Далеко от Москвы - Ажаев Василий Николаевич. Страница 12

Он не смотрел на Ковшова. Алексей сам шагнул к нему:

— Прошу вас вернуть мне мой рапорт.

— Подходящий деловой разговор! — одобрил Залкинд. — Придется мне переводить его из врагов в друзья.

Батманов взял со стола рапорт Алексея, посмотрел на него и, посмеявшись, сунул в сейф:

— Значит, я оказываюсь самым злопамятным. Рапорт не отдам. У меня привычка: коллекционировать любопытные бумажки. Рапорт попадёт в эту коллекцию. Выберу момент, когда автору будет особенно неудобно признать свое художественное произведение — тогда уж вытащу его из коллекции и верну.

Отпустив Алексея, Батманов и Залкинд разговорились о нем, о Рогове, о других людях, которых они узнали в эти дни.

— Рвутся в бой, не удержишь, — задумчиво проговорил Батманов. — Война быстро завершит их воспитание. Теперь понятие борьбы за родину и за коммунизм стало для них конкретным, как никогда. Поняли ребята, чего стоит она, светлая жизнь на советской земле, — поняли, когда немец покусился на нее. Беспокоятся только об одном: как бы не остаться в стороне! Смотрю на Рогова, на Ковшова — ругать надо, поколотить для порядка, а хочется руки пожать и благословить: «Идите в строй, бейте немца!» Благородных людей вырастила советская власть, Михаил Борисович, слава ей!

Они стояли у карты. Черные флажки, изображавшие расположение неприятельских войск, придвинулись совсем близко к Москве.

— Передвинь флажок, Василий Максимович. Орел вчера оставлен...

Оба помолчали, не в силах отвести взора от карты — этого отвлеченного изображения бедствий, постигших родину.

Глава пятая

Наследство принято

Дошла очередь и до Грубского с Тополевым. Батманов посвятил им целый вечер. Доклад бывшего главного инженера длился три часа. Он сидел, выпрямив спину, почти не шевелился и говорил, говорил ровным голосом, облизывая языком пересыхавшие тонкие губы.

Батманов слушал в излюбленной позе, подперев голову рукой, не отвлекаясь и не перебивая. Папироса у него гасла, он ее зажигал. Серые внимательные глаза начальника неотступно следили за докладчиком — за его кадыком, сновавшим вверх и вниз по горлу, за выражением узкого лица с острым птичьим носом.

Тополев — высокий костлявый старик с серо-зеленоватыми усами — за весь вечер не проронил ни слова. Большие вздутые веки наплывали на строгие бесцветные глаза. Казалось, он дремлет. Изредка старик оживлялся: доставал из кармана красный платок и с трубным звуком сморкался, затем брал из серебряной табакерки большую понюшку зеленого табаку и с шумом втягивал ее широкими ноздрями. Василий Максимович искоса с интересом наблюдал за этой процедурой.

Грубский устал и еле ворочал языком, но Батманов его не перебивал. Наконец инженер выговорился до конца. В нескольких словах начальник строительства сделал вывод из длинного доклада:

— Таким образом, у вас получается: первое — новый срок окончания строительства невыполним; второе — принятый проект нефтепровода является наилучшим из возможных, так как другие варианты отпали в ходе изысканий. Таков ваш окончательный вывод?

— Именно, — согласился Грубский. — Считаю долгом еще раз...

Батманов впервые оборвал его:

— Еще раз не надо. Я уже слышал и читал ваши предупреждения и вполне понял вас. А вы, товарищ Тополев, ничего мне не скажете?

Старик поднялся, сутуля плечи:

— Петр Ефимович Грубский доложил вам обстоятельно и складно, у меня складнее не получится. Вместе с ним трассу искали, вместе трудились над проектом, вместе и доклад писали. Добавить нечего.

Батманов вызвал Беридзе и Ковшова и объявил, обращаясь сразу ко всем:

— У нас не осталось больше времени для рассуждений о нереальности срока строительства и тому подобных предметах из области отвлеченной теории. Задача — уложить нефтепровод в срок, установленный правительством. До начала практических действий необходимо создать план технических решений, согласных, а не противоречащих нашей цели. Следовательно, переделка существующего проекта неизбежна.

