Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 45

На этом письмо заканчивалось. Прежде чем передать сыщику Каффу чек, я спросил, не желает ли он что-нибудь сказать.

– В мои обязанности, мистер Беттередж, не входит говорить о деле уже законченном.

Я бросил ему чек через стол.

– А этой части письма леди Вериндер вы верите? – спросил я с негодованием.

Сыщик посмотрел на чек и уныло поднял брови, отдавая должное щедрости миледи.

– Это такая высокая оценка моего времени, – сказал он, – что я считаю себя обязанным отплатить за нее кое-чем. Я вспомню цифру на этом чеке, мистер Беттередж, когда наступит случай для этого.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Леди Вериндер пока очень искусно уладила дело, – сказал сыщик. – Но этот семейный скандал принадлежит к числу таких, которые вдруг вспыхивают опять, когда вы менее всего ожидаете этого. Не пройдет и нескольких месяцев, как нам снова придется заняться Лунным камнем.

Я ответил на его слова в следующих ясных выражениях:

– Мистер Кафф, я считаю ваше последнее замечание оскорблением миледи и ее дочери.

– Мистер Беттередж, считайте это предостережением для себя, и вы будете ближе к цели.

Как ни был я разгорячен и рассержен, адская уверенность, с которой он дал мне этот ответ, замкнула мне рот.

Я отошел к окну, чтобы успокоиться.

Сыщик Кафф заметил перемену во мне и поощрил ее весьма кстати одним словцом.

– Полно, полно! – сказал он. – Зачем не взглянуть на мою точку зрения так, как глядит миледи на нее? Почему не сказать, что обстоятельства гибельно обманули меня?

Глядеть на что-нибудь одинаково с миледи было весьма приятным преимуществом, даже при той невыгоде, что это преимущество было мне предложено сыщиком Каффом. Гнев мой тотчас остыл, и я пришел в нормальное состояние. Я смотрел на всякое другое мнение о мисс Рэчел, кроме мнения миледи и своего, с надменным презрением. Однако чего я не мог сделать – это молчать о Лунном камне. Здравый смысл должен был бы предупредить меня, – я это знаю, – что это дело следовало оставить в покое. Но вот подите ж! Добродетели, отличающие нынешнее поколение, не были известны в мое время. Сыщик Кафф попал в больное место, и, хотя я презирал его, больное место все-таки болело. Кончилось тем, что я коварно вернул его к письму леди Вериндер.

– Меня это письмо совершенно убедило, – сказал я, – но все равно продолжайте, как если бы вы могли меня переубедить. Вы думаете, что словам мисс Рэчел верить нельзя и что мы еще услышим о Лунном камне. Докажите-ка это, мистер Кафф! – заключил я весело. – Докажите-ка это!

Вместо того чтобы обидеться, сыщик Кафф схватил мою руку и так крепко пожал ее, что пальцам моим сделалось больно.

– Клянусь небом, – торжественно воскликнул этот странный сыщик, – я завтра же пошел бы в услужение, мистер Беттередж, если бы имел возможность служить вместе с вами! Сказать, что вы простодушны, как ребенок, сэр, значило бы сделать детям комплимент, которого не заслуживает девять малюток из десяти. Нет-нет, мы больше не будем спорить! Вы получите истину от меня на более легких условиях. Я больше ни слова не скажу ни о миледи, ни о мисс Вериндер, я только превращусь в пророка – впервые в моей жизни и исключительно ради вас. Я уже предупреждал вас, что вы еще не покончили с Лунным камнем. Очень хорошо. Теперь я предскажу вам при расставании три события, которые, как я полагаю, сами заставят вас обратить на них ваше внимание, хотите вы этого или нет.

– Что ж, выкладывайте их, – сказал я, нисколько не смутившись и с прежней веселостью.

– Во-первых, – начал сыщик, – в будущий понедельник вы услышите кое-что от Йолландов, когда почтальон принесет письмо Розанны в Коббс-Голл.

Если б он окатил меня ведром холодной воды, сомневаюсь, было бы это мне более неприятно. Заверение мисс Рэчел в своей невиновности делало поведение Розанны – шитье новой рубашки, попытки спрятать запачканную и все прочее – совершенно необъяснимым. Это не приходило мне в голову до тех пор, пока сыщик Кафф не напомнил мне все в одно мгновение!

