Семейные трагедии Романовых. Трудный выбор - Сукина Людмила Борисовна. Страница 22

Особенно популярна царевна Елизавета Петровна была в гвардии. Ходили слухи, что при свержении Бирона многие гвардейцы думали, что императрицей станет Елизавета, и были, мягко говоря, удивлены провозглашением регентшей Анны Леопольдовны. Любовь гвардейских офицеров и солдат к собственной персоне царевна старательно и умело поддерживала. Она никогда не отказывала, когда женатые гвардейцы просили ее крестить их новорожденных детей, а потом устанавливала со своими кумовьями почти родственные отношения. Елизавета часто ночевала в принадлежавшем ей Смольном, или Смоляном, дворе, находившемся рядом с казармами, и здесь принимала гвардейских солдат и офицеров. Злые языки при императорском дворе судачили, что у царевны бывают ассамблеи для нижних чинов Преображенского полка. Принца Антона с Остерманом сильно волновала дружба Елизаветы с гвардейцами, но Анна Леопольдовна, увлеченная устройством своих любовных дел, отмахивалась от слухов об этом, как от надоедливых мух, считая все это блажью старой девы.

Политические перспективы дочери Петра Великого наконец всерьез заинтересовали и иностранных послов: французского, английского и шведского. Правительства этих стран были недовольны, что Россия при Анне Леопольдовне все еще пыталась по старой памяти лезть в европейские дела. Почему-то за границей считали, что Елизавета вернет страну к допетровской старине с ее неспешной внутренней жизнью и равнодушием к внешним вопросам, напрямую ее не касающимся. Иноземные послы стали предпринимать усилия для того, чтобы склонить царевну к государственному перевороту. Швеция даже начала против России войну, одной из целей которой было якобы желание возвести на престол тринадцатилетнего герцога Голштинского Карла Петра Ульриха.

Сама же Елизавета все время колебалась. Она то давала обещания своим иностранным союзникам, то брала их назад. У нее не было верного и решительного человека, который мог бы возглавить поход гвардии на штурм спален Анны Леопольдовны и ее супруга. Правда, прислуга в Зимнем дворце болтала, что однажды к царевне приходил отставной фельдмаршал Миних и клялся, что для нее готов повторить тот же маневр, которым обеспечил передачу власти ее двоюродной племяннице, но Елизавета отказалась от его услуг, заявив, что сама решит, что ей делать. Но для самостоятельных действий у Елизаветы Петровны не хватало ни энергии, ни воли. Тридцатидвухлетняя, не по возрасту располневшая и обленившаяся от вынужденного безделья царевна меньше всего представляла себя в роли амазонки в шлеме, мчащейся во главе вооруженного отряда к Зимнему дворцу свергать с престола свою дальнюю родню.

Но само брауншвейгское семейство спровоцировало Елизавету и ее окружение на решительные действия. В июле 1741 года верные царевне гвардейцы были взбудоражены слухами, что ее хотят выдать замуж за принца Людовика, родного брата Антона Ульриха. Людовика Брауншвейгского прочили на вакантный тогда престол герцога Курляндии. Анна Леопольдовна этим браком хотела убить двух зайцев сразу. С одной стороны, она повторила бы трюк, ранее проделанный Петром Великим с ее тетушкой Анной Ивановной: замужество автоматически удалило бы Елизавету из России в Курляндию и по крайней мере на ближайшее время лишило бы царевну возможности претендовать на императорскую корону. С другой – связала бы Елизавету Петровну со своей семьей двойными узами родства и могла апеллировать как к совести самой царевны, так и к общественному мнению, в случае покушений с ее стороны на престол, занятый Иваном Антоновичем, который оказывался в таком случае в двойной роли – племянника и двоюродного внука претендентки. Но матримониальные планы правительницы потерпели неудачу. Елизавета заявила, что вообще никогда не собирается выходить замуж. Анна Леопольдовна, тогда только что родившая дочь Екатерину и не покидавшая по этому случаю своей спальни, пыталась надавить на двоюродную тетку через придворных, но те дружно отказывались принимать участие в столь деликатном деле.

