Искатель. 1964. Выпуск №5 - Аккуратов Валентин. Страница 30

XVI

На орбите Трансцербера скорость сближения опять вернулась к первоначальному значению, и осталось необъяснимым, почему она на какой-то период времени увеличилась. Разгадка причины стала еще одной темой, на которую могли спорить исследователи. Однако они с каждым днем спорили все меньше и соглашались все чаще.

Капитан Лобов все-таки настоял на своем — капитану это не так трудно сделать, как полагают некоторые, — и Земля пока так и не узнала о внезапно ускорившемся было сближении. Ведь это означало замедление по неизвестной причине движения корабля. Никто не предполагал, что могло ускориться движение Трансцербера, — такого, как сказал один из исследователей, еще не бывало.

Впрочем, если принять во внимание странную вспышку на Трансцербере и непрохождение волн на Землю, то можно было и не удивляться тому, что какие-то непонятные силы задержали на два дня движение корабля. Жаль, конечно, что интеграторы, определявшие скорость корабля в принятой системе отсчета, не работали с момента выброса реактора и двигателей. Астрономические наблюдения не могли дать, вне возможной ошибки, ни пройденного расстояния, ни тем более увеличения или уменьшения скорости. Оставалось предполагать и радоваться тому, что этим предположениям ничто не противоречит.

Кстати, все это подтверждало мысль капитана Лобова: в пространстве еще полно таких вещей, которые и не снятся нашим исследователям. Да и что удивительного? Правда, уже минули столетия с того момента, как люди впервые вышли в пространство, сначала в Приземелье, а потом и дальше. Но что с того? Люди живут на Земле десятки тысяч лет (опять-таки, насколько им известно), а разве они сегодня знают все о Земле?

Исследователи согласились — они знают далеко не все. Правда, это их не очень трогало — Земля была не их специальностью, но вот то, что человек чего-то не знает о пространстве, казалось им личным оскорблением. Ну что ж, так оно бывает всегда… Капитан Лобов не спорил. Он несколько минут пребывал в задумчивости, потом встрепенулся и задал всем достаточно работы. Может быть, его приказания и не решали основной задачи — выбраться отсюда. Но они решали другую задачу: не дать людям задумываться над тем, что такое ускорение сближения. Если оно однажды произошло, могло повториться и еще раз, и даже еще не раз.

Самому капитану тоже не очень хотелось думать об этом. Даже ему начинали лезть в голову идиотские мысли вроде той, что лучше было бы погибнуть когда-то на «Джордано». Там гибель прошла бы незаметно — была борьба, — и ждать ее было некогда. А здесь делать было нечего, и капитан Лобов не знал, чем займет он экипаж завтра. А занять было необходимо: трое членов экипажа и четверо исследователей были не дети и не новички и сами отлично знали — сближение может ускоряться еще сколько угодно раз, и никакая Земля не спасет. Надо было не дать им думать об этом, но капитан Лобов еще не знал, как это сделать — не позволить думать…

Это очень трудно — не думать о том, что ты сделал хорошего. Но неизмеримо труднее не думать о том хорошем, чего ты не сделал, и о том плохом и недостойном, что ты каким-то образом ухитрился насовершать. И Кедрин думал об этом все время с момента, когда он проснулся.

Монтажники собирались в кают-компании. Здесь не было той торжественной и мрачной тишины, которая в старину была непременной спутницей такого рода собраний. Собрались вся смена и представители остальных смен, было теснее, чем обычно, и шумнее, чем обычно, и услышать, о чем говорят в каждой группе, не было возможности. Но о Кедрине не говорили. О нем не говорили вовсе не потому, что монтажникам безразличны были он сам и его судьба. Просто никто не знал всего о событиях.

Потом разговоры разом умолкли. Кедрина попросили рассказать о случившемся. Он сказал о том, как, нарушив правила, устремился, оставшись один, в сторону, чтобы издалека полюбоваться конусом. В этом не было ничего особенного, человек впервые участвовал в монтаже корабля. Там его застал запах, и страх на миг охватил его, и он устремился прямо к кораблю и случайно заметил мелькнувшую возле конуса корабля фигуру в скваммере.

