Озеро призраков - Любопытнов Юрий Николаевич. Страница 92

— Дорога одна, что из Озерецкого в Хотьков монастырь ведёт. Поедешь по ней, не минуешь Кудрина.

— Вот завтра и встретим их здесь, — заключил атаман. — Или вы передумали? — спросил он, видя, что мужики переминаются с ноги на ногу.

Крестьяне переглянулись.

— Чего молчите! — первым заговорил Оринкин отец. — Сами сегодня языки чесали — живот свой положим, но не дадим в разор пустить деревни, защитим жён и детей. Сами пошли искать пособления у атамана, чтобы напасть на казаков. А теперь думаете, что пронесёт!

— Не пронесёт, — ответил Вороной. На его лице была написана решительность идти до конца, глаза сверкали из-под густых бровей. — Как порешили, так и будет. Никто не откажется, как бить ворога — днём или ночью. Так я говорю, мужики?

— Конечно, так, — проговорили мужики все разом.

А Вороной продолжал:

— Что так измордовану быть, что этак. Лучше с дубиной встретить смерть, чем с голыми руками в амбаре. Идём завтра, атаман. Встретим ворогов.

— Слава Богу, что не отступились от своих слов. — Опираясь на фузею, Чёрмный встал. — Мы с тобой, Вороной, сейчас с глазу на глаз побаем, а вам я вот что скажу, люди. Берите с собой всё, у кого что есть: рогатины, топоры, вилы, дубьё… Лучше всего багры, коими таскать казака с лошади спроворнее. Если их сорок, а завтра кои пойдут с обозами, кои останутся охранять стоянку, — значит, их много не будет. Нас числом будет боле. Вот и расквитаемся. Поняли меня, молодцы?

— Поняли, поняли, батюшка. Сделаем, как ты повелел.

— Вот и добро, — ответил Чёрмный, отпуская мужиков.

Потом он с Вороным долго и тихо разговаривали чуть поодаль, намечая действия на завтра. Потушив костёр, все — и разбойники, и крестьяне, — отправились каждые в свою сторону, договорившись встретиться на рассвете.

9.

Истошный крик Говерды разбудил Мокроуса под утро. Вскочив с разостланной на соломе епанчи, схватив саблю, ещё не зная, что случилось, забыв заложить усы за уши, он выбежал из шатра. У потухающего костра стоял Говерда с перекошенным от злости лицом. Его окружали несколько казаков: Чуб, Непийвода, Закруть и другие. Рукой Говерда показывал на дуб. Под ним пленников не было. Не осталось следа ни от парня, ни от девки.

— Проспали, бисовы дети, — орал Говерда, вращая белками. Его лицо с кроваво-синим подтёком под глазом искажала гримаса ярости. — Они не могли сами уйти! Я ремни на три узла завязал. Мои узлы ещё никто не распутывал. Какой чёрт им помог бежать?

Мокроус вложил саблю в ножны. Вот ещё бесово наваждение. Вчера были пленники, а сегодня их нет. Не могли же они сами уйти. Кто-то помог им бежать. И в то же время он с облегчением вздохнул — то была ложная тревога. Чёрт с ними, с пленниками, пусть они в землю провалились. Огорчало его больше другое, то, что среди казаков не стало дисциплины. Вот дозорные проспали и не видели, куда делись москали. Лёгкость добычи, которая им доставалась здесь без особого сопротивления, притупила бдительность членов его отряда. Несколько дней назад пропала бочка вина с обоза, а казаки вечером забражничали… Что девка ушла, его радовало, хотелось посмотреть на Добжинского, на его лицо — «моя добыча» — посмеяться втихомолку над незадачливым паном, но то, что так могли проспать, что угодно, его угнетало.

— Вечером на круг, — погрозил он плетью дозорным. — А теперь готовиться в поход.

Из шатра выбежал Добжинский и, увидя, что его добыча ускользнула, был вне себя от гнева.

— Посадить на кол нерадивых, — распаляясь, кричал он, указывая на дозорных. — Это они способствовали побегу.

Он подбежал к дубу, но не обнаружил даже обрывка ремня, лишь невдалеке валялось полукафтанье, сдёрнутое Говердой с плеч Никиты.

— Ведьма их забрала, ведьма, — убоясь гнева соратников, оправдывался казак, карауливший ночью у костра, и божился: — Я сам видел. Я сидел у костра, а тут она на меня напустила сон. Очи мои смежились. Поднялся ветер и стало темно, а пламя костра угасло. И вот старуха прилетела не метле, а за нею нёсся чёрт — такая образина страшная и чёрная, а на голове у него рога. Ведьма подлетела и ссыпала из рукава на парня и девку зелье, и ремни распались. Потом она посадила их на метлу и умчалась над деревьями, злобно смеясь, а чёрт ей вторил грубым голосом. Я хотел закричать, а рот мой не раскрывается, я ору, а меня не слышно. А потом очи мои слиплись, и я не помню, что было дальше.