Инженеры стояли попарно: Беридзе и Ковшов, Грубский и Тополев. Начальник встал между ними. Руки он держал в карманах и говорил без жестов.

— Вероятно, создание проекта относится к творческому процессу и не может быть ограничено сроком или какими-нибудь жесткими условиями. — Фраза, хотя и произнесенная серьезно, звучала иронически. — Поэтому я не определяю ни сроков, ни условий. Хочу только предупредить вас. Сейчас — время подготовки. И пока я готовлю людей, направляю на участки материальные средства, перестраиваю аппарат — вы можете стоять в стороне, ничего с вас не спросится. Но едва подготовительная работа закончится — вы станете во главе строителей.

— Другими словами, от нас к тому времени потребуется новый проект, — уточнил Беридзе.

— Совершенно точно, — спокойно подтвердил Батманов.

Ковшов рассмеялся. У Батманова задрожал уголок рта: смех Алексея был заразителен.

Лицо Грубского выражало недоумение и досаду. Василий Максимович заметил это.

— Вы, вижу, удивлены: как это так — целый вечер растолковывал человеку, что и к чему, а он ни лешего не понял. Но ведь и вы меня не понимаете. Я не могу вместо нефтепровода подать правительству еще одну докладную записку.

Батманов приблизился вплотную к Грубскому и Тополеву:

— Не приходится рассчитывать на то, что вы сразу сумеете уйти из-под влияния своего проекта. Инерцию привычки преодолеть не легко. Тяжесть труда и ответственность за переделку проекта ляжет, видимо, на плечи Беридзе и Ковшова. От вас же нужна помощь — товарищеская, добросовестная, от чистого сердца. Сегодня вы — носители инженерского знания на строительстве, вас из песни не выкинешь. И я прошу вас не поддаваться ложным и недостойным настроениям мелких обид и ущемленных самолюбий. Завтра мы подписываем акт сдачи-приемки, и завтра все становятся на свои места. Вы, товарищ Грубский, назначаетесь моим референтом по техническим вопросам. Товарищ Тополев переводится в аппарат главного инженера.

— Я выясню у товарища Сидоренко. Он мне не давал команды. Насколько мне известно, у него были другие планы, — сказал Грубский.

Батманов насмешливо посмотрел на него:

— Конечно, есть смысл выяснить. Только позаботьтесь, чтобы от выяснения не затемнилось то, что вы услышали здесь от меня...

Особый интерес в Батманове вызвал начальник снабжения Либерман. Этот громоздкий, толстый и вместе с тем поворотливый человек оказался в числе тех, кто почти открыто выказал недоброжелательное отношение к новым руководителям стройки.

Он заявлял на каждом перекрестке, что уедет со старым начальником, пока же устроит приезжим «скучную жизнь». И в самом деле, приезжие, особенно Беридзе и Ковшов, скоро почувствовали в разных бытовых неустройствах руку снабженца. В столовой обед им готовили из одних овощей и круп и подавали в холодном виде. Новый главный инженер и его заместитель недоедали. Ковшов пошел на базар, но там, кроме картофеля и крупных желтых огурцов, ничем не торговали. Во второй раз он случайно купил по дорогой цене большую свежую кету, и три дня инженеры подкреплялись ее суховатым мясом, зажаренным, по просьбе Алексея, женой Гречкина.

Снабженец похвалялся перед всеми, как он заставил приезжих инженеров ходить на базар. Беридзе сделал ему замечание по поводу плохих обедов и непорядков в столовой. Снабженец изобразил крайнее удивление на своем просторном веснушчатом лице.

— Маменька родная! Откуда вы приехали? Сейчас военное время, разве можно предъявлять такие требования? Мы же не гостиница «Москва», а дикий таежный уголок!

Батманов принял Либермана в присутствии старого начальника строительства. Снабженец остановился возле двери, сцепил большие руки на животе и уставился на начальство свинцовыми глазками.

— У меня заведено правило лично проверять исполнение моих принципиальных распоряжений, — сказал Василий Максимович Либерману. — И я заметил: со времени приезда я дал вам четыре важных поручения. Вы не доложили, что вами сделано, и, оказывается, просто не потрудились их выполнить. Почему?