Озеро призраков - Любопытнов Юрий Николаевич. Страница 85

— Никак это Федот Нос, — проговорил Фёдор.

— Он самый, — подтвердил Степан.

Федот был без шапки. Спутанные, размётанные ветром волосы, спускались на лоб. Лицо разгорячено. Не слезая с лошади, он истошно заорал, захлёбываясь словами:

— Беда, мужи…ики! Беда-а! Казаки на деревню напали. Спалили избы. Скотину увели, жито выгребли. Беда-а! — Он заплакал, вытирая перепачканное то ли землёй, то ли гарью лицо рукавом домотканной рубахи.

— Давно это… казаки? — стараясь быть внешне спокойным, хотя в груди стучало от волнения сердце, спросил Фёдор, подходя к Федоту.

— С час назад налетели, окружили деревню. Сначала говорят: отдайте нам жито и скотину. Мы говорим: побойтеь Бога, супостаты! Али вы басурмане? Что ж вы у бедного люда последнее отымаете. На носу зима, чем жить будем. А они зубы скалят. Вы, говорят, прокормитесь, у вас припасы, наверняка, где-нибудь попрятаны. Ну мы не отдаём. Они запалили избы, а нас саблями пугать начали. Девки-то с бабами, видя такое дело, со страху в лес подались, а они за ними… Все-то успели, а, кажись, Орина с Настькой не схоронились.

При этих словах Никита побледнел.

— Постой, постой, — прервал Федота Вороной. — И девок, значит, полонили?

— И девок… Матушка здесь Оринина выбежала, ухватом на казака замахнулась, а он её плетью. Отец Оринин кинулося с топором на одного усатого, так его саблей, саблей…

— Убили свата? — вскричал Вороной.

— Поранили старика, а избы спалили, проклятые. Вон зарево-то какое! Где жить будем? Где пропитания достанем? По миру пойдём. — И Федот снова заплакал.

Над лесом дым развеялся и поверху деревьев, словно отражаясь от облаков, проступала неявственно тонкая розово-бледная полоска зарева.

— Все в лес попрятались, а я вот к вам. Спасайтесь, мужики, от супостатов, от воронья.

«Не врал, значит, Тишка убогий, — подумал Вороной. — Вот и дошло до их деревни разбойное время, о котором так много ходило слухов».

Степан, настёгивая лошадь концами вожжей, во всю прыть погнал её в деревню.

Фёдор посмотрел на младшего сына. Тот стоял сам не свой, сжимая рукоять цепа. Отец вздохнул. Ну вот, невесту сына угнали казаки. Сообщение об этом повергло в трепет и его. Орешки сожгли, девок увели на надругательство, теперь жди беды в Кудрине. Раз пошли палить деревни, доберутся и до них.

— Теперь куда? — спросил Фёдор орешкинского мужика.

— Куда? Знамо дело, в лес, где бабы и все остальные. И вы уходите. Не сегодня так завтра ляхи с казаками будут здесь.

— Быстрее! Трогай? — сказал Фёдор сыновьям. — В лес. — И обращаясь к Никите добавил: — А ты иди к матери, и из леса носа не показывайте.

— Всё исполню, батюшка, — ответил Никита и бегом побежал в деревню.

— Спаси вас Бог! — сказал вслед мужикам Федот И, настёгивая лошадь, помчался к Плетюхинскому оврагу.

3.

Рассказав Вороному про встречу с казаками, перекрестясь на образа, Тихон простился с хозяином, закинул мешок, куда он положил даденный Федором каравай хлеба, за спину, и, опираясь на палку, пошёл по тропинке, которая должна была вывести его в Хотьков.

Войдя в перелесок, он остановился и перевёл дух. Посмотрел на соломенные крыши изб, потемневшие от дождей и сырости, на клочки полей с колючей стернёй. Вспомнились слова Вороного, сказанные при расставании.

— Куда теперь путь держишь? — спросил его Фёдор, открывая дверь сеней.

— В Хотьков иду, в монастырь, — ответил горбун. Там у меня в Бобыльской слободе названный брат живёт. Зиму прокоротаю. В Легкове-то совсем скудно, зиму не прокормишься. В Хотьков-то богомольцы ходят. Троицу осадили, а в Покровском пока не чинят препятствий христовой вере… Пропитаюсь подаянием.

— Не ходи через Чёрный враг, — напутствовал его Фёдор. — Сказывают, там лихие люди появились. Сам не видал, но слышал. От казаков ушёл, от них не уйдёшь. Быстро голову кистенём промолотят…

— Убогому они ничего не сделают, — ответил тогда Тихон. Его сухие губы растянулись в усмешке. — Чего с меня взять: у меня в кармане блоха на аркане да вошь на цепи. Благодарствую тебе за угощение, — добавил он, спускаясь со ступенек.

