Боричев Ток, 10 - Левитес Ирина. Страница 10

И ушла в другую сторону. Вниз, в гастроном. За докторской колбасой. Она уже кончилась. Века всегда покупает двести граммов и просит продавщицу нарезать. Дома так тоненько не получится. Конечно, продавщица уже натренированная. Целый день режет.

Двести граммов быстро заканчиваются. Нина с Валеркой так к вечеру набегаются — им на один укус. Века нарочно покупает понемногу: нечего травить детей вчерашней колбасой. Она в санэпидстанции работала. Экономистом. Поэтому знает даже самые секретные секреты. Например: витамины в морковке сохраняются только до декабря. Потом — один пшик. А люди-то не знают! И продолжают верить в морковку. А еще в картошке откуда-то берется яд. Как он называется, Века забыла. Но пугается зеленых клубней. Где зеленое — там и прячется яд! Можно запросто умереть. Бабушка Века считается большим специалистом по продуктам. Обиделась совершенно справедливо, когда бабушка Лиза подлила масла в огонь:

— Выберу, не бойся. Что ты купила? Смородину? Это воши, а не смородина!

— Ай! — Бабушка Века схватила проверенную кошелку с ручками, обмотанными для прочности бечевкой. Надела очки, чтобы лучше разглядеть колбасу. На прощание бросила не оборачиваясь: — Ты ж понимаешь! Некоторые думают о себе! — и ушла.

Бабушка Лиза тоже стала собираться. С трудом втиснула ноги в испытанные туфли. Разношенные и надрезанные по бокам, чтобы не сжимали косточку. Взяла эмалированное ведро. Кошелка не годится — смородина помнется и пустит сок. И авоська не годится — в авоськины дырочки все повыпадает. Прихватила верную палку с черной резиновой нашлепкой внизу, приделанной для устойчивости.

— Ба! Я с тобой. Ты не донесешь, — попросилась Нина.

— За Валериком смотри, — велела бабушка. И тоже ушла.

Хорошенькое дельце! Чего за ним смотреть? Вечно путается под ногами, мелочь пузатая. Дома с ним сидеть — никакой радости.

— Пошли во двор! — велела Нина и пригрозила: — Будешь ныть — получишь!

— Но! И-го-го! — Брат запрыгал по деревянной лестнице, топоча сандалиями и охлестывая себя скакалкой.

Нина вздохнула. Прихватив «Принца и нищего», закрыла дверь великанским ключом и чинно спустилась следом. Хотя было искушение, было. Сильно хотелось скатиться по широким перилам, отполированным до блеска. Нельзя. Старшая сестра должна показывать пример. Спряталась от солнца в виноградной беседке и через каждый абзац строго напоминала:

— Не бегай! Не лазь туда! Спустись немедленно! Вылезай оттуда!

Исчезновение брата обнаружилось сразу после того, как принц и нищий обменялись одеждой. Куда он подевался? Нина сбегала на черный двор — нету. Перегнулась через штакетник, огораживающий чахлый садик, — нету. Посмотрела за мусоркой, там, где скользкая глинистая тропка убегала вниз проходными дворами, — нету. Вскарабкалась на низкую каменную ограду и заглянула за тополь — нету. Вернулась в беседку и посмотрела под скамейкой — просто так, для очистки совести.

— Ты чего там сидишь? А ну выползай!

— Нинка! — зашептал брат. — Там никого нет?

Нина оглянулась. Мира Наумовна снимала с веревки белье и утрамбовывала его в таз. Тетя Фира сидела на низкой табуретке и читала «Литературку». Дядя Петя в тени сарая задумчиво вязал леску к удочке. Тетя Паша внимательно изучала прохудившееся цинковое корыто. Славик бесцельно слонялся по двору.

— Никого. Вылезай!

— Боюсь… — захныкал брат.

— Новости! Кого ты еще боишься?

— Домой хочу… — продолжал ныть Валерик.

— Ну пошли…

Дома брат долго пыхтел, задвигая непослушный засов на двери, а потом забился за сундук в темной комнате и притих. Нина попыталась добиться правды. Узнать, с чего это он прятки затеял. Но Валерик молча сопел и покидать убежище не собирался. Опять фокусы! За ним такое водилось: напридумывает всякой ерунды, а потом сам поверит. Пусть сидит, ничего ему не сделается. Зато тихо. Нина взяла веник и стала подметать пол. Вон сколько песка со двора натащили.

