Отравленный пояс (с иллюстрациями) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 27

На этот последний плакат, поднимавшийся над толпою как знамя, Челленджер показал своей жене. Я видел, как он, читая его, напыжился и пригладил себе бороду. Его многостороннему духу было приятно и лестно, что Лондон в час своей гибели вспомнил его имя и его пророчество. Мысли свои он так выставлял напоказ, что навлек на себя иронические замечания коллеги Саммерли.

— До последнего мгновения вы оставались в славе, Челленджер! — заметил он.

— Да, по-видимому, — самодовольно ответил тот. — А теперь, — сказал он и поглядел вдоль улиц, которые все были окованы смертью, — я в самом деле не уясняю себе, для чего нам дольше оставаться в Лондоне. Я предлагаю как можно скорее возвратиться в Ротерфилд и там обсудить, как нам по возможности полезно провести годы, какие нам осталось жить.

Опишу еще одну только сцену из всех тех, которые нам довелось увидеть в мертвом городе. Мы решили заглянуть в старую церковь богоматери, находившуюся неподалеку от того места, где нас поджидал автомобиль. Отодвинув в сторону раскинувшиеся на ступенях тела, мы открыли дверь и вошли. Нам представилось потрясающее зрелище. Церковь переполнена была молящимися; некоторые от волнения забыли обнажить головы, а с амвона к ним, по-видимому, обратился с речью какой-то молодой светский проповедник, и тут его и всех настигла судьба. Он лежал теперь, как петрушка в своей будке, дрябло свесив голову и руки с кафедры. Все это казалось кошмаром: ветхая, запыленная церковь, множество рядов искаженных лиц, безмолвный сумрак, реявший над ними… Мы ходили на цыпочках, вполголоса переговариваясь друг с другом.

Вдруг меня осенила удачная мысль. В углу церкви, недалеко от дверей, стояла старая купель, а за нею находилась глубокая ниша, где висели веревки от колоколов. Что мешало нам зазвонить в колокола и всем тем, кто мог случайно в Лондоне избегнуть судьбы, возвестить, что живы и мы? Каждый, кто еще был в живых, должен был, несомненно, явиться на этот зов. Я быстро побежал в нишу и, когда попробовал потянуть за канат, то удостоверился, к своему изумлению, что звонить в колокол очень трудная вещь. Лорд Джон последовал за мною.

— Честное слово, мой мальчик, вы набрели на великолепную мысль! — воскликнул он и сбросил свою куртку. — Дайте-ка сюда, мы вдвоем раскачаем колокол живо.

Но и его помощи оказалось недостаточно, и только когда Челленджер и Саммерли присоединили свои усилия к нашим, повиснув на канате вместе с нами, мы услышали над своими головами металлическое гудение, доказавшее нам, что старая колокольня завела свою музыку. Далеко над мертвым Лондоном разносился благовест о товарищеской верности и надежде, обращаясь ко всем нашим живым ближним. Мы сами чувствовали, как протяжный металлический колокольный звон поднимает наши сердца, и с вящим усердием трудились над канатом. Всякий раз, когда канат поднимался вверх, он увлекал нас за собою, подбрасывая на два фута, но мы соединенными силами тянули его вниз, пока он не опускался. Челленджер затрачивал на эту работу всю свою большую физическую силу, подпрыгивая, как огромная лягушка, и громко крякая при каждом усилии. Жаль только, что не было ни одного художника, который мог бы зарисовать эту сцену — нас четырех, изведавших уже так много необыкновенных приключений и доживших до этого, единственного в своем роде. Мы работали в течение получаса, пока пот не заструился у нас по лицам и не заболели руки и плечи от сильного, непривычного напряжения. Затем мы выбежали на паперть и принялись жадно вглядываться в тихие улицы. Ни один звук, ни одно движение не, указывали на то, что колокольный звон, наш призыв, кем-нибудь услышан.

— Ничто не поможет, никто не остался в живых! — крикнул я в отчаянии. 

— Больше мы сделать ничего не можем, — сказала миссис Челленджер. — Ради бога, Джордж, поедем обратно в Ротерфилд! Еще один час в этом вымершем, ужасном городе — и я сойду с ума!

Безмолвно уселись мы в автомобиль. Лорд Джон повернул, и мы отправились в южном направлении. Заключительная глава казалась нам дописанной. Мы не чаяли, что нас ожидает новая, изумительная глава.