Где живут счастливые? - Сухинина Наталия Евгеньевна. Страница 18

Они уехали на Оку, взялипалатку, котелок и гитару. Ловили рыбу. Стасик обгорел и у него смешношелушился нос. Костя был предупредителен и нежен. Вечерами жгли костёр, сиделивозле него рядышком и Тамара была счастлива, почти счастлива. Костя пелВизбора: «Милая моя, солнышко лесное...» И что-то там про ручей у янтарнойсосны. Только один раз... Ей послышалось, ей, конечно же, послышалось - онназвал её не Тамарой, а Ольгой. Окликнул, растерялся и тут же набросился наСтасика:

- Ты зачем трогаешьгитару, я же тебе запретил.

Что за оговорка такая? Ноуставшему сердцу хотелось спасительного обмана и поверило сердце - послышалось.

Чай остыл. Тамара сиделана кухне, откинувшись на спинку стула, устало уложив руки на коленях. Ну вот,Костя, ты теперь болен и не нужен ни Оле, ни Кате, ни Маше. А нужен только мне.Да и мне ты не нужен, слишком много боли я от тебя натерпелась, слёзыпроливала, пока ты с Олями в экспедициях забавлялся. Да деваться мне некуда -законная жена. Они как раз для этого, законные жены, переворачивать с боку набок, пролежни мазью смазывать, горшки подставлять. Нагулялся, голубчик,угомонился, уж теперь-то не даёшь для ревности никаких поводов, А на сердце всёравно покоя нет. Злоба и нелюбовь. И вся забота - через силу, по живому, сраздражением под самое горло.

Я долго позвонить нерешалась, думала, не позволите мне с Костей попрощаться.

Опять заплакала, видно,слово «попрощаться» нестерпимо царапнуло по сердцу.

Я больше не приду, небуду вас беспокоить. А когда, ну вы понимаете, позвоните мне, я приду, впослед- кий путь...

Плакала неутешно чужаядля Тамары женщина и не чужая для её умирающего мужа. Тамара почувствовала, чтобывшая жена всё ещё любит её Константина, и поняла, каких трудов стоил для неёэтот звонок и этот визит с тортом и цветами.

Вы любите его? -спросила она вдруг Светлану для самой себя неожиданно. Та посмотрелаблагодарными глазами.

Люблю. Я его все этигоды любила, сначала думала - вернётся, я ему всё прощу, а он гордый, нестерпел обиды. Я ведь как узнала о вашей с ним связи, ой, простите, о вашей сним любви... Мне позвонил кто-то. Всегда находится желающий разбить чужуюжизнь. Не стерпела. Деток не было, а он ребёнка хотел. У вас, я знаю, мальчик.

Легко было Тамаре с этойженщиной. Какие-то путы спали с души. Она встрепенулась, она ощутила жизнь какесть, без условностей, без брони фальши, ей захотелось обнять Светлану ипоплакать вместе с ней. А ещё повиниться, запоздало, пусть запоздало.

Я, наверное, виноватаперед вами, - она хотела ещё что-то сказать, но Светлана Гавриловна замахаларуками.

Что вы! Что вы! Это яперед ним виновата. Не  стерпела обиду, столько лет в злобе на него, сколько писем ему злых написала. Напишу и порву, напишу и  порву. Хорошо, хватило умане отправлять их.

А я ведь тоже один развам письмо написала, злое письмо, вроде того, что от хороших мужья не уходят.

Правильно. От хорошихмужья не уходят. Вот от вас же он не ушёл, вы хорошая, я рада, что Косте с вамиповезло.

Да не люблю я твоегоКостю! Сердце ожесточилось от его постоянных измен, от его вранья, изощрённомхитрости. Всю жизнь промучилась, да ребёнок, ради ребёнка... После Ольги идругие женщины у него были. Но уже легче, меньше царапало, привыкла. Теперь-тоя в няньках у него, в прислугах, в сиделках. И хоть бы один раз он ей сказал -прости. «Я рада, что Косте так повезло». Ещё бы не повезло твоему Косте...Твоему Косте. Странно, но она действительно почувствовала, что Костя большепринадлежит бывшей жене, чем ей. Он ушёл от Светланы, любимый и желанный, а онавсю жизнь сторожила его от чужих женщин и по сути, никогда он не был её. А ведьне выгнала, не пустила по ветру с девятого этажа галстуки и рубашки, какСветлана.

Ушла Светлана. Онипопрощались сердечно и тепло, две женщины, объединённые одной бедой. Костяпозвал её, окликнул тихим, слабым голосом. Да и правда, пришло время делатьукол.

Посиди, - попросил.

Села.