Он мог и не заметить этой фигуры, и никто не усомнился бы в его словах. Но он заметил эту фигуру и сказал об этом, потому что люди не лгут, а монтажники тем более. Он не говорил о том, что случилось после этого. Всем было известно: Кедрин отыскал и доставил на спутник мастера Ирэн и сразу же помчался на поиски второго монтажника, еще не зная, что это Холодовский… Об этом не говорил Кедрин и не вспомнил никто другой. Наградой за смелость служит сама смелость, но карой за трусость не может служить лишь сама трусость.

Он закончил, и все знали, что Кедрин рассказал о событиях так, как они запечатлелись в его памяти, а теперь делом каждого было внести поправки, необходимые хотя бы потому, что люди — если они настоящие люди — бывали в таких случаях строже к себе, чем заслуживали.

Начальник смены рассказал, как произошло дальнейшее. Сигнал тревоги раздался в то время, как мастер подлетала к кораблю со стороны спутника. Она позвала, но Кедрин не ответил на ее вызов. Она не встретила его на пути к спутнику, и единственный вывод был: он находится внутри корабля и не принял сигнала тревоги. Тогда мастер, волнуясь за безопасность человека — он ведь мог выйти в момент наибольшей опасности, — бросилась внутрь корабля. Обшарив уже смонтированные помещения, она застряла в одном из узких — ремонтных — проходов первого, внешнего конуса, заполненного еще не снятой вспомогательной арматурой. Пытаясь вырваться, она запустила ранец-ракету, ударилась фонарем о потолок и потеряла сознание.

Да, она поправляется. Монтажник из патруля, первым пострадавший от запаха, пострадал в основном по собственной вине: он почувствовал запах, но, поскольку озотаксор патруля не показывал ничего, монтажник решил, что ему кажется, и он не поторопился. Нет, ничего особенного: он ударился в скваммере плечом — вывих. Через два дня выйдет в пространство. Причины, по которым мастер действовала так необдуманно, не относятся к нарушениям техники безопасности. Это совершенно иные причины. Еще вопросы? Что касается озотаксора, он, начальник смены, не берется вынести заключение. Это сделают специалисты, а он, начальник смены, как всем известно, скульптор.

Кедрин сидел и думал, что говорят слишком много, что достаточно уже сказанного, пора кончать все и идти, бежать в ту каюту, где за прозрачной, но непроницаемой перегородкой, бессильно откинувшись, должно быть, на подушку, лежит она — милая женщина… Но все сидели неподвижно и напряженно слушали Дугласа, который был неразговорчив вовсе не потому, что ему нечего было сказать людям.

— Что до озотаксора, — говорил Дуглас, — то я тоже работал над этим прибором и ручаюсь за то, что он пригоден к работе. Если есть запах, то озотаксор его покажет. Я готов к любой проверке, и никто не станет говорить об Особом звене, что оно делает что-то не до конца.

Что же касается самого запаха, то мы полагались на Славу, и вы полагались на него и на наше правило: монтажники делают все, что можно, и стараются сделать еще кое-что и сверх этого… Но всякое отклонение от нормы есть отклонение, безразлично — к плюсу или к минусу. Слава был уверен в себе, может быть, слишком уверен, да и все мы были в нем слишком уверены. Я не знаю, почему он умер, это еще предстоит узнать, и до того момента не будем делать выводов — ведь сама по себе гибель не является ни искуплением, ни доказательством. И нет монтажника, который не знал бы этого…

«Что тут выяснять?» — подумал Кедрин. Он ручался Седову головой за правильность своей теории и эффективность защиты. Он не мог после этого прийти к Седову. Он испугался, пусть не смерти — ответственности. Следовательно, Слепцов прав — страх присущ природе человека. Ведь Холодовский один из лучших…

— Мы говорим, — продолжал Дуглас, — об ошибках двух наших товарищей, Холодовского и Кедрина, забывшего главное правило — в первую очередь думать о товарище. Поэтому мы вспоминаем и ошибки, совершенные человеком, который останется лишь в памяти. Это не оскорбляет его памяти — наоборот, ее оскорбило бы, если бы мы не попытались извлечь благо для оставшихся из самого факта смерти. И надо, чтобы благо это было максимальным. Ошибка Славы была первой, но не зря же сказано, что ошибившийся монтажник перестает быть монтажником…