Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 41

– Клянусь своей трубкой! – сказал Тремо по-солдатски грубо. – Уж не ожидается ли прибытие троих сторонников Бурбонов?

– Принц де Нешатель желает видеть бригадира Жерара, – произнес появившийся в дверях лакей.

Я отправился вслед за лакеем, оставив двух своих товарищей изнывать от нетерпения. Лакей провел меня в небольшую, изящно обставленную комнату. Бертье сидел за небольшим столом. В его руке было перо, а перед ним лежала раскрытая тетрадь. Он выглядел уставшим и неряшливым, вовсе не похожим на того Бертье, который всегда являлся образцом щеголеватости для всех офицеров Великой Армии. Еще не так давно он заставлял офицеров рвать на себе волосы, когда оторачивал ментик простым мехом в одну кампанию, а каракулем – в другую. На чисто выбритом лице генерала застыло выражение тревоги. Когда я вошел, он окинул меня бегающим, беспокойным взглядом.

– Командир бригады Жерар! – сказал он.

– К вашим услугам, ваше высочество, – ответил я.

– Перед тем как начать, я должен потребовать, чтоб вы пообещали: сказанное в этой комнате не станет достоянием третьего лица.

Неплохое начало, должен вам сказать.

– Вы, должно быть, понимаете, что с императором все кончено, – сказал Бертье. Он медленно цедил слова и не отрывал взгляд от стола, словно превозмогая себя. – Жордан в Руане {111}, а Мармон в Париже – оба нацепили на шляпы белые кокарды. Ходят слухи, что Талейран подговаривает Нея сделать то же самое. Очевидно, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, оно лишь может навлечь на страну дополнительные бедствия. Посему я спрашиваю: присоединитесь ли вы ко мне, поможете ли задержать императора и привести войну к логическому завершению, передав его в руки союзников?

Даю слово, что, услышав такую фразу из уст одного из самых старых друзей императора, человека, одаренного им наградами больше, чем любой из его подданных, я застыл на месте и пялил на него глаза. Он же, покусывая перо, время от времени устремлял на меня свой взгляд.

– Итак? – спросил он.

– Я плохо слышу, – холодно сказал я. – Некоторые вещи я не в состоянии услышать. Позвольте мне вернуться к выполнению моего долга.

– Нет, сейчас не время для упрямства. – Бертье поднялся и положил руку мне на плечо. – Вам известно, что Сенат низложил Наполеона и император Александр больше не будет продолжать с ним переговоры?

– Сир! – в порыве воскликнул я. – Хочу вас заверить, что меня мало интересует решение Сената и мнение императора Александра.

– Тогда что вас интересует?

– Моя собственная честь и верность славному повелителю – императору Наполеону.

– Очень хорошо, – Бертье пожал плечами. – Однако надо же считаться с фактами и смотреть правде в глаза. Разве мы имеем право идти против народа? Разве вдобавок ко всем нашим несчастьям нам еще не хватает гражданской войны? Кроме того, наша армия тает на глазах. Каждый час становится известно о новых дезертирах. У нас еще осталась надежда на достойный мир, но для этого следует выдать императора.

Я тряхнул головой так решительно, что сабля зазвенела у меня на боку.

– Сир! – воскликнул я. – Никогда не предполагал, что наступит день, когда маршал Франции опозорит себя таким предложением. Вы вольны действовать сообразно вашей совести. Пока я не получу личного приказа императора, моя сабля всегда будет защищать его от врагов.

Я так расстроился и от собственных слов, и от своего благородства, что мой голос начал срываться от еле сдерживаемых слез. Хотелось бы, чтобы вся армия видела меня с высоко поднятой головой, когда я, приложив руку к сердцу, заявлял о своей преданности попавшему в безвыходное положение императору. Это был один из самых ярких и значительных моментов в моей жизни.

– Отлично, – сказал Бертье и вызвал лакея. – Проводите бригадира Жерара в гостиную.

Лакей провел меня во внутреннюю комнату и попросил присесть. Что до меня, то главным в тот момент было желание вырваться отсюда. Я никак не мог сообразить, почему они желают меня задержать. Человек, который не менял мундира в течение долгой зимней кампании, не очень уютно чувствует себя во дворце.

