Ранние рассветы (СИ) - Чурсина Мария Александровна. Страница 35

— А вы не говорили преподавателям? Кто у вас вёл практику хоть?

Инесса изящно пожала плечами.

— Наш великолепный Миф. Да сказали мы ему всё, он поднапрягся, вызвал подкрепление, но пока оно собиралось, пошли ливни. Весь заповедник размыло так, что из дома боялись выйти, увязнешь ещё в грязи. Там почесали в затылке и выслали за нами катера. Миф и успокоился. Да и мы, в общем-то, тоже. Вот только когда сюда приехали, заметили. Ладно, давайте уже займёмся отчётом.

Она рассеянно пошарила по столу рукой, хотя и не было на нём ничего. Стол вообще десять минут назад подняли с пола. Маша поймала себя на том, что нервно подпинывает ножку парты.

Теперь ей говорили, что чудовище приехало сюда из другого стационара, а не так давно Сабрина утверждала, будто монстр жил тут всегда. Или это говорили старшекурсники? И каждое лето грыз столбы? Ломился в двери? Вряд ли, иначе по институту давно бродили бы сплетни об этом, щедро сдобренные жуткими выдумками. «А знакомый моего друга… а одна девочка даже…»

Пришлось подумать об отчёте. Аника и Динара взялись за скрученный в трубку лист ватмана. Маша недолго притворялась, что занята камнями. Она думала, стоит ли говорить, что Сабрина ушла. С одной стороны, нужно. С другой — а вдруг Сабрина вернётся к утру, а кто-нибудь не слишком терпеливый уже растреплет всё Эльзе?

Маша подтянула к себе чистый лист бумаги и поиграла ручкой. У неё в голове завертелась одна мысль на счёт отчёта.

— А где у нас тот великий текст? — вспомнила вдруг Инесса, выводя в блокноте неровные круги.

«Целых шесть листов», — вспомнила Маша. — «Остались на одеяле в комнате».

Выбираться из лаборатории не хотелось. Там, где заканчивалась уютная лужица света, начиналась неприятная темнота, и тени от деревьев прыгали по крыльцу. В бараке сейчас была приоткрыта одна дверь. Маше почудилось, что в глубине леса мелькнул свет фонарика. Она бездумно царапнула себя по горлу, обтянутому воротом свитера: дышать стало тяжело.

— Он…

Шагов она не слышала, но дверь дёрнули. Маша внутренне вздрогнула и уставилась в тот край комнаты. Засов лязгнул, отчего на втором этаже тяжело заворочалась Эльза.

— Открывайте уже, — проворчали по ту сторону засова. — Я знаю, что вы там. Хотя бы половину ламп выключили.

От Сабрины пахло ночным дождём. Она отряхнулась, как птица, и сбросила сумку с плеча — на ближнюю парту. Намокшая чёлка прилипала ко лбу, и Сабрина постоянно пыталась её сбросить, нервно дёргая головой.

— Разве ты не уехала? — запинаясь на каждом слоге, спросила Маша. Вспомнился гудок теплохода. Она же не могла сойти на ближайшем причале. Что там, да кажется Услон. Оттуда до Печищ топать пешком часов пять, не меньше.

— А почему я должна была уехать? — нахмурилась та.

Аника, вздыхая, поднялась, задвинула засов и очень красноречиво возвела глаза к потолку. Маша обернулась на их плакат, там уже начинали проступать ярко-красные прямоугольники, как запрещающие знаки. Карандаши катались по столу под пальцами Динары. Занавесившись от мира длинными волосами, она складывала из них какие-то особые фигуры. Защитные руны что ли?

— Ты хоть отчёт читала? — Сабрина, ни на кого не глядя, постояла на пороге, а потом отошла к окну.

— Нет. А что я…

Маша всплеснула руками и замолчала, потому что оправдываться не было смысла — её всё равно не слушали. От сердца, правда, отлегло, но тут же нахлынуло снова. Очередной скандал по поводу отчёта, как ни крути, обещал случиться с минуты на минуту.

— Ну хорошо, тогда я схожу за ним в комнату, — неожиданно легко согласилась Сабрина.

Лаура, сидевшая в самом углу комнаты, вдруг подняла голову.

— И что, ты никого там не видела?

Не было в её голосе лишней иронии. Точнее, ирония была там всегда, и сейчас её мера ничуть не превысилась. Но всё же она сидела в самом углу, спиной подпирая стену, и так далеко от окон. Тетрадь лежала на коленях, откуда миру был виден совершенно чистый разворот.

