Гладиаторы - Ерохин Олег. Страница 59

Ну а если Кассий Херея будет с нами (а с ним — несколько центурионов и солдат, которые пойдут за ним), то тогда нам стоит дождаться дня, когда обе когорты — его и моя — станут одновременно нести службу во дворце. В этот день мы сумеем одолеть Калигулу. И нам не придется долго ждать: такой день приближается. Я говорю о Палатинских играх. Обычно в это время на Палатине несут службу по две когорты одновременно — я могу постараться, чтобы меня поставили вместе с Хереей, если вы, конечно, не будете возражать.

Гости Корнелия Сабина некоторое время молчали, обдумывая его слова.

— Короче говоря, ты предлагаешь нам убить Калигулу на Палатинских играх, — проговорил наконец Валерий Азиатик. — Я говорю «нам» — не хочешь же ты, чтобы мы — я, Аррунций, Виниций, Оппий — остались безучастными, этакими зрителями на представлении, плата за которое — наша честь!.. Ну нет, это не годится; Мы обязаны поддержать тебя, и мы поддержим тебя во что бы то ни стало! Так что я вообще-то не против твоего предложения с этой вот поправкой. Как я представляю себе, на Палатинских играх нам желательно будет улучить такой момент, когда бы мы все (и твои преторианцы в том числе) оказались рядом, и в это самое время поблизости проходил Калигула… Я думаю, такое будет возможно в театре: зрителей не обыскивают — нам удастся пронести с собой кинжалы, ну а твои люди всегда при оружии.

— Я согласен, — кивнул Корнелий Сабин.

— Быть может, кто-нибудь думает иначе? — спросил Валерий Азиатик.

— Нет, нет! — ответили в один голос Павел Аррунций и Фавст Оппий. — Давно пора расправиться с Калигулой‚ сколько же можно откладывать?

— Я тоже согласен, — сказал Марк Виниций. — Меня беспокоит одно: что будет с Римом после того, как мы убьем Калигулу?

— Ты еще спрашиваешь, что будет?! — воскликнул Валерий Азиатик. — Будет республика!.. Рим уже достаточно помучили цезари, еще один принцепс — и в Риме не останется римлян, а будут лишь только рабы!.. Мы не допустим новой тирании, которая может оказаться похлеще старой! Лучше умереть гражданином, чем жить презренным подданным!

Заговорщики зашумели — само упоминание о возможности новой тирании было ненавистно им. Корнелий Сабин задумчиво произнес:

— А все же Марк Виниций тревожится не зря — я уверен, что Рим больше не увидит цезарей, но тем не менее мы должны постараться, чтобы цезарей больше не было, — так надежнее… Сенат, конечно, выступит за республику, но нам надо позаботиться, чтобы и родственники Калигулы, отпрыски Юлиев, поддержали нас. Я говорю об одном человеке, вы все знаете его — это Тиберий Клавдий Друз (о прочих Калигула позаботился сам, отправив возможных претендентов на престол прямиком в Орк).

— Этот дуралей? — презрительно усмехнулся Павел Аррунций. — Правда, Клавдий носит сенаторскую тогу, но когда он начинает выступать в сенате, все принимаются шептаться между собой о своих делах, будто в заседании объявлен перерыв…

— Корнелий прав, — перебил Аррунция Валерий Азиатик. — Нам надо заручиться поддержкой Клавдия, я увижусь с ним завтра. Ничем нельзя пренебрегать!

Заговорщики поговорили еще немного. Они договорились о новой встрече — накануне плебейских игр, на которую Валерий Азиатик пообещал привести все еще скрывавшегося Муция Мезу. Затем заговорщики расстались.

Заговорщики расстались, а пламя, горевшее в большом камине, продолжало колыхаться — так колышется, дышит жизнь, вроде сильная, могущая спалить, а могущая и согреть. Но кончаются дровишки — и что остается?.. Лишь дымок от тлеющего уголька, да и тот мгновение спустя развеется по ветру.

Кому же будущее сулило угасание?.. Принцепсам ли, сенату?..

Ни одно пламя не вечно, но, живя, оно может спалить, обжечь, согреть, а может и просто рассеяться, раствориться…

Глава четвертая. Клавдий

Темной птицею прилетела ночь, багрянцем полыхнул день — и Валерий Азиатик отправился на Виминал, к Тиберию Клавдию Друзу…

В дом Клавдия сенатора долго не пускали; раб-привратник бегал то от ворот, то к воротам, то якобы в поисках хозяина, то якобы затеряв куда-то ключи. Словом, было видно, что от такого визитера Клавдий не ожидал ничего хорошего. Однако в конце концов решился на встречу — Валерия Азиатика пропустили-таки во двор и затем провели в атрий дома, где его уже поджидал сам хозяин.

