Озеро призраков - Любопытнов Юрий Николаевич. Страница 93

Ребятишки закатили колёса на высокий бугор, сложили их рядами и стали ждать момента, когда их можно будет обрушить под ноги казацких коней. Атаман отдал фузею Сеньке Кресту, отозвал своих стрелков с арбалетами и приказал им отойти в укрытие, чуть в стороне, и когда подойдёт время, сразить предводителя меткой стрелой или пулей.

— Не бойся, не промахнёмся, — уверил атаман Сенька Крест, дёргая серьгу в ухе. — Отличу я красные шаровары сотника от портков его свиты.

Вороной ходил среди мужиков, подбадривая их:

— Не вешай, мужики, носы. Не осрамимся перед бабами да детьми своими. Лучше в сече полечь, чем иметь срам от ворога.

Уже расступились над лесом облака и появилось солнце, и туман стал редеть и таять, а дозорных всё не было. Беспокойное ожидание было утомительным. Часов около одиннадцати со стороны леса послышался конский топот. Люди встрепенулись. По узкой дороге во всю прыть неслись двое верховых.

— Наши возвращаются. Шибко скачут, небось с хорошими вестями, — сказал Крест, кладя фузею на плечо.

— Идут, — встревоженно донёс приехавший первым разбойник. — Казаки идут. За ними обоз.

— По местам! — скомандовал атаман. — А вы спешивайтесь, коней отведите в сторону. Живее, живее!..

Вскоре из-за поворота, за которым дорога спускалась в ложбину, на луг, кое-где промытый паводковыми водами, показались казаки. Впереди отряда, покачиваясь грузным телом в расшитом седле, ехал Мокроус. Из-за лесной сырости кунтуш был застёгнут на все пуговицы. Он лениво стегал коня плетью, ехал самоуверенно, будто влитой в седло. Сбоку от гнего, то вырываясь вперёд, то чуть отставая, гарцевал Говерда. Днём его кровоподтёк под глазом и над бровью стал ещё заметнее. Он надвинул кучму на лоб, чтобы скрыть след, оставленный руками русской пленницы. Шляхтич Добжинский, насупленный и недовольный всем: и казаками, и плохо проведённой ночью, и сырой погодой — бросил поводья, дав волю коню, который нёс его, повинуясь общему движению. За ними, выставив копья вперёд, будто идя в атаку, ехали остальные, некоторые зевая, а другие, втянув голову в плечи от сырости, пробиравшей до костей. Сзади, понукаемые возницами, тянулись обозные лошади. Пустые телеги кренились в канавах, скрипели, оставляя на сырой земле узкие колеи от колёс, стянутых коваными шинами.

Мокроус привстал на стременах — вдали за луговиной завиднелись соломенные крыши деревни. Избы стояли недалеко друг от друга, серые с узкими оконцами.

Неожиданно сотник заметил, как из леса, окружавшего луг, стали выходить люди с копьями, вилами, рогатинами, длинными палками и дубинами. Они перегородили дорогу, выстроившись узким клином. Кто-то из казаков свистнул. Все разом перестали клевать носами и посмотрели туда, куда им указывал Мокроус. Сотенный голова сразу оценил обстановку. Он решил сомкнуть отряд, на полном ходу наехать на мужиков и смять их.

— Сомкнись! — раздалась команда сотника, и казаки, как один, поспешили выполнить его приказ.

— Сейчас мы покажем этому быдлу, — взревел Говерда и вытащил саблю из ножен.

— Их там много, — проговорил Добжинский, подъезжая к сотнику. — Полсотни будет.

— Это лапотники, — бодро ответил сотник. — Мои хлопцы зараз разметают это скопище нищих. Вот проверим твою храбрость, — засмеялся он, поглядев на шляхтича, — каков ты в бою. Это тебе не девок полонить.

Он присвистнул, ещё раз заставляя отряд сосредоточиться, и хлестнул коня плетью. Казаки во весь опор поскакали навстречу крестьянскому войску.

— Вперёд! — яростно кричал Говерда, настёгивая коня. — Бей пёсье семя!

Его сабля сверкала в лучах выглянувшего солнца. Остальные казаки мчались на мужиков с копьями наперевес. Бросив обоз и взяв оружие, к отряду присоединились и возницы.

Мокроус решил с ходу, с наскоку, врезаться в крестьян, разметать их конями, копьями, а потом рубить саблями. Казаки мчались вперёд, свистя и улюлюкая, и только комья земли летели из-под копыт горячих коней.