- Как думаешь, сколько яещё протяну?

Так прямо он ещё никогдане спрашивал. Тамара

растерялась.

Не знаю, врачи говорят,месяц, не больше.

Посмотрел на неё сблагодарностью, видимо, сам

устал от вранья и хорошознал, что дни его сочтены. И только сейчас Тамарино сердце захлестнула волнасамой обыкновенной жалости. Заболела душа, глядя на худого, беспомощного мужа иона поняла вдруг, как стыдно ему принимать от неё заботу. Она переворачиваетего, едва скрывая брезгливость, кормит его с ложечки. Его... всегда сильного,уверенного в себе геолога, привыкшего физически вкалывать, красивого,седовласого, могучего. Жалко, Господи, как жалко Костю! Она отдёрнула штору ивпустила в комнату свет. Он зажмурился, посмотрел настороженно.

Давай полистаем альбом.Наши семейные фотокарточки. Стасик маленький, кудрявый, с большим Мишкой вобнимку, видишь? Он похож на тебя, наш Стасик. Хочешь, дадим телеграмму, и онприедет?

Не надо, не надо пока,зачем срывать его с практики.

А это... — Костя слабойрукой коснулся альбома. - Это мы на берегу Оки. Палатка, наша палатка, солнцесадится, как хорошо было. Я помню, пел тебе что-то из Визбора.

«Милая моя, солнышколесное, где, в каких краях, встречусь я с тобою», — тихонечко запела Тамара.

Совсем ослабшим голосомначал подпевать и Костя, но не получилось, дыхание сбилось, закашлял.

— Про ручей у янтарнойсосны дальше, — сказал он почти шёпотом, — про ручей у янтарной сосны.

Они рассматривали альбоми вспоминали. И Тамара впервые увидела их совместную жизнь не как череду измени предательств. В ней было всё. Был праздник рождения сына и его первый класс.Был её день рождения и Костин подарок — колечко с двумя крошечнымибриллиантиками. В ней было много тихих вечеров и обнадёживающих рассветов, многомаленьких праздников, их общее достояние, на которое не посягали такиененавистные Тамаре чужие женщины. У них был общий дом, в который он, в концеконцов, всегда возвращался. И она поняла, что сейчас, в эту предсмертную ужедля него пору, надо вспоминать именно об этом. И торопиться долюбить другдруга, и торопиться повиниться друг перед другом, и торопиться вспоминать, аэто значит, ещё раз пережить всё хорошее.

Костя, я люблю тебя,знай об этом. Он слабенько сжал её руку.

И я тебя люблю, знаю, тынастрадалась со мной, я не был примерным мужем, ты терпела, ты не позволиланашей семье развалиться.

И опять протест поднялсяв душе - да не терпела, мучилась, ненавидела тебя. Но она усилием воли подавилавсколыхнувшийся комок горечи и сказала ему:

А Светлана мнепонравилась. И она любит тебя, замуж ведь так и не вышла.

Пообещай мне, что ты...не бросишь её. Она уже немолодая, а ты... ты моложе её на пятнадцать лет.

Помогай ей, она одинока,это моя последняя к тебе просьба. Я так рад, что успел сказать.

Костя стал дышатьтяжело, закрыл глаза и только всё ещё сжимал её руку. Потом рука ослабела иТамара увидела, как уходят жизнь из изболевшегося тела, как потихонечку, неторопясь, приближается к его одру холодная госпожа по имени смерть. Вот она ужеи склонилась над ним, вот она уже и дыхнула на него своим могильным дыханием.Всё.

Тамара набрала телефонСветланы Гавриловны. Был поздний час. Та сняла трубку и сказала только однослово: «Еду».

Потом Тамара сталасочинять телеграмму сыну. «Твой отец умер», — написала она, но зачеркнула.«Папа умер». Нет, не то. «Костя умер». Тоже не то. «Мой Костя умер». Наверноетак.

Стасик успел кпохоронам. А потом, после сорока дней, сделав всё, как положено, Тамара иСтасик уехали на дачу... к Светлане Гавриловне. Наши дачи рядом и, увидев усоседки во дворе красивого молодого человека, я спросила её, кто он.

- Это сын моего бывшегомужа, - ответила она.

И рассказала мне этуисторию.

ЕВРОРЕМОНТ ПО СЛУЧАЮЮБИЛЕЯ

Утренний гость стоял намоём пороге. Стоял, улыбался, торжественный и тихий одновременно, смотрелвиновато и радостно. Оказывается, можно так смотреть - сразу виновато ирадостно.

Откуда ты в такую рань?На чём ехал? Заварить кофе? Случилось что-нибудь?