Следствие по-русски 2 - Леонтьев Дмитрий Борисович. Страница 14

— Успел, — констатировал он, протягивая мне для приветствия ладошку. — Игнатьев Саша.

— Коля, — представился я. — Вовремя ты подоспел. С минуты на минуту должны быть. Во всяком случае, полтора часа уже прошло. Пора бы…

Но прошло еще пятнадцать минут, прежде чем в дверь позвонил невзрачный на вид мужичок, которого и при изощренном воображении нельзя было назвать охранником. Как я узнал позже, охрана тоже была. Здоровенный, широкоплечий детина дожидался у подъезда, следя за ночной улицей. Осмотрев квартиру и получив от нас деньги, «разведчик» со слащавой улыбкой пожелал нам доброй ночи и скрылся, уже на пороге успев всунуть нам в руки пару видеокассет. Минут через пять появились и «ночные мотыльки».

Не скрою — я был даже удивлен. Те путаны, которых мне доводилось видеть до этого дня, мало чем отличались от того стереотипа, который возникает в воображении человека, знающего подоплеку жизни путан. Не драматизированно-слезливую мишуру, надежно вбитую в головы обывателей сентиментальными романами, и не восторженно-экзотическую, бытующую в воображении у подростка, а подлинную, ничем не приукрашенную жизнь «ночных бабочек». Люди, которым в силу тех или иных причин приходилось сталкиваться с проститутками, понимают, о чем я говорю. Подобная жизнь накладывает на этих девочек совершенно недвусмысленный и глубокий отпечаток. В большинстве своем «жриц любви» можно узнать, выделив по этому «отпечатку», даже среди разномастной толпы. Я даже не говорю о некоторой запущенности, проглядывающей через подчас очень дорогие тряпки и украшения. Есть что-то в глазах, в манере держаться, говорить, во всем облике, что-то выдающее их с головой — какая-то физически ощутимая, серая опустошенность, надломленность, прикрытая нарочито вульгарными манерами. Они могут быть умны, симпатичны, обладать вкусом и опытом, но они никогда не смогут быть обаятельны и романтичны. В них нет той загадки, которая манит к женщине, будит воображение, поощряет и провоцирует. Их загадка давно нашла свой ответ и стала лишь тайной. Грязной, стыдящейся самой себя, и тем заметной. Понять их можно, простить… наверное, даже нужно, но вот не заметить этот нестираемый отпечаток — нельзя.

Но те двое, что пришли к нам этим вечером, не были похожи на большинство своих товарок. Скорее всего, срок их работы исчислялся если не днями, то неделями. Совсем еще молоденькие, очень симпатичные, ухоженные… Только глазенки выдают затаенный страх, словно зверек, выглядывающий из норки и не знающий — выходить на свет или обратно спрятаться. Скоро это выражение пропадет, и они замкнутся в своем безразличии к миру, в котором правят «самоуверенные и похотливые самцы-толстосумы».

— Привет, — сказала брюнетка с распущенными по плечам волосами. — Я Света, а это — Таня. Что празднуем, мальчики?

— День рыболова, — заулыбался Игнатьев, помогая им снять легкие плащи. — У нас в стране что ни день — праздник… Ух ты, какие симпатичные! Где ж вас, таких красивых, нашли?

— Где нашли, там уже не растут, — отозвалась русоволосая Таня. — Ну так что, к столу пригласите или уж совсем невмоготу стало?

— К столу, к столу, — заторопился Игнатьев. — Проходите, располагайтесь.

А ты чего такой молчаливый? — подтолкнула меня локтем в бок Света. — Недобрал? Или уже перебрал? Как веселить-то нужно: догонять или поскучать до открытия «второго дыхания»?

— Лучше, конечно, поскучать, — признался я. — Что будете: водку, вино, ликер?

— Водку, — взялась за рюмку Света. — После нее наутро голова не болит.

— А болит у того, кто не пьет ничего, — фальшиво пропел Игнатьев, наполняя бокалы. — А мы сейчас с вами пропустим по маленькой и…

— Ну так, — самодовольно улыбнулась Света, вытягивая в мою сторону длинные стройные ноги, затянутые в чулки-»сетку». — Приятель, ну что ты как тоскливый удод сидишь? Хочешь, вмиг развеселю? Я умею…

— Это точно, — подтвердила ее подруга. — Верный способ знает. Ты всегда такой? Или только пока пьешь? У меня был знакомый: как выпьет — мрачный, как туча, становится, а трезвый — веселее не придумаешь. Кассеты вам уже передали?