— Ну я и не приглядывалась, — спокойно отозвалась Сабрина.

Скрипнула половица на втором этаже, и все разом вскинули головы, как будто сквозь потолок могли бы различить, чем занята там Эльза. А она говорила. Снова — Маша поняла, что не мучается галлюцинациями, когда Инесса прикусила губы.

— Она что, совсем уже того? — раздражённо дёрнула плечом Аника.

— Она ненормальная, — констатировала Инесса, как нечто давно само собой разумеющееся.

Со второго этажа послышался прерывистый смех. Тут уже не по себе стало и Маше. Она могла бы представить себе нормального человека, который от полного одиночества начинает проговаривать вслух свои мысли. Но такого, который сам рассказывает шутки и смеётся над ними?

— Вы же там жили, — тихо сказала Маша, стягивая с головы капюшон. Она провела рукой по волосам — сколько не расчёсывай, а всё равно не станут блестящими и шелковистыми, если вчера дождь, сегодня ветер, и горячей воды нет на километры вокруг. — Вы слышали что-то?

— Ну да, она без конца сама с собой болтает, — глядя мимо всех них, сообщила Аника. Её голос превратился в грубый мальчишеский басок. Волновалась что ли. — Только невнятно.

— А она одна? — Маша втянула воздух. Ей вдруг стало жарко, первый раз за всю практику в Печищах. Взвизгнула под её пальцами застёжка-молния на ветровке. — Она точно одна там?

Все переглянулись, как будто нарастили вокруг себя паутину из взглядов, жестов и немых усмешек. Инесса обернулась к Лауре, которая тут же уткнулась в чистый разворот тетради. Аника сузила глаза и посмотрела Маше через плечо, а там дёрнулась Сабрина.

Динара весь плакат заложила фигурами из карандашей. Местные карандаши, общие — ну что с них взять — обломанные, то короткие, то длинные, как будто покусанные к тому же. Она складывала из них руны на алых прямоугольниках.

— А с кем ещё? — разрушила тишину Сабрина. — Всё, я ушла за отчётом.

Маша выскочила за ней следом. На крыльце тяжёлая сырая ночь свалилась на плечи. От фонаря было так светло, что она смогла бы разглядеть каждую трещинку на деревянных ступеньках. А ветер забрался под куртку.

— Знаешь, — на ходу сказала Сабрина, даже не согнав с лица привычную скуку. — Я испугалась.

«Прохладно что-то сегодня». «Я испугалась».

Маша от неожиданности замерла на последней ступеньке. Вокруг стрекотала ночь, и свет на втором этаже не горел. Чёрнотой смотрело окно Эльзы на мир.

— Я тоже, неприятно слышать, как человек сам с собой болтает.

— Да нет, я не о том сейчас, — через плечо вздохнула Сабрина.

— А о чём?

Она безразлично махнула рукой и зашагала дальше. Она ходила почти бесшумно и по высокой траве, и по размытой дождями дороге, и по скрипучим половицам. Решив отложить разговоры до более уютного времени и места, Маша сунула рукава в карманы и пошла следом.

Там, где дорога загибалась к столовой, она замерла на секунду, ощутив болезненный укол в груди. Там, за чёрными стволами деревьев Маше почудился жёлтый свет старой лампы. Там, в приземистом зданьице со столовой и кухней.

«Нет там никакого света», — приказала она себе, и силуэты деревьев тут же скрыли случайный блик.

Маша точно помнила, как Инесса протянула руку к заляпанному выключателю. Ногти её, даже в таком свете, ногти с идеальным маникюром — Маша хорошо помнила. Они выключали свет кухне.

«Там нет никакого света».

Она ускорила шаг и почти догнала Сабрину.

Ляли в комнате не нашлось, по крайней мере, она не отозвалась на собственное имя. Темнота здесь была пыльной и душной, пахла сырыми одеялами, и по полу ползал сквозняк. Маша похлопала по карманам и только сейчас убедилась, что ходила без фонарика. Наверное, бросила его на тумбочке. На душе стало ещё противнее.

— Давай быстрее, — проворчала она.

Сабрина ушла в темноту и растворилась в ней, как будто специально игнорируя её слова. Маша прислонилась к двери, прикрывая глаза. Сон — не сон, а слабость брала своё. Она почувствовала, что боль в горле возвращается, и снова захотелось пить. Тёплый чай на кухне, а вода из бутылки только обожжёт горло сильнее. Интересно, успела ли остыть кастрюля?