Когда до крестьян оставалось совсем немного, с высокого бугра в направлении отряда сечевиков покатились колёса телег, пущенных руками сельских ребятишек. Некоторые горели, обмотанные пучками просмолённой соломы. Колёса катились, подминая под себя траву, как молчпливые предвестники надвигающейся беды.

Казаки поздно заметили надвигавшуюся опасность, а когда заметили, было уже поздно. Чтобы не поломать ног коням, они сбились с темпа: кто выехал вперёд, кто в сторону, кто осадил коня. Отряд смешался. Скорость была потеряна. В этот момент прозвучал выстрел. Стрелял Сенька Крест. Метился он в Мокроуса, но промахнулся. Свинцовая пуля всё-таки нашла свою жертву, пробив грудь одному из казаков. Он свалился под ноги коня. Это был сигнал к началу сражения. В сечевиков полетели камни, а потом мужики бросились вперёд.

— А-а-а, — истошно заорал Говерда, хлестнул коня и со всей силой врезался в кучу крестьян. За ним бросились остальные, уже ошалевшие от выстрела, от первой крови, катившихся колёс, ломавших ноги коням и принося увечья казакам.

Говерда рассёк голову косым ударом сабли подвернувшемуся мужику и, видя его, клонившегося к земле с широкой полосой крови, залившей рассечённое лицо, озверел. Махая саблей направо и налево, он, как дьявол, носился по лугу, оставляя после себя изувеченных и убитых. На него бросились трое или четверо мужиков. Огромный детина, простоволосый, с чёрными длинными волосами — старший сын Вороного Иван, сбоку зацепил Говерду крюком и потащил на себя. Затрещала свита. Казак не удержался в седле от рывка и опрокинулся, запутав одну ногу в стремени. С земли он не успел подняться — рогатина, вилы и багор, прокололи ему грудь. Говерда лежал на жухлой траве, на спине, широко раскинув руки, и его ещё минуту назад жёлтые глаза заплывали мертвенной паволокой.

На помощь мужикам из ольшаника с криками и свистом высыпали разбойники. Они напали на выбитых из сёдел казаков и рубили их саблями. Чёрмный выбрал себе рослого казака и наседал на него. Его сабля металась, как молния, отражая удары и искала момента, чтобы противник открылся. Рубанув сечевика по руке, и когда тот опустил на мгновение саблю, бывший товарищ Болотникова сшиб голову противнику.

Мокроус, сверкая страшной саблей, уже уложил троих или четверых мужиков и готовился расправится с пятым, как ему под рёбра ткнулась стрела, пущенная из самострела. Сотник удивлённо повёл глазами, и в этот момент тяжёлая слега Степана Горшка опустилась ему на затылок. Смушковая кучма слетела с бритой головы сотника, а за нею сползло с коня грузное тело её владельца.

Бездыханными лежали Мокроус, Говерда, Непийвода, Закруть. Посечённые саблями, проколотые копьями лежали на холодной земле неподвижные тела крестьян, а битва продолжалась. На Добжинского набросились сразу трое. Он отбивался саблей от мужицких дубинок, понимая в душе, что долго не продержится. Махая саблей, он пытался выбраться из месива сражавшихся, чтобы, надеясь на резвые ноги коня, отступить и попытаться скрыться от этого яростного быдла. Но не сумел осуществить свой замысел. Федот огрел его дубиной по спиге, а Стёпка Горшок подобрал казацкое копьё и со всего маху всадил Добжинскому под лопатку. «Ну вот и смерть пришла», — успел подумать шляхтич, выпуская из ослабевших рук поводья.

Вороной отбивался рогатиной от наседавшего казака. На плече из разрубленного зипуна чернело пятно крови. Казак саблей пытался достать кудринца, но встречал на пути, то лезвие рогатины, то крепкое дубовое древко. «У клятый ворог!» — шептал Вороной, стараясь увернуться от ударов и ткнуть рогатиной сечевика. На помощь отцу поспешили сыновья — Иван и Алёшка. Втроём они свалили казака с коня, и тот затих под ударами мужицких дубинок.

Трое верховых обозников, видя, что успех сражения переходит на сторону крестьян, — всё меньше и меньше мелькает красных и синих шлыков, а больше их лежит на земле, — бросились наутёк.

Видя, что битва выиграна, Чёрмный вскочил на коня, за ним, оседлав казацких коней, бросились разбойники и часть уцелевших мужиков.