Архив Шерлока Холмса. Сыскная полиция (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 47

– Что ж, он имел на это право.

– Должно быть, воздух Италии на него так подействовал, вдохнул в него жестокий итальянский нрав. Он написал мне и прислал копию своей книги, чтобы я знала, чего ожидать, и от этого страдала еще больше. В письме он сказал, что есть две копии рукописи, одна – для меня, вторая – для его издателя.

– Как вам стало известно, что его копия еще не попала к издателю?

– Я знала имя его издателя. Он ведь и до этого писал. Я выяснила, что из Италии ему ничего не приходило. А потом Дуглас неожиданно умер. Понимаете, пока его копия рукописи существовала, я не могла чувствовать себя в безопасности. Конечно же, она должна была находиться где-то среди вещей, которые вернулись к его матери. Мне пришлось снова обратиться к услугам своих людей. Одна из них устроилась служанкой в дом. Я хотела, чтобы все было сделано честно. Поверьте, я правда сделала все, что смогла. Я была готова купить этот дом и все, что находилось в нем. Она могла назвать любую цену, и я согласилась бы на нее. Обратиться к иным средствам я решилась только после того, как у меня не осталось выбора. Мистер Холмс, да, я поступила с Дугласом несколько жестоко (и видит Бог, раскаиваюсь в этом!), но что мне оставалось делать, если на кон было поставлено мое будущее?

Шерлок Холмс пожал плечами.

– Что ж, – сказал он. – Пожалуй, мне снова придется взять на себя роль адвоката и объявить о замене судебного преследования материальным вознаграждением. Во сколько может обойтись кругосветное путешествие первым классом? – От удивления брови леди поползли вверх. – Как вы думаете, пяти тысяч фунтов хватит?

– Думаю, что вполне.

– Очень хорошо. Тогда я попрошу вас выписать чек на эту сумму, а я передам его миссис Мейберли. По вашей воле она достаточно натерпелась, и я думаю, что небольшая смена климата восстановит ее силы. А что касается вас, леди, – он наставительно покачал в воздухе указательным пальцем, – будьте осторожны! Если играете с острыми предметами, рано или поздно обязательно порежете свои прелестные ручки.

Дело Х Приключение с львиной гривой

Просто удивительно, что одно из самых сложных и необычных дел, которыми мне приходилось заниматься на протяжении своей долгой профессиональной карьеры, попало ко мне в руки после того, как я ушел на покой, и, что называется, свалилось мне как снег на голову. Это произошло, когда я удалился в свой небольшой дом в Суссексе и полностью отдался спокойной жизни на лоне благодатной природы, о которой много лет мечтал, живя в сером и мрачном Лондоне. В этот период жизни наши с Ватсоном пути почти окончательно разошлись. Он лишь изредка наведывался ко мне на выходных, так что мне самому приходится писать о себе. Ах, если бы мой верный Ватсон был рядом, каким чудесным материалом стало бы для него столь необычное происшествие… Ну, и то, как я блестяще преодолел все трудности, разумеется. Но, увы, мне самому придется рассказывать все своими словами, по-простому, как умею, описывая каждый шаг, сделанный мною по той нелегкой дороге, которая открылась мне, когда я взялся разгадать загадку львиной гривы.

Моя вилла стоит на южном склоне прибрежных холмов, и из нее открывается великолепный широкий вид на Английский канал. В этом месте береговая линия почти вся покрыта ме ловыми утесами, и спуститься с них можно только по единственной длинной и извилистой тропинке, к тому же очень крутой, и на ней ничего не стоит поскользнуться. Тропинка эта выводит к берегу. Это сто ярдов гальки и голышей, которые не заливает даже самый сильный прилив. Но здесь имеется множество крохотных заливчиков и вымоин, которые после каждого прилива превращаются в чудесные бассейны. Этот восхитительный берег раскинулся на несколько миль в обе стороны, и лишь в одном месте его обрывает небольшая бухта, вдоль берега которой расположилась деревенька под названием Фулворт.

В моем владении, которое находится на отшибе, хозяйничаем только я со старой экономкой и мои пчелы. Однако примерно в полумиле от нас находится известная школа Гарольда Стэкхерста «Гэйблз». Это довольно большое заведение, в котором с десяток преподавателей вкладывают в головы молодых людей различные профессиональные знания. Сам Стэкхерст в свое время, кроме того что занимался греблей и являлся одним из лучших гребцов в оксфордской сборной, прославился еще и как прекрасный разносторонний ученый. Мы с ним стали добрыми друзьями в тот же день, когда я приехал на побережье, и это был единственный человек в округе, который мог зайти ко мне в гости без приглашения.

