Великие загадки мира искусства. 100 историй о шедеврах мирового искусства - Коровина Елена Анатольевна. Страница 63

Симфония та стала девятой по счету в творчестве Бетховена. И надо сказать, ограничиваться этим числом композитор не собирался. Ведь через некоторое время он принялся за сочинение очередной – десятой симфонии. Но написать ее не успел. В 1827 году Бетховена не стало.

А годом позже не стало еще одного великого композитора – Франца Шуберта. И незадолго до смерти Шуберт успел завершить свою наиболее масштабную, так называемую «Большую» симфонию, которая в его творчестве оказалась… девятой.

Впрочем, может быть, это – просто любопытное совпадение? Или барьер девятки сработал только в жизни великих композиторов? Ничуть не бывало. Вот, например, современник Бетховена – немецкий композитор Людвиг Шпор, сегодня мало известный, тоже сочинил только девять симфоний.

Но с чего девятка стала роковой для симфонического творчества? И почему этот барьер возник в творчестве Бетховена? Ведь до него симфонии писали десятками. А Йозеф Гайдн, нередко именуемый «отцом симфонии», и вовсе создал свыше ста произведений в этом жанре. Но в XVIII веке, при Гайдне, музыкальные взгляды были совершенно иными. Тогда к «серьезной» музыке однозначно относили лишь музыку церковную. Симфонии же в большинстве случаев рассматривали как музыку легковесную, почти развлекательную. Неудивительно, что они были похожи друг на друга, словно современные эстрадные шлягеры. Во всяком случае, об индивидуальности симфоний в XVIII веке заботились крайне редко. Но начиная с Бетховена все сильно изменилось. Это ему мы обязаны современным представлением о симфонии как о жанре наиболее серьезном и сложном во всей классической музыке. Симфония стала рассматриваться как индивидуально-философское отражение средствами оркестра широчайшей и разнообразнейшей картины окружающего мира. И каждая вновь написанная симфония воспринималась уже как очередной этап его глубочайшего познания. А раз так, то это, наверное, не могло пройти незамеченным и для высших сил, установивших этому процессу познания определенный лимит.

Задумывались ли об этом композиторы романтической эпохи – неизвестно. Одно ясно – интерес к жанру симфонии у них явно упал. Берлиоз, Шуман и Брамс написали по четыре симфонии, Мендельсон – пять. Вплотную к загадочному рубежу подошли только Чайковский (шесть симфоний и программная симфония «Манфред») и основоположник датского симфонизма Нильс Гаде (восемь). Иначе говоря, в мистику композиторы, может, и не верили, но судьбу все-таки старались не искушать. Кроме симфоний есть ведь и другие жанры.

Но нашлись смельчаки, дерзнувшие бросить вызов роковой девятке. Например, крупнейший австрийский симфонист второй половины XIX века Антон Брукнер. Хотя в справочных изданиях обычно указывают, что Брукнер написал одиннадцать (!) симфоний, однако нельзя забывать, что два первых опуса в данном жанре сам композитор рассматривал как просто ученические опыты и полноценными симфониями не считал. Так что последняя его симфония (1896) оказалась девятой. Причем писать ее композитор начал уже тяжелобольным и вполне сознавал, что она может стать роковой. Так и вышло – Брукнер не успел довести сочинение до конца. И что характерно: Брукнер написал на клавире посвящение «Au bon Dieu». Вдумайтесь, умирающий композитор посвящал свою Девятую симфонию самому Господу Богу!

В начале ХХ века на «черный рубеж» вышел австрийский композитор и дирижер Густав Малер. Его Девятая симфония появилась на свет в 1909 году (чувствуете магию девятки?). Малер не боялся никакой черноты, ему уже поздно было бояться – он был неизлечимо болен и мог позволить себе осилить строптивую девятку. Основной мыслью и чувством его симфонии стало само прощание с жизнью. Это было в полной мере трагическое сочинение. Но композитор решил бесстрашно пойти дальше – превзойти мистический рубеж. В последнее лето своей жизни он приступил к созданию Десятой симфонии, близкой и словно вытекающей из музыки Девятой. Но нечто незримое, но непреодолимое стояло на страже «заколдованного рубежа». Малер не успел ее написать, его не стало в 1911 году.

