Город и город - Мьевиль Чайна. Страница 39

— У вас есть соображения о том, что могло случиться с Махалией? — спрашивал Дхатт у всех аспирантов.

Отрицание следовало за отрицанием.

— Я в заговорах не участвую, — сказал один парень. — То, что произошло… было невероятно ужасным. Но, знаете, мысль о том, что есть какая-то большая тайна…

Он покачал головой. Вздохнул.

— Махалия была… она ни во что не ставила людей, и то, что с ней случилось, произошло потому, что она пошла не в ту часть Уль-Комы, не с тем человеком.

Дхатт делал записи.

— Нет, — сказала одна девушка. — Никто её не знал. Допустим, думаешь, что знаешь, но потом осознаёшь, что она занимается всевозможными тайнами, о которых ты понятия не имеешь. Я её немного боялась. Она мне нравилась, да, но была вроде как слишком напористой. И умной. Может, она с кем-то встречалась. С каким-то местным психом. Вот что с ней было… Она влезала в странные вещи. Я всегда видела её в библиотеке — нам выдали вроде как читательские билеты для здешней университетской библиотеки, да? — и она всё время делала в своих книгах такие небольшие заметки.

Она сымитировала движения убористого письма и покачала головой, приглашая нас согласиться с тем, как это странно.

— Странные вещи? — уточнил Дхатт.

— Ну, понимаете, всякое слышишь.

— Она кого-то довела, да. — Эта молодая женщина говорила громко и быстро. — Кого-то из психов. Слышали, как она впервые приезжала в города? В Бещель? Она чуть не влезла в драку. Вроде как с учёными и вроде как с политиками. На археологической конференции. Это трудно сделать. Удивительно, что ей вообще разрешили куда-то въехать.

— Оркини.

— Оркини? — переспросил Дхатт.

— Да.

Этот последний говоривший был худым и застенчивым пареньком в грязной футболке, украшенной, по-видимому, каким-то персонажем из телешоу для Детей. Его звали Роберт. Он смотрел на нас с печалью. Отчаянно моргал. По-иллитански говорил неважно.

— Вы не против, если я поговорю с ним по-английски? — спросил я у Дхатта.

— Нет, — сказал он.

Кто-то просунул в дверь голову и уставился на нас.

— Продолжайте, — сказал мне Дхатт. — Я на минутку.

Он вышел, прикрыв за собой дверь.

— Кто это был? — спросил я у парня.

— Доктор Уль-Хуан, — сказал тот. Ещё один уль-комский учёный на раскопках. — Вы найдёте того, кто это сделал?

Я бы ответил набором обычных бессмысленных прописных истин, но для этого он выглядел слишком страдающим. Он посмотрел на меня и прикусил губу.

— Пожалуйста, — сказал он.

— Что вы имели в виду, говоря об Оркини? — спросил я в конце концов.

— Я имею в виду… — Он покачал головой. — Не знаю. Просто всё думаю об этом, понимаете? И из-за этого нервничаю. Знаю, это глупо, но Махалия раньше занималась этим вплотную, а Иоланда всё больше и больше в это погружалась, мы из-за этого дразнили её, выводили из себя, понимаете? А потом обе исчезают…

Он опустил глаза и прикрыл их рукой, как будто у него не было сил моргать.

— Это я сообщил об Иоланде, — сказал он. — Когда не смог её найти. Не знаю. Просто это заставляет задуматься.

Больше сказать ему было нечего.

— Кое-что у нас есть, — сказал Дхатт.

Он указал мне путь вдоль проходов между офисами, обратно из Бол-Йеана. Посмотрел на кучу заметок, которые сделал, отобрал из них визитные карточки и номера телефонов на клочках бумаги.

— Пока не знаю, что именно, но кое-что есть. Может быть. Чёрт.

— От Уль-Хуана ничего? — спросил я.

— Что? Нет. — Он глянул на меня мельком. — Подтвердил большую часть того, что сказала Нэнси.

— Знаете, что интересного в том, чего мы не получили? — спросил я.

— А? Не понимаю, — сказал Дхатт.

Мы приблизились к воротам.

— Серьёзно, Борлу, — сказал он. — Что вы имеете в виду?

— Это была группа ребят из Канады, верно…

— Большинство. Один немец, один янки.

— Значит, все англоевроамериканцы. Давайте не будем обманывать себя, это может показаться несколько грубым, но мы оба знаем, чем приезжие больше всего зачарованы в Бещеле и Уль-Коме. Вы заметили, о чём ни один из них не упомянул, ни в каком контексте?