Поверья о страшных силах, злых и коварных, бытовали в ту эпоху повсеместно, а раз другого объяснения побегу беглецов не было, рассказу товарища казаки поверили больше всего.

Мокроус стал готовиться к походу, который должен был принести им новую добычу. Но прежде всего он снарядил десять подвод с житом для отправки под Троицу, дав для сопровождения двенадцать казаков с арбалетавми. Отправил он и Чуба, сказав при этом:

— Поедешь с обозом. Проку от тебя всё равно никакого нету.

Чуб был рад, что хоть на некоторое время он избавится от насмешек товарищей.

— Куда едем? — спроситл Говерда у сотника, когда отряд был уже готов к выступлению. Ему не терпелось поскорее ввязаться в драку с кем-либо, чтобы дать простор своему гневу за то, что вчера его отхлестала простая девка, а ночью даже убежала со своим, как полагал Говерда, женихом.

— Как говорил горбатый, здесь вблизи остались две деревни — Кудрино и Стройково. Сначала в Кудрино, а затем в Стройково и будем держать дальше путь к Дмитрову.

— Добро, — ответил Говерда и ударил своего жеребца плетью так сильно, что тот от неожиданности присел на задние ноги.

10.

Белёсый туман тяжёлыми слоями выползал с опушек леса и стекал в луговины и овраги, опоясывающие Кудрино. Пожелтевшие травы, набухшие от воды, никли к земле. Солнце, скрытое за лесом, не пробивало седую мглу осеннего утра. Дорога, соединяющая деревню с сельцом Озерецким, и пролегавшая сбоку Кудрина в окружении густго леса, была пустынна. Деревня, казалось, тоже вымерла: не шёл дым из труб и оконец волоковых, не мычали коровы и не блеяли овцы, и небольшие серо-жёлтые поля с острой стернёй, оттеснившие лес вдаль от изб, промокшие от изморози, также застыли в немом ожидании предстоящего утра.

От Чёрного оврага на конях проскакали двенадцать всадников. Были они одеты в кафтаны, подбитые овчиной, в бараньих шапках, на поясах висели сабли и кистени, у некоторых были самострелы, у скачущего впереди было кремнёвое ружьё — фузея. Это был отряд Ивана Чёрмного. А из леса с противоположной стороны, от Вринки, небольшими группами выходили люди — в домотканных рубахах, поверх которых были надеты приталенные полукафтанья, все были обуты в лёгкие лычницы. Шли они нестройно, серые в серой мгле осеннего рассвета, кто с топором на длинном топорище, кто с вилами или рогатиной, кто с жердями, на концах которых торчапли кованные крючья. Крестьян было более сорока человек. Шумная ватага ребятишек по двенадцать-четырнадцать лет катила на бугор колёса от телег.

Атаман спрыгнул с коня, и его окружили мужики. Он оглядел широкое пространство и спросил Вороного:

— Здесь ждать будем?

— Это самое удобное место, — ответил Фёдор. — Есть, где помахаться.

— Вы встанете здесь, — указал атаман поперёк дороги, — а я со своими скроюсь вон там за кустами. — Он показал на склон, поросший ольхой. — Как только сшибётесь, и казаки ввяжутся в сечу, мы нападём на них сзади и с боков, клиньями врежемся в них… Крючья — это хорошо, — сказал он, оглядывая самодельные багры. — Такой штукой цеплячй его за шею, за руку, просто за одёжу и вали с коня. Казак силён на коне, а без коня он такой же мужик, как ты или я.

Он тут же отослал двоих своих людей на конях в разведку — предупредить о появлении казаков. Конные ускакали и скоро скрылись в лесу.

Не в правилах Ивана Чёрмного было вот так среди бела дня воевыать во главе крестьянского лапотного войска с хорошо обученным и вооружённым противником. Товарищи разбойника — ночь да кистень, да нож засапожный, а тут приходится рисковать людьми и своей головой ради призрачной добычи. Хотя, думал он, чем мужик хуже обученного воина? У Ивана Исаевича Болотникова в войске было очень много пахотных крестьян и ничего — били они воевод царских. И филимоновский Ивашка Чёрмный участвовал в бою на Лопасне, отличился и наравне с другими был обласкан крестьянским вождём. Так что ему теперь встреча с казаками — жизнь одна, но и свобода одна. Придя к таким мыслям, Чёрмный стал расставлять людей, как ему подсказывал опыт недавних битв в составе отряда Болотникова.