— Передали, — сказал Игнатьев. — Вот как раз и оценим, что вы умеете и на что способны.

— Да разве ж так оценивать надо? — усмехнулась Света. — Это для импотентов да стариков развлечение, а вы — парни молодые, видные. В этом фильме мы только эпизодические роли играем. А вот сейчас фильм снимаем, там такое будет… Режиссер обещал из нас суперзвезд сделать, покруче чем на Западе.

— Я вот о чем вас попросить хочу, — сказал я, пресекая попытки Светы залезть ко мне на колени. — Мы вам эту ночь оплатили, а уж чем теперь заниматься будем: сексом или разговорами, это наше дело, не так ли? Мы с другом журналисты…

— О-о! — обрадовалась Света. — Обслужим, как журналистов. Опыт есть.

— Я о другом. Мы специально вызвали именно вас, потому что вы принимали участие в съемках фильма, — я кивнул на экран телевизора, в котором переплетались немыслимым клубком несколько обнаженных тел. — Мы хотим сделать репортаж о съемках. Наша газета, «Счастье эротомана», хочет напечатать серию репортажей о порнобизнесе в России…

— Нет-нет-нет! — решительно запротестовала Света и даже отступила от меня на шаг. — Это совершенно исключено. Даже разговора быть не может. Приехали делом заниматься, давайте заниматься, а нет — значит, нет.

— А ты не торопись за своего начальника решать, — остановил ее я. — Я думаю, реклама в виде интервью вам совсем не помешает, так? Имена и адреса мы называть не будем, а вот название студии можем упомянуть. Сделка взаимовыгодная. Посуди сама: мы не менты, потому как, если б хотели вашу студию накрыть, то выпасли бы вас всех дня за три-четыре и взяли всех без особых хлопот. Согласись: зная телефон фирмы, это несложно, дело лишь во времени. А мы обращаемся к вам, спрашиваем. Последнее время о русском порнобизнесе говорят как о каком-то страшном разврате, а мы заинтересуем читателя, осветим вашу точку зрения, распишем про то, что настоящие режиссеры и актрисы — это не те, которые «Гамлета» могут поставить да Офелию сыграть, это и детишки в школьном драмкружке могут, а вот попробуй чувства изобразить в постели перед камерой, да так, чтоб зритель поверил. Работа-то не из легких: не каждая может выдержать шесть-восемь часов беспрерывного секса… Вы подумайте. Я понимаю, что вы еще молодые актрисы и на первых порах побаиваетесь своего режиссера, ну а как вдруг ему это нужно? К тому же мы вас не задаром помочь просим. Бесплатно сейчас даже в туалет не пускают. За попытку поговорить с шефом кладем вам по сто баксов, а если дело выгорит, получите еще по двести… Ну как?

— Триста баксов? — задумалась Света. — Хм-м…

— Да нечего здесь думать! — решительно заявила Таня. — Попробовать-то можно. Язык, небось, не отвалится.

— Главное, чтоб он работал, как надо, — заметил я. — Тогда мы вам еще один подарочек сделаем — на эту ночь свободны… Выгодно ведь, а?

— Мы должны посоветоваться, — решилась Света и, поманив пальцем подругу, исчезла на кухне.

Через несколько минут я услышал, как тоненько звякнула трубка снимаемого телефона. Еще минут через десять в комнату вернулась Света.

— А удостоверения у вас есть? — с подозрением спросила она.

Игнатьев протянул ей документ. Внимательно осмотрев удостоверение со всех сторон, она повернулась ко мне:

— А твое?

— Я начальник, — высокомерно ответил я. — Мне нет необходимости носить его с собой. Ты наверняка слышала мою фамилию и читала мои публикации… Я не думаю, что в городе есть человек, который их не читал. Я — Эдвард Апельсинов… Это псевдоним такой.

— Ну, тогда… Тогда пойдем, шеф поговорить хочет.

Я прошел на кухню и снял трубку:

— Доброй ночи. Я представитель газеты «Счастье эротомана» Эдвард Апельсинов.

— Да слышал я, слышал, — ворчливо отозвался в трубке гнусавый голос. — Что это вам в голову взбрело таким образом к нам подбираться?

— А как иначе? — поинтересовался я. — Объявление дать: «Хочу сделать репортаж о съемках эротического фильма»? Или по городу бегать, расспрашивая?