Столь же неудачно закончился и проект с выдачей Елизаветы замуж за французского принца Конти. Якобы с таким предложением к ней обращалась супруга придворного живописца Каравакка. Но когда об этом стал расспрашивать саму Елизавету французский посол маркиз Иоахим Жан Шетарди де ля Тротти, царевна ответила, что это пустой слух. Рассматривать другие варианты после решительного отказа принцу Людовику Брауншвейгскому и заявлений, что она никогда замуж не выйдет, было бы крайне неосторожно и оскорбительно по отношению к Анне Иоанновне и Антону Ульриху.

Тогда Елизавете стали намекать, что в качестве незамужней девицы (тайный брак с Разумовским был не в счет) она при дворе не нужна, и ее могут постричь в монахини, вспомнив старую традицию царской семьи. В ответ царевна активизировала свои секретные сношения с иностранными послами и агентами европейских правительств. Часть из этих контактов была прослежена соглядатаями Анны Леопольдовны. Скандал в семействе Романовых стал неизбежным. Для выяснения отношений был нужен только повод.

Таковым стало появление шведского манифеста, намеренно оставленного солдатами в одной из финских деревень. В манифесте говорилось, что шведы воюют с Россией не из соображений собственной выгоды, а во имя восстановления справедливости, освобождения русских от засилья иноземцев и возведения на трон государя русской крови. Остерман и принц Антон всполошились. Документ был явно инспирирован друзьями Елизаветы Петровны. По столице давно уже ходили слухи, что вместо младенца Ивана престол скоро займет его двоюродный дядюшка из Голштинии – родной внук Петра Великого, которому до совершеннолетия оставалось всего три года, и в России снова появится самостоятельный император, без всяких регентов и регентш. В противном случае трон может достаться даже не детям Антона Ульриха, а детям Анны Леопольдовны, рожденными от ее любовной связи с Линаром, и страной будут управлять уже не сами Романовы, а их бастарды.

Остерман и принц Антон приняли срочные меры, чтобы текст манифеста не распространялся в народе. Они обо всем доложили правительнице. Анна Леопольдовна сначала, как всегда, хотела отмахнуться, но потом решила все же вызвать Елизавету Петровну на откровенный разговор.

В понедельник 23 ноября в Зимнем дворце был один из обычных куртагов (приемов). Маркиз Шетарди обратил внимание на то, что Анна Леопольдовна выглядела мрачнее обычного и все ходила кругами по залу. Потом удалилась в уединенную комнату и вызвала туда Елизавету. Через некоторое время царевна вышла, на лице ее читались следы сильного волнения.

Анна Леопольдовна потребовала от Елизаветы прекратить встречи с Шетарди, которого хотела выслать из страны. Царевна ответила, что Остерман как первый министр должен приказать французскому послу не видеться с ней, так как сама она не смеет заявлять такие вещи уважаемому иностранцу. Раздосадованная тем, что ей перечат, правительница стала говорить с Елизаветой повелительным тоном, та тоже повысила голос. Анна заявила, что ей стало известно о сношениях царевны с неприятельской армией и политических интригах ее лекаря Лестока. Елизавета Петровна все отрицала. Анна Леопольдовна пообещала при наличии доказательств арестовать Лестока и подвергнуть его допросу. Обе дамы были крайне раздражены и недовольны результатами разговора.

Это была первая серьезная стычка Елизаветы с правительницей. Она открыла царевне всю опасность ее положения. Если арестуют Лестока и станут его пытать, трудно сказать, сможет ли он сохранить их общие секреты, а тогда монастырь и ссылка будут неминуемы. Елизавета решила действовать. Она еще не знала, что на последние размышления ей осталось меньше суток.

На другой день, 24 ноября, в первом часу дня в казармы всех гвардейских полков поступило правительственное распоряжение готовиться к скорому походу в Финляндию против шведов. Но в окружении Елизаветы Петровны сразу поняли, что это только предлог. На самом деле гвардию хотят увести подальше от столицы, чтобы оставить царевну без всякой поддержки. Воронцов, Разумовский, Шувалов и Лесток приступили к Елизавете и стали настаивать, чтобы она немедленно с помощью гвардейцев произвела государственный переворот, иначе вскоре с ней может случиться все что угодно.