— Что вы… — Дхатт остановился. — Брешь.

— Никто из них не упомянул о Бреши. Вроде как они нервничали. Вы знаете так же хорошо, как и я, что обычно это первое и единственное, о чём иностранцы хотят узнать. Конечно, эта группа несколько более сроднилась, чем большинство их соотечественников, но всё же.

Мы помахали охранникам, открывшим ворота, и вышли. Дхатт осторожно кивал.

— Если кто-то, о ком мы знаем, что он просто исчез без единого чёртова следа и на таком вот пустынном месте, то это первая возможность, которую мы рассмотрим, правильно? Как бы сильно нас это ни отталкивало? — продолжал я. — Не говоря уже о том, что людям, которых надо найти, намного тяжелее, чем нам, не совершать брешь каждую минуту.

— Господа офицеры!

Это был охранник, спортивного вида молодой человек с причёской «могикан», как у Дэвида Бекхэма в середине карьеры. Он был моложе, чем большинство его коллег.

— Господа, прошу вас!

Он затрусил к нам.

— Я просто хотел бы знать, — сказал он. — Вы расследуете убийство Махалии Джири, правильно? Я хотел бы знать… Я хотел бы знать, удалось ли вам что-то. Не нашлось ли чего. Могли ли они уйти?

— Зачем? — спросил наконец Дхатт. — Кто вы такой?

— Я никто, никто. Я просто… Это грустно, это ужасно, и все мы, я и все остальные, охранники, мы чувствуем себя плохо, мы хотим знать, не скрылся ли тот, кто бы это ни сделал…

— Меня зовут Борлу, — сказал я. — А вас?

— Меня — Айкам. Цуех.

— Вы были её другом?

— Я, конечно, немного. Не совсем, но, понимаете, я её знал. Мы здоровались. Я просто хочу знать, не нашли ли вы что-нибудь.

— Если и нашли, Айкам, мы не можем вам рассказывать, — сказал Дхатт.

— Не теперь, — сказал я. — Сначала надо кое над чем поработать. Сами понимаете. Но, может, мы зададим вам несколько вопросов?

На миг он показался встревоженным.

— Я ничего не знаю. Но, конечно, я думаю. Я волновался, не смогли ли они выбраться из города, мимо милицьи. Нет ли возможности справиться с таким делом. Есть?

Я велел ему написать его телефонный номер в моей записной книжке, прежде чем он вернулся на своё место. Мы с Дхаттом смотрели ему вслед.

— Охранников опрашивали? — поинтересовался я.

— Конечно. Ничего особо интересного. Они охранники, но эти раскопки находятся под эгидой министерства, поэтому проверки немного более жёсткие, чем обычно. У большинства из них было алиби на ночь смерти Махалии.

— А у него?

— Я проверю, но не помню, чтобы его имя было помечено красным, значит, наверное, было.

Айкам Цуех повернулся в воротах и увидел, что мы на него смотрим. Нерешительно поднял руку в знак прощания.

Глава 14

Пока мы с Дхаттом сидели в кофейне — точнее, в чайной, ведь это Уль-Кома, — его агрессивная энергия несколько поутихла. Он по-прежнему барабанил пальцами по краю стола в таком сложном ритме, что я не смог бы его воспроизвести, но больше не прятал от меня глаза и не ёрзал на стуле. Он слушал и делал серьёзные предложения насчёт того, как нам продолжать расследование. Поворачивал голову, следя за моими записями. Принимал сообщения из своего центра. Пока мы там сидели, он предпринимал благородные усилия, направленные, по правде говоря, на то, чтобы скрыть свою ко мне неприязнь.

— Нам надо бы прямо сейчас составить протокол о допросе, — вот всё, что он сказал, когда мы только Уселись.

А я в ответ, отчасти извиняющимся тоном, пробормотал:

— У семи нянек…

В чайной не пожелали взять у Дхатта деньги: он и не предлагал их слишком усердно. «Для милицьи скидка», — сказала подавальщица. Все места были заняты. Дхатт не сводил глаз со столика у окна, пока сидевший там человек не заметил этого внимания и не поднялся, и тогда мы сели. Оттуда открывался вид на станцию метро. Среди многочисленных плакатов на стене рядом был тот, который я сначала видел, а потом стал не-видеть: я не был уверен, что это не тот плакат, который я распорядился напечатать для установления личности Махалии. Не знал, имею ли право, не стала ли теперь эта стена для меня альтернативной, полностью находящейся в Бещеле, или она заштрихована и являет собой лоскутное одеяло с информацией из разных городов.