Байки на бис - Дуров Лев Константинович. Страница 35

И тут Алексей Александрович, к ужасу своему, увидел, как рядом с официальным микрофоном из-за трибуны медленно поднимается другой – маленький, незнакомый. Сурков изменился в лице, обвел зал бессмысленным взглядом и глухо сказал:

– В этом меня пытаются убедить некоторые наши неблагожелатели на Западе, – и снова его голос обрел уверенность. – А я утверждаю: советская литература покоряет одну вершину за другой. Ей нет равных… Все прогрессивное человечество… – и уверенно покатил по тексту.

Подозрительный маленький микрофон медленно скрылся за трибуной. Девяностолетняя Мариэтта Шагинян, которая уже плохо слышала, убрала свой слуховой аппарат, как только поняла, что ничего нового Алексей Александрович так и не скажет.

Тамбовская травести

Эту актрису знали и любили все тамбовские театралы. Ее сценическое амплуа, травести, позволяло ей играть на сцене местного драматического театра мальчиков, девочек и подростков до тех пор, пока время не наложило на ее облик свой, неподвластный никакому гриму отпечаток. И тогда она, уже без грима, стала играть забавных старушек. Выйдя на пенсию, она решила съездить по своей надобности в Москву. В столице у нее не было ни родственников, ни знакомых, поэтому, сделав свои дела, она вернулась на вокзал. До Нового года оставалось двое суток. То ли у бывшей актрисы уже и не было денег на обратный билет, то ли ею овладела старческая апатия, но она спокойно притулилась в уголке лавки и стала равнодушно смотреть на вокзальную суету. А потом и задремала.

Начальник местного отделения милиции, который регулярно обходил подведомственную ему территорию, сразу приметил одинокую старушку и, когда на следующий день обнаружил ее на прежнем месте, сделал своим подчиненным разнос.

– Чем вы занимаетесь? – грозно спросил он. – До Нового года остались считаные часы, а в зале ожидания творится бардак! У нас здесь не гостиница! У нас вторые сутки сидит старушка, и никто не спросит, куда ей, что с ней? Приведите мне ее, я сам с ней поговорю, если уж у вас на это времени не хватает.

Привели старушку. Капитан побеседовал с ней, выяснил, что она травести, что ей нужно в Тамбов и что на последние деньги она купила пачку печенья, которым и питалась, размачивая его в стакане с газировкой за одну копейку.

– Чтобы с первым же поездом ее здесь не было, – приказал капитан-человеколюб и пошел перекусить, оставив вместо себя заместителя.

Заместитель был исполнительным офицером, и, когда наступил час отправления нужного поезда, он вызвал старшину и приказал ему посадить старушку со всеми почестями.

– А где ее багаж? – спросил старшина. Этого заместитель не знал, но он увидел рядом со старушкой туго набитый портфель.

– Не видишь?

– Вижу, – сказал старшина, взял портфель, подхватил под руку старушку и пошел выполнять приказание.

Он договорился с проводником, усадил старушку у окна за столик и взял под козырек.

– Счастливого пути! С Новым годом, бабуля! – и ушел. Поезд тронулся. Бывшая актриса долго смотрела бессмысленным взглядом в окно и никак не могла сообразить, что же произошло. Потом, на повороте, в ее бок уперся портфель. Она щелкнула замком, открыла его, и глаза ее наполнились слезами.

– Боже мой, – сказала она, – такого не может быть ни в одной стране, чтобы органы поздравляли с Новым годом обычную травести. Может, они подумали, что я из Франции? Да нет, они, наверное, меня узнали, – и стала доставать из портфеля коньяк, шампанское, бисквиты, буженину, шоколад…. – Родные мои, – приглашала она соседей по купе, – угощайтесь, пожалуйста. Мне ведь ничего не надо, кроме пачки печенья.

До Тамбова все было выпито и съедено.

И в тот час, когда травести выходила налегке из вагона, в Москве, в том же самом отделении милиции, появился лейтенант, только что сменившийся с дежурства…

– А где мой портфель? – спросил он у дежурного.

– А он у тебя был? – спросил дежурный.

– Зарезали-и!.. – простонал лейтенант и сел там же, где стоял.

Червонец

Из больничной палаты выписывался интеллигент – мой сосед по койке. И очень уж он страдал от того, что не может достойно отблагодарить профессора, который поставил его на ноги.

– Боже, – нудил он, – как это некрасиво! Ведь что-то я должен ему подарить…

Мне надоело его нытье, и я предложил:

– Ну дайте ему незаметно хотя бы червонец. Он сам купит себе, что ему надо.

А десять рублей в ту пору были хорошие деньги.

– Но это некрасиво, – поморщился интеллигент. – А впрочем…

И когда профессор пришел проститься с ним, он, краснея и смущаясь, отвел его к распахнутому настежь окну и, держа руку в кармане, стал ему что-то сбивчиво говорить.

Чтобы не смущать их, мы, трое оставшихся, как по команде отвернулись от окна. И тут раздался возмущенный голос профессора:

– Как вы посмели?!

Кто-то пробежал по палате и хлопнул дверью. Мы обернулись: профессор один стоял у окна, засунув руки в карманы халата, и тяжело дышал. Потом его седые брови поползли вверх, он вытащил из кармана червонец, тупо на него посмотрел и пробормотал:

– Все-таки сунул, стервец! – и, перегнувшись через подоконник, крикнул: – Чернов! Это свинство! – скомкал червонец, бросил его со второго этажа к подъезду и выскочил из палаты.

Не успели мы обсудить его благородный поступок, как вошла медсестра.

– Что у вас тут произошло? – спросила она ледяным тоном.

– Ничего.

– Как это ничего? Профессор вне себя. Он, как всегда, надел мой халат, а там лежала десятка, которой не оказалось. Я спросила, не мог ли он ее выронить. «Нет, – сказал он, – я ее выбросил в окно». Так что случилось?

Мы натянули на свои головы простыни и тихо заскулили.

Часть третья

И смех и грех

Подслушанный разговор

Сейчас живой русский язык можно услышать только от стариков и старушек.

Однажды я забыл дома ключи от квартиры и в ожидании жены подсел во дворе на лавочку к двум бабкам. Они говорили о наболевшем.

Одна:

– Вот у моей соседки хороший доктор был. От кашля ее лечил. Она все кашляла, кашляла, а потом перестала.

– Вылечилась?

– Нет, померла…

И такое бывает.

Бабушки помолчали, и теперь другая полюбопытствовала:

– А чё твои-то – так и живут не расписанными?

– Так и живут.

– А чё так-то?

– Дак ведь волк и меченых овец ворует.

Говорливые старушки на лавочке продолжали свою беседу.

Одна:

– Ты квартиру-то свою продала с углом аль без угла?

– Что я дура, что ль? Конечно, с углом.

– Это хорошо. Да и сколь нам и маяться-то осталось… А ты справу-то себе приготовила?

– А то! Я ее еще в девках приготовила.

– Дак ведь она поди уж сгнила!

– А мне там не плясать!

Ну что, молодежь, поняла что-нибудь?

А речь всего-навсего шла о том, что одна старушка продала квартиру с условием, что до своей кончины она будет иметь в ней свой уголок – угол. А «справа» – это платье, в котором кладут в гроб. Раньше о ней думали загодя: кто знает, когда тебя настигнет костлявая.

Вот такие пироги. Как говорят, заплати налоги, а потом баунтись!