Увидеть море (СИ) - Зайцев Павел Сергеевич. Страница 16

Что делает русский студент в минуту печали? Правильно! Идёт за водкой! (Хотя, правда, и то, что он идет туда во все остальные свободные, а иногда и занятые «минуты»).

К нам Толик вернулся чернее тучи, аккуратно уложил вино в холодильник, после чего мы отправились в ларёк за более эффективным болеутоляющим.

Эта жестокая фраза «давай останемся друзьями»! Она стёрла обычную самоуверенную усмешку с губ Толика и превратила его в щенка лабрадора, выброшенного хозяином за дверь в дождливую погоду. Первые пару часов он молча пил водку стаканами и меланхолично разглядывал нас огромными полными слез глазами, слушая утешительные доводы про то, что:

а) она всё равно нафиг никому не нужна, и на неё кроме Толика никто не посмотрит;

б) всё равно шлюха, и спит со всеми направо и налево; и

в) по крайней мере, у Толика был секс, а Роме уже три раза девушки предлагали остаться другом без малейшего намёка на предварительный интим!

Толик слушал, глотал водку и согласно кивал, как китайский болванчик. После седьмого или восьмого стакана кивание прекратилось, Толик поднял на нас мутные глаза полные боли, и рёв смертельно раненного бычка огласил комнату. Наш друг принялся молотить кулаками по столу, вдребезги круша стаканы. Осколки глубоко входили в руки влюбленного, но он словно не замечал этого, продолжая вопить и молотить по каше из осколков стекла, фаянса и ошмётков закуски.

Осыпанные брызгами стекла и крови в первые пару секунд мы с Ромой оцепенели и временно утратили способность действовать.

Ещё через мгновение наш друг поднялся, воздевая к потолку окровавленные длани, развернулся и в два прыжка оказался у окна, попытавшись выйти в открытый космос на высоте третьего этажа прямо через оконное стекло. Нашему с Ромой прыжку позавидовали бы лучшие футбольные вратари мира. Перехватив жертву безответной любви в воздухе, мы обрушились на неё сверху, припечатав к полу и дополнив душевные страдания легким сотрясением мозга. Сверху нас красиво осыпал дождь осколков оконного стекла, которое неудавшийся самоубийца успел задеть, нанеся себе ещё пару глубоких порезов.

Следующее утро Анатолий встречал с ужасным похмельем, забинтованными руками, а также шишками и ссадинами на голове.

- Какой же я дурак, — простонал он, оглядывая лужи крови и кучи битой посуды на полу и на столе. — А по голове меня кто вчера приложил?

- Клин клином вышибают, — виновато ответствовали мы, разливая принесённое пиво в два чудом уцелевших бокала.

* * *

В это время дела в институте шли не лучшим образом. Зимнюю сессию я закрыл со скрежетом, но некоторые преподаватели не обошлись без пары недружелюбных и даже злобных пророчеств. Не желая раздражать их, весь второй семестр я старался попадаться им на глаза как можно реже, и вместо пар стирал пальцы о гриф гитары.

Мы с Мишей организовали рок-группу и кинули все силы для скорейшего покорения музыкальной сцены.

Моё лидерство в группе не подвергалось, сомнению, как минимум с моей стороны, что было очень логично — у меня был приятный и громкий голос, и в те ноты, в которые я попадал, я попадал исключительно красиво.

Миша придерживался ошибочного мнения, что лидером группы является он, так как он единственный из группы имел музыкальный слух и мог настраивать гитару. Вакансию барабанщика через некоторое время заполнил Славик, который так очевидно не мог петь или играть на музыкальных инструментах, что был далёк от амбиций лидера, и был рад самой возможностью играть в группе.

Барабанов, правда, у нас не было, и первое время во время репетиций Славик стучал ложкой по обложкам учебников и банке из-под тушенки. Во второй руке у него была деревянная палка, которой он изредка с оттяжкой бил по разложенным на кровати подушкам.

- Бас-бочка — это основа ритма! — компетентно прокомментировал он свой вандализм. Мы с Мишей многозначительно переглянулись, оценив правильность выбора.