А в это время с бабушкой Векой случилось вот что. Продавщица уже нарезала колбасу — нежную, розовую, влажно поблескивающую на срезах. Завернула в коричневую грубую бумагу. Кассирша выбила чек. Века склонилась над кошелкой: понадежней припрятать сверток и потертый кошелек с блестящей застежкой-«поцелуйчиком».

— Дама, пододеяльником интересуетесь? — неожиданно прошелестело над ухом.

Странно… Какой еще пододеяльник в гастрономе?

— Даром отдам. Всего по рубль двадцать, — продолжала искушать благообразная старушка. Сухонькая, в цветастом низко повязанном платочке.

Века поколебалась. Постельного белья в магазинах днем с огнем не сыскать. И цена показалась заманчивой. С одной стороны. С другой — чересчур дешево. Вполовину дешевле, чем обычно. Подозрительно.

— Зачем мне старые шматы?

— Новый! Новый! — горячо зашептала старушка и, настороженно оглянувшись, пригласила: — А вот, дама, идите. Идите и не думайте.

Она зацепила Векин рукав, несильно, но настойчиво повлекла ее из гастронома и затащила за угол. Но и тут, в укромном месте, в подворотне, сначала посмотрела: нет ли кого. Приоткрыла сумку. Внутри белело.

— Бязь? — бдительно уточнила Века и пожамкала ткань.

— Та бязь же, бязь. Вы что, дама, не видите?

Века решилась. Достала кошелек и расплатилась: рубль, гривенник и два пятака. По дороге домой недоумевала: чего это приличная женщина по подворотням торгует? Но сама себя успокоила: мало ли что? Может, лишний. А если — она остановилась от ужаса — а если ворованный? И теперь ее посадят как скупщицу краденого?

Приплелась чуть живая от страха. Еле достучалась — дети на засов закрылись. Развернула пододеяльник и осела на стул. Так и есть! Ворованное государственное имущество! На новенькой бязи у квадратного выреза несмываемым клеймом жирнели буквы: «ПБ ХО». Что означало несомненно: «Подольская больница, хирургическое отделение». Сейчас в дверь постучат и громко скажут: «Открывайте! Милиция!»

Века выдернула ящичек из швейной машинки. Зазвенели, покатились пуговицы, наперстки, катушки, запасные челноки, вязальные спицы, крючки, ножницы…

— Ба! Ты чего там громыхаешь? Ой! — Нина застыла на пороге.

Бабушка подняла с полу ножницы и выхватила здоровенный клок с казенным штампом. Заодно и незапятнанную ткань по кругу. С корнем выкорчевала обличающие буквы. И растерялась: куда прятать? В мусорное ведро? Опасно. Могут найти при обыске. Сжечь! На газе!! Скорее!!! Но не успела. В дверь постучали. Века заметалась, в панике открывая дверцы буфета, поднимая подушки и примеряясь к земле в цветочном горшке. Но здравый смысл восторжествовал: села на тахту, подложив под себя проклятый лоскут, и юбку расправила пошире. Для маскировки. Валерик еще глубже забился в свое убежище. Нина на цыпочках подошла к двери:

— Кто?

— Свои… — печально отозвалась бабушка Лиза.

Грустная бабушка поставила пустое ведро в угол, под вешалку. Села напротив Веки и пригорюнилась.

— Засов закрыла? — встрепенулась Века.

— Засов! — эхом отозвался Валерик из-за сундука.

— Чего это днем на засов закрываться? — не поняла Нина. — И крючка хватит.

Но все же побежала, задвинула тяжелую металлическую пластину. Ничего не понятно. Все какие-то странные. И ягоды никакой нет. Интересно, что с бабушкой Лизой случилось?

А с бабушкой Лизой случилось вот что. Она медленно, делая частые остановки, дошла до рынка и только начала присматриваться к ягоде, как услышала знакомый голос:

— Шо вы мне суете? Я вам русским языком говору, шо это не семеренки, а сморчки! На шо вы мне их суете? Суньте их своему дедушке!

— Бусечка! Бусечка, как я рада! — признала бабушка Лиза бывшую сотрудницу.

Они вместе работали в детской поликлинике. Но бабушка Лиза ушла на пенсию двенадцать лет назад. Как раз когда родилась Нина. За эти годы они изредка встречались. В основном по неприятному поводу: Буся делала уколы, когда дети болели. Сама бабушка Лиза не отваживалась. Не нарушала золотое правило: своих Не лечить. Даже выдающиеся хирурги родственников не оперируют.