной. Тот замахал рукой:

— Ты шо мэни туточки усякую мразь таскаешь? Иды, иды отсель з этой побрякушкой. Я нэ пидрядывся возыть погань.

А ребята уже тащили барашка. Поставили его на передок тачанки. Он обрадованно крутил головой (уже знал всех, не дичился), нетерпеливо топал копытцами по кожаному сиденью.

— За личную храбрость при бомбежках и примерное поведение на марше лучший друг и соратник старшины Федосюка баран Борька награждается железным офицерским крестом…

Ребята закричали «Ура!», стали кидать вверх шапки. Ягненку повязали орден на шею, и он вдруг заблеял.

— Гля, ребя, «спасибо» говорит!..

— Не «спасибо», а «Рад стараться!»…

— Тю-ю, дурни! — не вытерпел, вмешался старшина. — Хиба ж можно надсмехаться над бессловесною скотинякою?

А баран во всю прыть скакал по уложенным на тачанке вещам. Дудка визжал и бегал вокруг повозки, старался схватить ягненка за вздернутый торчком хвостик. Вдруг ягненок замер, расставил массивные крепкие ножки и пустил струю на чей-то вещмешок.

— Во гарно! — засмеялся старшина. — Хай бачуть, яку шкоду вин робыть кажинный день.

— Ничо-о, — успокаивал Дудка, — просушим…

Дудка объявился у нас глубокой осенью сорок третьего на дальних подступах к Житомиру. Старшина на следующий день рассказывал:

— Бачу, хлопчик с-пид угла выглядае. И бильш не на мэнэ, а на кухню смотрит.

— А чего ему на тебя смотреть? Подумаешь, удовольствие!

Словом, старшина приголубил хлопчика, «нагодував», выяснил, что у него ни отца, ни матери нет и что направляется он в соседнее село к тетке. Старшина предложил свой экипаж к его услугам. Тетки в селе не оказалось. Да и как она могла жить там, если ее вообще не было, не существовало на свете! Дудка признался в этом. Так он остался у нас. В каком-то селе за кусок сала хозяйка перешила солдатскую обмундировку. Нет, у нашего Дудки не было ладно подогнанного кителя, маленькой шашечки. Федосюк не отличался франтовством. Он одел Дудку в немного выцветшую и немного длинноватую, «на вырост», хлопчатобумажную гимнастерку, в такие же штаны и женские армейские ботинки с обмотками. Не так красиво, зато прочно и тепло. Шапку перешивать никто не взялся, поэтому Дудкина голова влезала в нее вместе с ушами и чуть не с носом…

Потом, никому не докладывая, ни у кого не спрашивая разрешения (старшина говорил, что это его испытанная хитрость), Дудку в удобный момент зачислили на довольствие. И когда начальник штаба полка спросил, откуда у нас мальчонка, все сделали удивленные глаза:

— Как откуда? Наш. Давно у нас…

Первые дни Дудка дичился, жался к Федосюку, называл его «дядькой». Тот бурчал:

— Який я тоби дядько! Я — товарищ старшина. В армии дядькив немае…

Постепенно он освоился. Водил коней на водопой, чистил картошку на кухне. Начал уже проказничать: чтобы покататься подольше верхом, возьмет отпустит одну лошадь, а на второй гоняется за ней, «ловит». Пока не натешится — не приезжает с водопоя. Но скоро Федосюк разгадал его хитрость. Начались поучения и нравоучения, которые в основном сводились к тому, что «на билом свите ще не родылась людына, яка б перехитрыла Федосюка…»

Дудка отъелся, отоспался, и ему стало скучно плестись в штабном обозе с Федосюком. Когда появился ягненок, он обрадовался больше всех. Теперь они вдвоем встречали нас всякий раз, когда мы возвращались, — оба обрадованные бежали нам навстречу, оба ждали гостинца. И мы старались не оплошать — приносили то трофейную шоколадку, то конфет. Дудка усаживался на тачанку, ягненок вскакивал к нему на колени, упирался, передними копытцами ему в грудь, и они попеременно откусывали от одной шоколадки.

Дудка давно просился с нами в головной дозор. Заряжать диски, разбирать и собирать автомат, стрелять мы его учили, а вот взять с собой никак не решались. На фронте обстановка переменчива — не знаешь, что случится через пять минут.

И все-таки однажды рискнули, несмотря на категорические возражения старшины. Малец напялил свой не испачканный еще маскхалат. Пошли. Привычным гуськом растянулись. Дудка замыкающим.

В полдень пригревало солнце. Снег уже покрывался ноздреватой корочкой. Степь оживала птичьими голосами, вот-вот весна навалится. На горизонте далеко впереди чернели колонны гитлеровцев. Мы их не торопили.

К концу дня показалось село. Подошли ближе. Остановились. Противник мог остаться в нем ночевать. Достали бинокли, у кого они были, осматривали пустынные улицы — вроде не видать. Через село протекает Южный Буг. Вероятнее всего, отступающие ночевать будут на противоположном его берегу. И все-таки решили послать двоих на разведку. Те подкрались к крайним хатам. Высмотрели. Потом дальше по улице. Машут: никого нет, можно идти.