Двухгадюшник. Рассказы - Михайлов Максим. Страница 28

— Бежим создавать алиби?

Секунду не врубаюсь, потом узнаю говорящего, и волна сумасшедшей радости захлестывает нутро. Ну надо же как удачно!

— Питон! Слава Богу, ты здесь! Я снимаю заказ, к черту все! Слышишь, ничего не надо!

Слабая улыбка трогает его губы, у Питона всегда так. Его не поймешь, радуется он или печалится, одинаковый, как памятник. Скотина бесчувственная. Глаза, однако, не улыбаются, как обычно холодные, пустые, бесцветные. При первом знакомстве обычно это шокирует. Но я знаю Питона давно и не обращаю внимания.

— Не ори на весь подъезд. Не на митинге. Пойдем в квартиру.

Левая рука выныривает из глубокого кармана плаща и с неожиданной силой направляет меня в мое жилище. Интересно, почему левая, Питон правша, но правая рука будто приросла ко второму карману. Чем-то мне это не нравится. Но внезапно обрушившиеся радость и облегчение, эйфория от удачно решенной проблемы не дают мне додумать мелькнувшую мысль. Тем временем за гостем захлопывается дверь, и мы оказываемся в тесной прихожей.

— Послушай, Питон, а как ты здесь оказался, ты же должен был…

Я осекаюсь, потому что правая рука Питона наконец покидает карман и вытягивается в мою сторону. Напряженную кисть продолжает малокалиберный спортивный пистолет.

— Бабки где? — голос тихий и спокойный, как всегда.

— Подожди, Питон, какие бабки? Ты же ничего не делал? За что?

— Ваньку валять не надо. Бабки с краснодарского сахара. Где? — пистолетное дуло вопросительно заглядывает мне в глаза.

— Какой сахар! А ты вообще, здесь при чем!

— Пристрелю, — тем же тоном прерывает мою возмущенную тираду Питон.

— Ладно, хрен с тобой. Был сахар! Были бабки! Вчера вечером Одесса положил в банк, счет и всю прочую хрень знает только он, от меня ты чего хочешь?

— Не гони. Бабки здесь. Знаю. Минуту на то чтобы достать, потом прострелю ногу.

Вглядываюсь в пустые, мертвые глаза и понимаю — убьет, по любому убьет! И не просто так он здесь оказался, когда должен был быть на другом конце города. Наверняка отследил, гад. И не собирался он мочить Одессу, как договаривались. Что ему три штуки баксов, когда за такой же труп можно взять пятьдесят. Вот дурак! Вот это влип! Убьет ведь! Прихлопнет как муху! Вот ведь пошел по шерсть, а вернулся стриженным! Зачем только я все это затеял! Стоп! Думай, тяни время! У Питона ствол, а уж как он умеет с ним обращаться, знаю не понаслышке, не одну тонну свинца вместе отправили в мишени. Быстро оглядываю прихожую, нет, здесь никаких шансов. Бросится на него? Нет, далековато стоит, пока доберусь, точно пару дырок во мне успеет сделать. И за угол отскочить не успеть — слишком неудачно стою. Тесно и нет ничего подходящего, запустить в убийцу, чтобы хоть на секунду отвлечь. Выманить бы его! Добраться до кухни, там ножи, вилки, вообще подручных предметов хватает. Можно попробовать. Вдруг повезет! Только осторожно, чтобы не догадался! Чуть-чуть подыграй ему. Давай!

— Слушай, Питон, ладно сдаюсь, здесь бабки. Здесь! Там много! Пятьдесят кусков! Давай поделимся и разбежались, а?

Он только молча мотнул головой. Еще бы, зачем делиться, когда можно взять все?

— Не хочешь, ладно. Тогда забирай все и уходи. Я не скажу, что это ты! Честно! Скажу, ограбили в подъезде, договорились? Нет?

— Боливар не вывезет двоих, так ты говоришь обычно? — вновь тень улыбки, не отражающейся в глазах, возникает на его губах.

— Убьешь, сволочь?! Так и так ведь убьешь?! Ну и хрен тебе тогда, а не деньги! Ищи сам!!!

— Квартира маленькая — найду. А умирать долго будешь.

Ствол пистолета опускается, нацеливаясь мне вниз живота. Отлично, теперь только не переиграть, пусть видит, что я испугался и готов на все. Только не переиграть…

— Питон, ты что! Нет не надо! Да подавись ты своими деньгами! Отдам! Все отдам!

Вновь улыбается, скотина! Весело тебе! Ничего, сейчас, сейчас… Скоро придет мой черед веселиться.

— Веди, — ствол пистолета обозначает повелительный жест и вновь упирается мне в грудь.

— Там, на кухне на антресолях! Сейчас! Сейчас!

— Иди. Доставай.