Другие композиторы не отважились приблизиться к опасной черте. Датчанин К. Нильсен написал шесть симфоний, американец Ч. Айвз и финн Я. Сибелиус – по семь. Лишь наш соотечественник А.К. Глазунов в 1910 году начал-таки сочинять свою девятую симфонию. Конечно, нам, россиянам, закон не писан, и мистика – наша родная стихия. Но и Глазунов, споткнувшись как-то ночью и чуть не переломав себе ноги, почуял недоброе и решил отказаться от своего замысла. Так и осталось у него восемь симфоний.

На почтительном расстоянии от цифры 9 остановились и крупнейшие симфонисты второй четверти XX столетия – С. Прокофьев (семь симфоний), П. Хиндемит (шесть), А. Онеггер (пять).

Но сумел же хоть кто-то из композиторов преодолеть – и не только свой страх, но и проклятый цифровой барьер? Да, но весьма хитрым или странным способом. Начало положил известный чешский композитор Антонин Дворжак. На рубеже XIX–XX веков, в 1893 году, во время своего пребывания в США он завершил работу над симфонией, которая стала девятой. Однако Дворжак решил обезопаситься: он проставил на титуле цифру 5, объясняя всем, что нумерует только изданные симфонии. Первые же симфонии, ранние, у композитора опубликованы не были. Еще он проставил программное название «Из Нового света» и… не написал больше ни одной симфонии.

По-иному подошел к созданию симфоний русский композитор Н.Я. Мясковский. Он вообще оказался единственным исключением из общего правила. Ведь ему в 1927 году не только удалось формально побить бетховенский рекорд, но и довести впоследствии число своих симфоний до двадцати семи. Но означало ли это утрату девяткой своей магической силы? Отнюдь. Дело в том, что поразительная плодовитость Мясковского была вызвана его принципиально иным подходом к жанру симфонии. Для него сам этот жанр уже не был чем-то особенным (как для Бетховена и его последователей), а представлял собой обычную, естественную форму музыкального высказывания, в чем-то даже обыденную. «Что бы он ни сочинял – обязательно получится симфония», – говорили о Мясковском современники. Неудивительно, что при этом и сами симфонии оказывались весьма неравноценными.

И все же в середине XX века мистический рубеж действительно был преодолен. Сделал это наш великий соотечественник Дмитрий Дмитриевич Шостакович. У него вообще был сильнейший ангел-хранитель: ведь композитор вы держал и послереволюционный голод, и блокаду Ленинграда, и гонения со стороны властей предержащих. Его ангел-хранитель помог ему и с Девятой симфонией. Причем помог весьма необычно. Шостакович обманул Судьбу с ее черной меткой. Его Девятой симфонией должна была стать торжественная, монументальная композиция, посвященная победе в Великой Отечественной войне. Со слов композитора известно, что именно над таким произведением он работал в 1945 году. Случись так, оно вполне могло стать его последней симфонией. Однако совершенно неожиданно в том же году под номером девять увидела свет камерная симфония неоклассицистского толка – сама по себе крайне интересная, но отнюдь не эпохальная. Следующей же симфонии пришлось ждать почти девять (!) лет. Композитор выдерживал длительную паузу. Вероятно, подсознательно он понимал всю ответственность перехода через незримый, но тем не менее существовавший рубеж. И наверное, не случайно он принял решение перейти его в 1953 году. В этот год умер Сталин, а значит, завершилась целая эпоха в жизни нашей страны. Открывались новые горизонты, и уже можно было выступать с новой Десятой симфонией – полной драматизма монументальной композицией, сумрачной и печальной поначалу, но с оптимистическим жизнеутверждающим концом. Симфонией, где отчетливо слышна «подпись» автора, знаменитая тема-монограмма DSCH – латинский вариант начальных букв его имени и фамилии. Подпись, которая, возможно, тоже стала мистическим знаком, защитившим того, кто решил заглянуть, наконец, за предел девяти симфоний.

После этого предпринятого Шостаковичем смелого шага композиторам-симфонистам стало в чем-то легче. Кажется, они уже могли, не опасаясь, преодолевать некогда запретный рубеж. И не замедлили этим воспользоваться. Так, француз Д. Мийо написал двенадцать симфоний, а наш соотечественник М. Вайнберг – аж двадцать одну. Уже в 1990-х годах свою Десятую симфонию написал С. Слонимский. Он создал ее по впечатлениям от поэмы великого Данте и назвал «Круги ада». Весьма показательно и впечатляюще. Ну что еще может находиться за проклятым барьером?..