– Во-вторых, – продолжал сыщик, – вы опять услышите о трех индусах. Вы услышите о них в здешних окрестностях, если мисс Рэчел останется здесь. Вы услышите о них в Лондоне, если мисс Рэчел поедет в Лондон.

Потеряв всякий интерес к трем фокусникам и совершенно уверившись в невиновности моей барышни, я довольно легко принял второе предсказание.

– Вы перечислили из трех имеющих случиться событий два, – сказал я. – Каково третье?

– Третье, и последнее, заключается в том, что вы рано или поздно услышите кое-что о лондонском ростовщике, про которого я уже имел смелость дважды упомянуть. Дайте мне вашу записную книжку, и я запишу вам на всякий случай его имя и адрес, чтоб не было ошибки на этот счет, когда это случится.

Он четко написал на чистом листке: «Мистер Септимус Люкер, Миддлсекская площадь, Ламбет, Лондон».

– Вот, – сказал он, указывая на адрес, – последнее слово о Лунном камне, которым побеспокою вас в настоящее время. Будущее покажет, прав я или нет. А пока, сэр, уношу с собой искреннюю привязанность к вам, которая, мне думается, делает честь нам обоим. Если мы не встретимся до выхода моего в отставку, надеюсь видеть вас в гостях в моем домике близ Лондона, которым думаю обзавестись. Обещаю вам, мистер Беттередж, что в моем саду будут поросшие травой дорожки.

Глава XXIII

Я приготовил кабриолет на тот случай, если мистер Фрэнклин непременно захочет уехать от нас с вечерним поездом. Появление на лестнице сперва багажа, а вслед за ним и самого мистера Фрэнклина показало мне довольно ясно, что он первый раз в жизни твердо держится принятого решения.

– Итак, вы непременно решили ехать, сэр, – сказал я, когда мы с ним встретились в нижнем зале. – Почему бы не подождать денька два и не дать мисс Рэчел возможность одуматься?

Вместо ответа он подал мне письмо, которое миледи написала ему. Бо?льшая часть письма была наполнена тем, что уже было сказано ею в письме, полученном мной. Но в конце была приписка о мисс Рэчел, которая объяснит намерения мистера Фрэнклина, если не объяснит ничего другого.

«Вы удивляетесь, наверное, – писала миледи, – что я позволяю дочери оставлять меня в совершенном неведении. Пропал алмаз ценой в двадцать тысяч фунтов, и я должна предполагать, что пропажа не составляет никакой тайны для Рэчел; что непонятное обязательство молчания наложено на нее каким-то человеком или какими-то людьми, совершенно неизвестными мне, имевшими в виду цель, которую я не могу даже угадать. Объяснимо ли, что я позволяю обходиться со мной таким образом? Вполне объяснимо при настоящем состоянии Рэчел. Она в таком нервном возбуждении, что на нее жалко смотреть. Я не смею снова поднимать вопрос о Лунном камне до тех пор, пока время не успокоит ее хоть немного. Вот почему я, не колеблясь, отпустила сыщика. Тайна, сбивающая с толку нас, сбивает с толку и его. В этом деле посторонний не может нам помочь. Его присутствие усугубляет мои страдания, а Рэчел не может слышать даже его имени.

Мои планы на будущее время обдуманы настолько хорошо, насколько это возможно. Я намерена отвезти Рэчел в Лондон – отчасти для того, чтобы успокоить ее переменой места, отчасти для того, чтобы попробовать, что можно будет сделать, посоветовавшись с лучшими врачами. Уместно ли мне просить вас встретиться с нами в Лондоне? Любезный Фрэнклин, вы должны, со своей стороны, проявить терпение, подобное моему, и ждать, как буду ждать я, более удобного времени. Драгоценная помощь, которую вы оказали следствию, все еще кажется Рэчел в теперешнем ее душевном состоянии непростительной обидой. Действуя в этом деле вслепую, вы только увеличили ее мучения, так как помогали открытию ее тайны. Я не могу извинить злобу, с какой она обвиняет вас за печальные последствия, которых ни вы, ни я не могли вообразить или предвидеть. Рэчел нельзя ни в чем убедить – о ней можно только жалеть. С огорчением должна сказать, что пока вам и Рэчел лучше не встречаться. Единственный совет, который я могу предложить вам, – это дать ей время одуматься.