Любовники-убийцы - Бело Адольф. Страница 10

Фурбис ушел после ужина. Мулине, поджидавший у дверей столовой, предложил проводить его, чтобы поговорить о деле, ради которого торговец явился на ферму.

— Любишь ли ты меня, мой ангел? — спросил Паскуаль жену, когда они остались одни. — Ты так печальна сегодня.

Этот вопрос прервал нить размышлений, предметом которых был Фурбис. Марго поглядела на своего мужа.

— Люблю ли я тебя? — повторила она. — Разве ты не знаешь этого?

Он встал со своего места и опустился перед ней на колени.

— Встань, Паскуаль, могут войти.

— Ну поцелуй.

— Нет, не здесь.

— Только раз, прошу тебя.

Она порывисто, нетерпеливо обвила его руками и, глядя на него сверкающим взором, сказала почти гневно:

— Я желаю, чтобы ты шел спать.

Он с усилием поднялся на ноги.

— Почему ты говоришь мне это? — грустно спросил он. — Подобные слова я слышу от тебя впервые.

— Потому что ты слишком слаб, как я вижу.

— Я-то слаб? Полно! Да я силен, так же силен, как Фурбис, — прибавил он с улыбкой.

— О! Не ошибаешься ли ты? — произнесла Марго, глядя на него.

Она отворила дверь, позвала служанку и, отдав ей приказания, вышла из столовой, чтобы подняться к себе в комнату. Там, одна, перед зеркалом, которое отражало ее прелестный образ, Марго задумчиво произнесла:

— Этот Фурбис положительно мне нравится.

Глава VI

Покинув ферму, Фурбис отправился домой. Он жил в небольшой деревеньке Фонбланш по соседству с Гордом.

В Фонбланше было около десятка домов, если только можно так назвать жалкие крестьянские лачуги, одну из которых, где жила известная читателю Вальбро, мы уже описали.

Такой же лачугой владел и Фурбис; она была построена на земле, принадлежащей замку, сожженному крестьянами во время бунта. Толстые стены этого мрачного дома почернели от времени. Окна были разного размера: в нижнем этаже — четырехугольные, а в верхнем — круглое. Над воротами красовалась огромная вывеска: «Фурбис, торговец лошадьми». Позади дома находились конюшни, за которыми деревянным забором был отгорожен большой луг, куда выпускали днем лошадей.

Занятия Фурбиса состояли преимущественно в том, что он принимал на комиссию чужих лошадей, мулов и ослов и сбывал их местным землевладельцам, получая за это процент с вырученной суммы. В Апте, Авиньоне и Карпантре бывают торги по несколько раз в месяц. В эти-то города Фурбис и отводил обыкновенно своих лошадей, а там продавал их или выменивал.

Из-за нехватки денег он не мог настолько расширить свою деятельность, чтобы вести куплю-продажу совершенно самостоятельно, на собственные средства, — это и составляло предмет его грустных дум.

Однако дело его было все-таки довольно выгодным и могло бы обеспечить его жену и двоих детей, если бы он несколько разумнее относился к нему. К несчастью, он имел страсть к игре и любил выпить. В торговые дни он обыкновенно не возвращался домой, а если и приходил, то полупьяный и с карманами, значительно облегченными в неудачной игре с другими торговцами, более сдержанными и ловкими, чем он.

Не такого мужа заслуживала его жена. Это было создание небольшого роста, слабого здоровья, но полное самой преданной, искренней любви и довольно красивое собой. Никто из соседей не слыхал, чтобы она жаловалась когда-нибудь на свою судьбу, зато про нее говаривали нередко: «Каково должно быть терпение у Бригитты Фурбис, чтобы выносить такого мужа!»