Пятясь, отступаю на кухню. Питон тоже делает несколько шагов и замирает в начале коридора, ствол неотступно смотрит мне в живот. Медленно, осторожно подставляю табуретку и открываю антресоли. Так, что у нас здесь? Верхняя часть моего тела надежно скрыта от убийцы. Отлично. Нарочито шумно передвигаю левой рукой какой-то хлам, а правая цепко ложится на рукоять маленького разделочного топорика. Жаль, что это не пистолет, но за неимением гербовой, пишем на простой. Слабый, но шанс. Лучше так, чем пристрелят как барана на бойне. Глубокий выдох и медленный вдох, мышцы ног предельно расслабляются, потом незаметно напружиниваются. Пошел отсчет. «Раз», — правая рука вытягивает топорик из-под коробки с пустыми бутылками. «Два», — левая надежно упирается в край антресолей. «Три!» — резко приседаю, топорик летит в голову Питона, а я сам рывком ныряю за угол.

Почти получилось, время послушно растягивается, и я успеваю заметить вздрогнувший воздух на срезе ствола и неловко скорчившуюся уворачиваясь от моего подарка фигуру Питона. Потом что-то тупо бьет в область печени, а до ушей доносится кашляющий звук выстрела. Врезаюсь спиной в массивный обеденный стол, но боли абсолютно не чувствую. Еще один удар в голову, и сознание сворачивается в черную точку, гася окружающий мир.

Мужчина в черном плаще вышел из подъезда, чуть задержался на ступеньках, подставляя лицо под ласку теплых лучей весеннего солнца, и зашагал, обходя лужи, в сторону арки, ведущей на улицу. «Как все просто…» — мельком подумал он, перепрыгивая текущий к сливной решетке ручей, и погладил пачку зеленых банкнот надежно скрытую в глубоком кармане. Его не терзали комплексы и сомнения, он уже давно жил только для себя и считался лишь со своими интересами и желаниями. Так его научила жизнь, та самая сучья и подлая, что кипела вокруг под девизом: «Подставь ближнего, пока он не подставил тебя!» «Кто сильнее, тот и прав! У кого больше денег, тот и на коне!» — кричала она ему в уши с самого детства, улыбаясь с экранов телевизоров рекламой дорогих машин, ухмыляясь с ночных улиц манящими вывесками казино и ресторанов. «Все продается и покупается», — развратно шептала она в шорохе чулков дорогих проституток. И он соглашался. До сих пор он всегда был сильнее, деньги всегда были, и он мог купить на них все, что хотел.

А та ерунда, о которой он когда-то читал в давно забытых книгах, со смешными названиями «Любовь», «Дружба», «Честь», и которая, по словам тех же книг, не покупалась за деньги, ему была просто не нужна. Зачем?

Истребитель

Противный писк, на одной и той же визгливой ноте, настойчиво бился в барабанные перепонки, разрывая расслабляющую пелену утренней медитации. Какое-то время Кеннет еще продолжал по инерции плыть в сверкающем тумане, не понимая, что могло нарушить его покой, но унылые контуры окружающей реальности уже неумолимо проступали сквозь разрывы в искрящейся дымке. Переход был как всегда мгновенный, он осознал себя сидящим в позе лотоса на старом потертом ковре в дешевой однокомнатной квартирке, которую снимал уже много лет. Небрежно брошенный на стол пейджер надрывался, захлебываясь писком.

Скривившись как от зубной боли Кеннет потянулся к столу. Так и есть. Недаром вчера у него было какое-то смутное предчувствие. Бегущая строка раз за разом повторяла два слова: «Красный код». Он знал, что это значит. Вызов экстренной срочности. О том, чтобы закончить тренировку теперь не может быть и речи, а то, что прерванный процесс духовной регуляции опасен для здоровья, руководство Компании волновало меньше всего.

Не прошло и минуты, как Кеннет Карсон, ни чем не примечательный молодой парень лет двадцати пяти, вошел в двери станции метро и растворился в пестрой толпе спешащих по своим делам горожан. Уже довольно давно он вынужден был отказаться от вождения автомобиля, который с тех пор тихо доживал свой век, гния в гараже. Дело в том, что в последнее время у Кеннет все чаще случались видения, слава Богу, кратковременные продолжавшиеся всего несколько секунд, зато качественно выбивавшие на это время из реальности. Запределье не хотело отпускать, напоминая о себе даже в реальном мире. Кеннет давно свыкся с этими приветами с работы, но случись с ним такое за рулем, последствия могли быть ужасны. Так что пришлось скрепя сердце отказаться от вождения любого транспорта. Он прекрасно знал, что во всем виновата эта проклятая работа. И видения были отнюдь не самым большим злом, которое она ему доставляла. Он все равно никогда не мог толком вспомнить их содержания, как ни старался. Они проходили, оставляя после себя знобкую вялость в мышцах и смутное чувство вины и тревоги в душе, иногда память сохраняла лицо кого-нибудь из погибших друзей. Но все это было ерундой по сравнению с припадками черной меланхолии и снами, приходившими каждую ночь. Запределье держало крепко, а неплохое жалованье, гораздо выше среднего, и разовые премиальные за риск, после каждого задания, позволяющие никогда не задумываться о деньгах, были, по мнению Кеннета, весьма небольшой компенсацией.