Наружностью Клавдий был горазд, тут были: и почтенная седина, и дородность тела, и величественность лица, которая создавалась массивным подбородком (мечтой скульпторов, образцово пригодным для профилей), крупными, жирными морщинами, толстыми губами, горделиво выпяченными вперед, как будто выставляющими напоказ свою крупность. Все вышеперечисленные достоинства придавали Клавдию некую монументальность, когда он молчал, и какую-то комедийность, шутовство, когда он говорил, — слишком разительным получался контраст между пышной внешностью и простоватой речью (не простой, а простоватой!).

Войдя в атрий, Валерий Азиатик сразу же заглянул в триклиний‚ дверь в который была приоткрыта, и затем, повернувшись к хозяину, с деланным удивлением произнес:

— А я-то думал, что мне пришлось так долго торчать за воротами твоего дома оттого, что ты, узнав о моем приходе, распорядился накрыть на стол — вот я и дожидался, пока очухаются твои расторопные рабы…

— Да, неплохо бы пообедать сейчас, — мечтательно проговорил Клавдий. — Я что-то тоже проголодался, и, наверное, поэтому с таким нетерпением ожидал, когда же ты войдешь. Однако ты что-то копался там, и я было подумал, что ты подыскиваешь слова, с которыми собирался преподнести мне в подарок какого-нибудь красавца лангуста или краснобородку. Но у тебя в руках ничего нет — значит, ты уже побывал на кухне и передал все, принесенное тобой, повару… Как мило!.. Так зачем же ты пришел ко мне?

— Сущая безделица, — сказал Валерий Азиатик, не посчитав нужным опровергнуть догадки хозяина. — Лет пять назад я купил в лавке твою «Римскую историю», и вот теперь хочу поинтересоваться у тебя: там ты больно уж расхваливаешь республику — такую, какой она была до цезарей, — так ты, что же, и сейчас считаешь, что республика была так уж хороша?

— О да, — довольный тем, что его писания читают, важно произнес Клавдий. — Прежние времена были, конечно же, лучше нынешних — лет двадцать назад я покупал у торговцев говядину и вино чуть ли не вдвое дешевле, чем сейчас. Что же говорить про более ранние…

— Так что же, как я понял, до цезарей жилось лучше, чем с цезарями?

— Да, конечно… — рассеянно начал Клавдий, но тут же спохватился. — Постой, постой, что ты сказал?.. До цезарей жилось лучше — значит, с цезарями живется плохо?.. И я, что же, будто бы согласился?.. Ах они мерзкие, ах они негодные! (Клавдий принялся нашлепывать себя по губам, как шлепают, только что не по губам, напроказивших ребятишек.) Да как же это я?.. Как же это меня угораздило?.. Как же?.. — Через некоторое время Клавдий прекратил размахивать руками, видно, посчитав, что уже достаточно наказал своих несносных торопыг, и далее более спокойно продолжал: — Я ошибся, я обмолвился… Цезари возвеличили Рим и облагодетельствовали его граждан, не так ли?..

— Принципат лучше республики настолько, насколько цепи раба легче свободы, — ответил Валерий Азиатик. — Вспомни республику, Клавдий! («Нет, нет, не говори!» — Клавдий снова замахал руками, но на этот раз руки его всего лишь полоскали воздух.) — Вспомни республику! — продолжал Валерий Азиатик с подъемом, не обращая внимание на жестикуляцию своего собеседника. — Вспомни республику и вспомни Калигулу! Если бы у нас была республика, твой родственничек не осмелился бы ни бить тебя сандалиями по лицу, ни купать в озере.

— Да, вода была холодна, — поежился Клавдий.

— Если бы у нас была республика, то у нас была бы власть — у нас, сенаторов; власть, дающая уважение и почет, а не только краснополосые тоги. Так разве республика не лучше Калигулы?.. Так разве Калигула не хуже?..

— Да-да, так-то оно так, — промямлил Клавдий. — Республика республикой, но сейчас у нас Калигула, а не республика, это факт несомненный, историческая, так сказать, реалия…