Я оставался в прихожей около четверти часа, когда лакей отворил дверь и впустил в комнату полковника Депьена. О Боже, что за вид был у него! Его лицо было белым, словно краги гвардейца, глаза сверкали, вены выступили на лбу, а усы торчали, как у разозленного кота. Он был слишком зол и вместо того, чтобы говорить, лишь тряс кулаками и издавал какие-то булькающие звуки.

– Предатель! Гадина!

Лишь эти два слова я смог разобрать, пока он вышагивал по комнате взад и вперед и громко топал ногами. Я понял, что ему сделали то же гнусное предложение, что и мне, а он так же, как я, отверг его. Мы с Депьеном ничего не сказали друг другу, так как были связаны клятвой, но все же я пробормотал: «Ужас! Невозможно!», давая понять, что я его полностью поддерживаю.

Мы все еще находились в комнате: Депьен мерил комнату шагами, а я сидел в углу, когда из кабинета, в котором мы только что побывали, раздался дикий, душераздирающий рев. Казалось, что свирепый пес сжал мощные челюсти на чьей-то глотке. Затем раздался звук падения и чей-то голос завопил о помощи. Мы вдвоем бросились в кабинет и, клянусь, явились как раз вовремя.

Старина Тремо и Бертье катались по полу, свалив на себя стол. Капитан своей большой, костлявой желтой рукой сжимал горло маршала. Лицо Бертье стало свинцового цвета, а глаза выкатились из орбит. Тремо был в бешенстве. В уголках его рта виднелась пена. Если б мы с трудом не разжали его мощную руку, то он задушил бы маршала. У него даже побелели ногти от напряжения.

– Меня искушал дьявол! – завопил Тремо и поднялся на ноги. – Да, меня искушал дьявол.

Бертье застыл у стены, прижал руку к горлу и тяжело дышал несколько минут, пока не восстановил дыхание. Затем со злостью отдернул синюю штору, что висела за креслом.

Штора раскрылась, из-за нее вышел император. Мы все трое вытянулись и отдали честь. Казалось, что это нам снится. Наши глаза выкатились из орбит, как только что у Бертье. Наполеон был одет в зеленый егерский мундир и держал в руке хлыст с серебряной рукояткой. Он взглянул на всех по очереди с улыбкой – со своей ужасной улыбкой, которая не отражалась ни в глазах, ни на лице, – у каждого, я уверен, мороз прошел по коже, потому что взгляд императора оказывал одинаковое действие на большинство из нас. Потом он подошел к Бертье и положил руку ему на плечо.

– Вы не должны были вступать в потасовку, мой дорогой принц, – сказал Наполеон. – Ваш благородный титул не позволяет этого.

Император говорил в мягкой, убаюкивающей манере, на какую только он был способен. Ни в чьих устах французский язык не звучал так красиво, как в устах императора, и в то же время никто не мог говорить так резко и сурово.

– Но он чуть не убил меня! – воскликнул Бертье, все еще потирая шею.

– Ну, ну, если бы офицеры не услышали ваших криков, то я сам пришел бы вам на помощь. Но, уверен, вы не так уж сильно пострадали.

Наполеон говорил с искренностью, свидетельствующей о том, что он по-настоящему благоволит к Бертье более, чем к кому-либо, может быть, за исключением бедняги Дюрока {112}.

Бертье засмеялся, но несколько натянуто.

– На меня поднял руку француз, – сказал он.

– Тем не менее вы пострадали за Францию, – ответил император. Затем, повернувшись к Тремо, потрепал его за ухо. – Ах, старый разбойник. Вы были одним из лучших гренадеров в египетскую кампанию. Ваш мушкет палил еще при Маренго {113}. Я помню вас очень хорошо, дорогой друг. Вижу, что огонь в вашем сердце продолжает гореть. Он еще может ярко вспыхнуть во славу императора. А вы, полковник Депьен, вы даже не стали слушать искусителя. Жерар, ваша сабля всегда преграждала путь моим врагам. Что ж, вокруг меня немало предателей, но сейчас я увидел тех, кто по-настоящему мне предан.