Маракотова бездна. Страна туманов (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 70

Именно в этот момент произошел взрыв. Челленджер ерзал на стуле. Челленджер подергивал бороду. Челленджер свирепо пялился на оратора. Неожиданно профессор вскочил и, как раненый лев, одним прыжком приблизился к столу председателя. Почтенный джентльмен дремал, откинувшись в кресле и сложив пухлые ручки на объемном животике. Яростная атака профессора заставила его вздрогнуть. Бедняга с перепугу чуть было не свалился в оркестровую яму.

– Садитесь, сэр! Садитесь! – закричал он.

– Я отказываюсь садиться! – зарычал в ответ Челленджер. – Сэр, я обращаюсь к вам как к председательствующему. Неужели я присутствую здесь, чтобы подвергаться оскорблениям? Это невозможно вынести! Я более не потерплю подобных выпадов! Так как затронута моя честь, полагаю, я должен взять инициативу в свои руки.

Как все люди, не привыкшие считаться с мнением окружающих, Челленджер весьма болезненно воспринимал любое покушение на собственное «я». Каждое едкое замечание оппонента болезненно ранило его, словно бандерилья {137}, вонзающаяся в бок разъяренного быка. В безмолвной ярости Челленджер потрясал огромным волосатым кулаком над головой председателя, хотя угрозы профессора предназначались непосредственному противнику, насмешливая улыбка которого вынудила его к более решительным действиям.

Челленджер стал подталкивать толстяка председателя вдоль края сцены. Зал немедленно превратился в сумасшедший дом. Половина рационалистов была шокирована, остальные, желая поддержать своего лидера, гневно кричали: «Стыд! Позор!» Спиритуалисты позволяли себе отдельные ехидные выкрики, а некоторые бросились к Смиту, чтобы защитить его от физической расправы.

– Мы должны вывести старика из зала, – обратился лорд Рокстон к Мэлоуну. – Если мы его не остановим, то он кого-то убьет. Он может избить кого-нибудь и попадет за это в тюрьму.

На сцене тем временем бушевала разъяренная толпа. Обстановка в зале была несколько спокойней. Мэлоун и Рокстон, растолкав скандалящих участников, пробились на сцену и частично уговорами, частично силой вывели извергающего проклятья Челленджера из зала. Растерянный председатель никак не мог навести порядок. Собрание превратилось в шумную потасовку.

«Этот прискорбный случай, – писала на следующее утро “Таймс”, – доказывает, что публичные дебаты, в которых обсуждаются столь взрывоопасные темы, по-настоящему вредны. Такие выражения, как «патологический идиот» и «безмозглая обезьяна», которыми всемирно известный профессор осыпал своего оппонента, демонстрируют, как далеко способны зайти участники подобных дискуссий».

Итак, после продолжительного отступления мы вновь возвращаемся к находящемуся в самом дурном расположении духа профессору Челленджеру. Выдающийся ученый, сердито нахмурившись, сидел за столом. Перед ним лежал упомянутый выпуск «Таймс». Именно в этот совершенно неподходящий момент Мэлоун опрометчиво обратился к профессору с сокровенным вопросом, самым сокровенным, который один мужчина может задать другому.

Справедливости ради стоит заметить, что наш герой не выбирал этот момент. Мэлоун зашел удостовериться, что человек, к которому, несмотря на все его причуды, он питал глубокое уважение и даже любовь, не пострадал в результате событий предыдущего вечера. Журналист немедленно убедился в том, что волноваться нет причин.

– Невыносимо! – яростно рычал профессор жутким тоном. Казалось, что он не смолкал на протяжении всей ночи. – Вы лично присутствовали на дискуссии, Мэлоун. Несмотря на вашу необъяснимую, ничем не оправданную симпатию к дурацким взглядам этих людей, вы должны признать, что сама процедура была совершенно невыносимой. Поэтому мой справедливый протест был более чем оправдан. Возможно, я слегка перешел границы дозволенного, когда швырнул столом в президента Парапсихологического колледжа, но он сам спровоцировал меня на подобный поступок. Вы обратили внимание, что этот Смит, или Браун, – его фамилия столь же незначительна, как и он сам, – посмел обвинить меня в невежестве и пускании пыли в глаза публики?