Убедившись, что за ним никто не наблюдает, горбун круто свернул с тропинки и, обходя заросли ельника и поваленные деревья, не торопясь, видимо, с намеченной целью, стал углубляться в чащобу Чёрного оврага. Остановившись на его берегу, приложив ладонь ко рту, он свистнул. Издалека ему ответили таким же свистом. Оглянувшись, Тихон, скользя по влажной траве, стал спускаться в русло оврага, придерживаясь рукой то за ветки кустарника, то за ствол берёзки или рябины. Внизу по дну оврага протекал небольшой ручей. Летом он местами пересыхал и только отдельные бочажки, образованные бившими здесь ключами, не давали ему пересохнуть совсем. А в другое время, когда влаги хватало, ручей разливался в сажень шириной, а по весне бурлил и клокотал, размывая глинистое ложе оврага.

Тихон свистнул ещё раз. Ему откликнулись, и вскоре перед ним вырос широкоплечий детина в сермяжном кафтане, подпоясанном кушаком с кистями, за который была заткнута рукоятка кистеня.

— Ну, слава Богу, — отдуваясь, произнёс Тихон. — А то думал плутать буду. Веди к атаману.

— О-о-о, — рассмеялся детина. — Сразу и заспешил. Что тебя черти гонят? Успеешь к атаману. Он сегодня не в духе. Может, ты ему весть хорошую принёс?

— Несу весть, каких не счесть, — нараспев произнёс убогий. — Сорока летела, несла на хвосте да нечаянно обронила, я подобрал — и вот теперь несу атаману. Не хочешь яичко? — неожиданно спросил Тихон, доставая из-за пазухи яйцо и оборачиваясь к сопровождающему.

— Всё-то у тебя присказки, — ответил детина, догадываясь, что Тихон не хочет отвечать на вопрос. — Э-э, — протянул он, вглядываясь в лицо попутчика. — Кто же тебя так разукрасил? Никак к какой-нибудь жёнке за подол зацепился, а мужик увидал и тумаков надавал.

Но Тихон ничего не ответил. Он показал разбойнику язык и нахлобучил шапку на лоб, решив донести новость целёхонькой, не разбросав её по людям, до самого атамана. Настроение у него было приподнятое: как-никак теперь он у своих — они его в обиду не дадут.

Атаман разбойников Ванька Чёрмный лежал на свежем лапнике у костра на постеленной под себя куньей шубе, крытой зелёным шёлком, и вдыхал запах дыма и смолистый дурман хвои. На атамане была длиннополая однорядка простого сукна, обут был в красные сафьяновые сапоги. Рядом лежала сабля и фузея — кремнёвое ружьё, — с которым атаман не расставался. По бокам предводителя и в ногах сидели ещё несколько человек.

Тоска от безделья сосала сердце атамана. Чуть больше месяца назад на Илью-пророка последний раз потешились его сотоварищи. На Переяславской дороге под родным атаману Филимоновым напали они на ляхский обоз. Охрана обоза была малая — с десяток человек. Думали поживиться, а оказалось — зря: обоз вёз медные деньги, вино, кое-какую одежонку, пороховой наряд. Вот только славную фузею отхватил атаман. Дорога на Троицу совсем обезлюдела, ходоки теперь не ходят к Преподобному. Поэтому, в надежде на лучшую долю, перебрался Чёрмный сюда, ближе к Дмитровской дороге, а здесь ещё хуже. Тоска.

— А что, ребятушки, — громко сказал атаман, приподнимаясь на ложе. — Отошло лето красное, зима на носу. Опять горевать в стужу лютую будем.

— Пора б землянку поправлять, — отозвался высокий молодец в мягких козловых сапожках, в тёмно-синем кафтане со шнуровкой Сенька Крест. — а то морозец ударит и негде обогреться будет. Место тайное, никто нас там не найдёт.

— Да ноне и не до поисков. Вишь, как цари меняются: то один Димитрий, то второй, там, говорят, польский царевич на русский престол метит… Бояре сами с собой поладить не могут, им не до нас… Но помяни моё слово, образуется — худо нам будет: возьмутся они за нас…

— А потому, атаман, гуляй, пока гуляется, — громко сказал Сенька и его русая кудрявая борода затряслась от хохота.

— Хотя бы купец какой подвернулся, — проговорил Чёрмный и вздохнул.