Действительно, она его любила. Но пять лет замужества не принесли ей ничего, кроме огорчений. Ее небольшое приданое было растрачено. Чтобы прокормить себя и детей, ей нередко приходилось вытаскивать по ночам деньги из карманов спавшего мужа, притом с большой осторожностью и понемногу, чтобы на следующее утро он не заметил их внезапной убыли. Только благодаря ограничениям во всем и строгой экономии у нее была возможность одеваться прилично и поддерживать существование двух малюток, которых она родила от этого бесшабашного человека. Грустно и одиноко проходила ее молодость, красота ее таяла с каждым днем под влиянием постоянных огорчений и слез. А муж ее разгуливал в это время по ярмаркам и базарам, изысканно одетый, ибо никогда не носил другого платья и белья, кроме того, что заказывал в Авиньоне. С кольцами на пальцах, с булавкой в галстуке, он был героем всех деревенских праздников, ухаживал за всякой хорошенькой девушкой и не останавливался ни перед чьим семейным счастьем и покоем.

Бригитта знала о его похождениях лишь половину, но уже и этого было достаточно, чтобы отрешиться от всяких иллюзий относительно своей горькой доли.

Ежедневно перенося жестокую душевную пытку, она уже привыкла к вечным тревогам. Каждую минуту она должна была ожидать, что над ней разразится катастрофа, еще более ужасная, чем все те, которые она уже перенесла.

И, несмотря на такую адскую жизнь, она еще любила Фурбиса. Воспитанная в строгих христианских правилах, она любила в нем отца своих детей и утешала себя воспоминаниями о первых трех месяцах своего замужества, когда была так бесконечно счастлива! В чувстве, которое она питала к нему, было что-то особенное. Всегда изящно одетый, к тому же блестящий оратор, муж представлялся ей, этому наивному олицетворению ангельской доброты, какой-то исключительной и недосягаемой натурой. В минуты самых мучительных страданий, причиненных им, она говорила себе, что должна гордиться таким мужем, ведь он оказал ей великую честь, остановив свой выбор на самой скромной девушке в Горде.

В то время как Фурбис ужинал в Новом Бастиде, жена дожидалась его дома; она знала, что торгов в этот день нет нигде в округе. Бригитта приготовила ему ужин с особенной заботливостью, точно по случаю праздника. Да разве присутствие Фурбиса не составляло для нее праздника?

Прошел урочный час, а его все еще не было. Наконец, потеряв надежду дождаться мужа, она поужинала одна с детьми, затем уложила их спать и села за шитье. Мысли ее были далеко не веселы, уже не раз вынуждена она была прекращать свою работу, чтобы вытереть навертывавшиеся слезы. Наконец он явился и был в веселом расположении духа. Издали она заслышала его пение и решила, что он пьян. Первый раз в жизни так приятно обмануло ее предчувствие.

— Ты меня ждала, жена? — проговорил он, входя в комнату.

— Да, друг мой, — ответила она, забывая с его приходом все свои печали.

— Я был по делам в Новом Бастиде, и Паскуаль пригласил меня поужинать.

Бригитту приятно поразила эта новость. Он был приглашен на ферму! Значит, его оценили по достоинству! Она была счастлива, она гордилась им.

— Вот, — продолжал он, — кто может похвалиться, что живет в свое удовольствие! Никаких забот, дом — полная чаша, карманы туго набиты деньгами. Не жизнь, а масленица!

— Однако, говорят, Паскуаль сильно болен, — заметила она.

— Э! Знаю я эти болезни. Вылечат. Он богач.

— Мы также могли быть богаты, если бы ты захотел этого, мой друг. Ты зарабатываешь немало денег, будь только у тебя побольше экономии.

Она ждала бури и уже упрекала себя за столь дерзкую мысль, но Фурбис только расхохотался.

— Так ты думаешь, что Паскуаль экономит? Он ровно ни в чем себе не отказывает, а жена тратит огромные суммы на свои туалеты. Он богат, а деньги всегда идут к деньгам — вот где секрет. Они текут к нему все равно, как вода в реку. Ну, да все это изменится, все изменится, — прибавил он, зажигая лампу.

Не говоря больше ни слова, он отправился спать. Ему нужно было кое-что обдумать.

На другой день он был уже на ногах с восходом солнца и, поспешно одевшись, направился к лачуге Вальбро. Дверь была отворена. Хозяйка каморки сидела у камина, заботливо наблюдая за маленьким котелком, в котором варился кофе. Она повернула голову и увидела Фурбиса.

— Ты пришел кстати, если думаешь попить хорошего кофейку.