– Заметил, – произнес Мэлоун умиротворяющим тоном. – Ничего страшного, профессор. Вы также нанесли ему парочку неплохих ударов.

Угрюмое лицо Челленджера разгладилось. Профессор весело потер ладони.

– Да, да. Рад, что некоторые пинки достигли цели. Надеюсь, что они не скоро забудутся. Когда я сказал, что в сумасшедших домах не останется свободного места, если туда попадут спиритуалисты, бедняги чуть не попадали со стульев. Они даже завизжали от негодования, словно слепые щенки в конуре. Абсурдная идея о том, что я должен ознакомиться с их бредовой литературой, привела меня в ярость. Надеюсь, мой мальчик, что вы пришли сегодня утром, для того чтобы признаться, что мои слова возымели эффект и вы готовы отказаться от своих былых заблуждений, которые, без сомнения, негативно влияли на нашу дружбу.

Учуяв опасность, Мэлоун как настоящий мужчина не стал отступать.

– У меня в голове сейчас нечто иное, – сказал он. – Вы прекрасно знаете, что в последнее время я довольно близко общался с вашей дочерью Энид. Сэр, Энид стала для меня единственной женщиной на земле. Поэтому я не могу быть счастлив до тех пор, пока Энид не станет моей женой. Я не богат, но мне предложили неплохо оплачиваемое место заместителя главного редактора. Думаю, что могу позволить себе содержать семью. Сэр, вы знакомы со мной довольно долго. Надеюсь, что вы неплохо ко мне относитесь. Поэтому скажите: смею ли я рассчитывать на ваше благословение?

Челленджер погладил бороду рукой. Его глаза опасно прищурились.

– Я не настолько слеп, – произнес профессор, – чтобы не заметить, какие отношения складываются между моей дочерью и вами. Но вопрос ваших отношений тесно переплетен с тем, который мы сегодня обсуждали. Боюсь, что вы оба впитали в себя ядовитый обман, а я все более склоняюсь к тому, чтобы приложить максимум усилий для его уничтожения. Даже исходя из соображений евгеники {138} я бы не позволил построить брачный союз на столь непрочной основе. Поэтому прежде чем давать благословение, я должен убедиться, что ваши взгляды претерпели изменения. То же самое я потребую от своей дочери.

Таким образом, Мэлоун пополнил собой долгий список страдальцев за идею. Ему предстоял нелегкий выбор, но он принял вызов по-мужски.

– Уверен, сэр, что вы знаете это лучше меня: если я убежден в истинности чего-либо, то никакие меркантильные соображения не заставят меня изменить свою точку зрения. Я не стану отказываться от своих убеждений даже ради руки Энид. Верю, что и она придерживается того же мнения.

– Разве вчера я не был убедителен?

– Мне кажется, вы были исключительно красноречивы.

– Я не убедил вас?

– Нет, так как ваши слова противоречили моим собственным ощущениям.

– Любой фокусник способен повлиять на ваши чувства.

– Боюсь, сэр, что я уже принял решение по этому вопросу.

– Тогда я тоже принял решение! – заревел Челленджер, пожирая глазами журналиста. – Покиньте мой дом и не возвращайтесь до тех пор, пока не признаете, что были неправы.

– Прошу вас, сэр, – произнес Мэлоун, – не принимайте опрометчивых решений. Я ценю вашу дружбу слишком сильно, чтобы вмиг ее потерять. Возможно, находясь под вашим руководством, я бы смог избежать многочисленных ловушек и не совершить ужасных ошибок. Если не возражаете, я организую специальный сеанс для вас. Тогда, вероятно, ваш могучий интеллект и наблюдательность позволят пролить свет на вещи, которые озадачили меня.

Челленджер был чрезвычайно падок на лесть. Он распустил хохолок и хорохорился, как зазнавшийся воробей.

– Если, дорогой Мэлоун, вам понадобится моя помощь, чтобы избавиться от смертоносного микроба, – как еще называть спиритуализм? – то я всегда к вашим услугам. Я буду счастлив посвятить некоторое время разоблачению злостного мошенничества, доверчивой жертвой которого вы стали. Не хочу сказать, что вы абсолютно лишены мозгов, но вы слишком легко поддаетесь чужому влиянию. Предупреждаю, я буду дотошным экспертом и тщательно изучу методологию. Вам ведь известно, что я всемирно признанный специалист в этом деле?