Первое время репетиции привлекали зевак из соседних блоков, которые не упускали возможность позубоскалить над «барабанной установкой» Славика и творческим процессом в целом.

Однако уже через месяц мы записали альбом акустических и инструментальных хитов собственного сочинения и снискали себе признание нескольких фанатов из числа особо непритязательных в музыкальном смысле обитателей общаги.

После выпуска этого магнитоальбома значимость нашего вклада в культурное пространство стала очевидна, и мы решили дать команде название. По поводу этого был организован брейнсторминг с непременными возляиниями.

Повернувшийся на почве дума и дэт-металла Славик выдвигал малопонятные названия на латыни вроде «Морбиус Литера» или «Трайангл Ансёртанти», Миша лоббировал простые и поэтичные названия вроде «Ночь» или «Осенний блюз», мне же хотелось, чтобы группа называлась интересно и оригинально, ну, например, «ПараНоев Ковчег».

- А водка то у нас кончилась, — прервал застольные дебаты Андрюха. — Я бы сходил, но денег у меня нет. Извиняйте! Я — подлая нищенка!

- Вот оно! — воскликнул я. — Подлая нищенка! Чем не название для группы?

- Учитывая то, на чём мы играем, вполне подходит, — хмыкнул Миша.

- Ну, или Цереус Контентиус, может? — робко добавил Славик. Он тоже не любил скидываться, и был не прочь взять на себя роль гонца в ларёк.

Информация о молодой группе неслась по миру, и уже порой достигала наших ушей, в несколько искаженном в виде.

- Отличную группу слышал недавно на кассете у пацанов в третьей общаге! — рассказал мне пьяный третьекурсник на вечеринке каких-то случайных знакомых, — и название прикольное — «Подлый Онищенко»!

Стало очевидно, что пора выходить на новый уровень и осваивать настоящие инструменты.

* * *

«Жизнь — дерьмо, если ты не играешь в рок-группе!»

У.Галлахер

Мы заслали беспардонного Славика подружиться с институтским администратором БАЗа (Большого Актового Зала), снабдив его бутылкой водки и наставлениями. К вечеру наш барабанщик вернулся с перегаром, набором интересных историй из жизни музыкантов и разрешением «подлому Онищенке» репетировать на институтских инструментах. С этого момента мы стали реальной силой в музыкальной тусовке института.

Конкуренцию на пути на местечковый Олимп нам составила группа эстетов, практикующих исключительно зарубежные песнопения, под предводительством признанного вокалиста и сердцееда Вани с психологического факультета. Предметом его гордости были длинные русые волосы, неподражаемой высоты и звучности «козлетон» и умение раскрутить на секс за пять минут любую девушку из числа тех, кто и так мечтал раскрутиться на секс с институтской «звездой». Надо сказать, таких хватало.

Он и его команда не преминули выразить эстетствующее «Фи!» нашему русскороковому репертуару из песен Чайфа, Чижа, Сплина и Калинового Моста.

Однако, в силу цеховой солидарности, в общем и целом, они общались с нами в меру дружелюбно и снисходительно.

Поглядывая на их новенькие блестящие инструменты, кожаные штаны, косухи и уверенные позы, мы чувствовали себя несколько подавленно и скованно. Славик постоянно сбивался с ритма, я то и дело норовил пройтись вокалом «по соседям», а Миша слыша всё это, корчил такие отчаянно-душераздирающие мины, что наш Подлая Нищенка-бэнд выглядел жалко и уныло. К тому же выяснилось, что представляться этим именем нам неловко.

- Парни, а как ваша группа называется, — спросил как-то Ваня, выходящий из репетиционной комнаты в окружении своих мрачных соратников.

- Да, у нас пока нет постоянного названия… — смущённо промямлил Миша.

- Пока, постоянного названия не придумали… — пробубнил я.

- «Подлая Нищенка»! Мы называемся «Подлая Нищенка!» Фактически мы этим отражаем бедность нашего технического инструментария, и наш статус аутсайдеров на институтской сцене, хотя мы встречали уже некоторые необычные трактовки нашего названия как, например «Подлый Онищенко»… — радостно теребя очки, принялся объяснять общительный Славик, не замечая наших раздраженных взглядов.