Ближе к концу июля 1907 года на побережье налетел сильный шторм. Ветер дул со стороны моря, принося с собой волны, которые разбивались о подножия утесов и оставляли после себя лагуны. В то утро, когда началась эта история, ветер стих, и все вокруг казалось свежим и чистым. В такой прекрасный день даже мысли о работе казались кощунством, и я вышел из дому, чтобы насладиться кристально чистым воздухом, намереваясь вернуться к обеду. Я шел по тропинке, ведущей к крутому спуску к пляжу, когда меня окликнули. Обернувшись, я увидел Гарольда Стэкхерста, который, улыбаясь, махал мне рукой.

– Какое прекрасное утро, мистер Холмс! Я знал, что застану вас на улице.

– Решили искупаться?

– А, это все ваши старые штучки, – рассмеялся он и похлопал по своему набитому карману. – Да, Макферсон вышел еще раньше, думаю найти его на пляже.

Фицрой Макферсон преподавал в школе естественные науки. К сожалению, у этого красивого и крепкого молодого человека было больное сердце (последствие перенесенного ревматизма), но это не мешало ему оставаться прекрасным атлетом и заниматься всеми видами спорта, не требовавшими слишком большого напряжения. Купался он летом и зимой, и, поскольку я и сам люблю поплавать, мы часто встречались с ним на берегу.

Как только Стэкхерст произнес эти слова, мы увидели самого Макферсона. Его голова показалась над краем утеса, там, где заканчивается тропинка. Потом он поднялся на него и выпрямился во весь рост, пошатываясь, как пьяный, и в следующий миг, вскинув руки, издал ужасный крик и повалился лицом вниз. Мы с Стэкхерстом бросились к нему (до него было ярдов пятьдесят) и, подбежав, перевернули молодого человека на спину. Он умирал. Ввалившиеся стекленеющие глаза и страшные побелевшие щеки не могли означать ничего другого. На одно короткое мгновенье жизнь вернулась в это тело, он чуть подался вперед и из последних сил прошептал несколько коротких слов, как будто хотел предупредить нас о чем-то. Голос его был слаб, он уже почти не мог шевелить губами, и все же мне показалось, что в конце он произнес: «Львиная грива». Это было странно и бессмысленно, и все же я не мог придать этим словам никакого иного значения. Потом он приподнялся, взмахнул руками и упал на бок. Макферсон умер.

Мой спутник от ужаса словно окаменел, у меня же, как нетрудно догадаться, наоборот, все чувства обострились. И не зря, так как очень скоро стало понятно, что мы столкнулись с крайне необычным делом. На молодом человеке был лишь плащ из непромокаемой ткани, накинутый на голое тело, брюки и не за шнурованные парусиновые туфли. Когда его перевернули, плащ соскользнул с плеч, и мы застыли от изумления. Спину его покрывали темно-красные линии, как будто его жестоко исхлестали тонкой плетью. Орудие, которым нанесены эти чудовищные раны, явно было не твердым, страшные рубцы заходили ему на плечи и опоясывали ребра. По его подбородку текла кровь, потому что несчастный в припадке боли прокусил себе нижнюю губу. Белое как мел искаженное лицо указывало на то, какой адской была эта боль.

Я опустился на колени, а Стэкхерст стоял рядом с трупом, когда на нас упала тень. Обернувшись, мы увидели Яна Мэрдока. Мэрдок преподавал математику в «Гэйблз». Этот высокий худой брюнет, слишком замкнутый и неразговорчивый, совершенно не имел друзей. Казалось, он обитал в каком-то своем абстрактном мире иррациональных чисел и конических сечений, и с обычной жизнью его не связывало почти ничего. Ученики считали его чудаком, и наверняка он стал бы предметом их насмешек, если бы в жилах его не текла чужеземная кровь, что проявлялось не только в угольной черноте его глаз и смуглости кожи, но и в периодических вспышках гнева, которые иначе как жуткими не назовешь. Один раз, когда к нему прицепилась собака Макферсона, он изловил несчастное существо и швырнул в окно, разбив зеркальное стекло. Стэкхерст за такое, безусловно, уволил бы его, если бы он не считался очень ценным преподавателем. И этот странный сложный человек оказался рядом с нами. То, что он увидел, похоже, поразило его, хотя инцидент с собакой свидетельствовал о том, что с умершим они не питали друг к другу теплых чувств.