Тайна задернутого портрета - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 2

— Как я могу быть в этом уверена? — воскликнула она. — Сидней, милый, мне так грустно. А ты ещё спрашиваешь почему! Мне не даёт покоя предчувствие, что над нами нависла беда.

— Предчувствие, Констанция! Не забивай себе голову такими глупостями.

— Если бы я не любила тебя, Сидней, стала бы я сейчас тревожиться?

— Это всё суеверие, дорогая. Я уеду — и тревога пройдёт.

Констанция нежно, с тоской посмотрела на него: час разлуки приближался, и она зарыдала.

— И много с тобой будет народу? — спросила она, превозмогая слёзы.

— В каюте не очень, — беззаботно бросил он.

— А ты знаешь кого-нибудь?

— Да, там будет двое наших ребят из штаба.

— И женщины на пароходе будут? — помедлив, спросила она.

— Не знаю, Конни, дорогая. Какое мне до них дело?

— Я случайно слышала, что с вами едет мисс Дэшвуд.

— Ну, может быть, и едет,

Она вздрогнула: поговаривали о связи мужа с этой записной кокеткой, но Констанция не заметила, как он покраснел; Сидней отвернулся, зажигая сигару. Итак, четыре, а то и шесть месяцев они с этой женщиной пробудут в море вдвоём.

Констанция слишком хорошо знала раздражительный нрав мужа и больше к этому разговору не возвращалась. Кроме того, она не желала, чтобы ревность отравила последние часы, которые им осталось провести вместе. Воцарилась тишина. Сидней стоял с угрюмым видом, прислонившись к камину и покручивая ус; а на лице его блуждало какое-то странное выражение. Тонкие пальчики Констанции коснулись его руки, и она прошептала:

— Сидней, милый, пожалуйста, прости, если я была сегодня скучной, грустной и такой… мрачной…

— Конечно, малютка, прощаю.

— Сидней, ведь ради тебя я готова умереть!

— Ну, будет, Конни, ты же знаешь, я не терплю сцен, — сказал он, игриво целуя её прекрасно-печальное личико; и бедняжке пришлось довольствоваться столь банальным выражением нежности.

Наступило утро, которого так боялась Констанция, настала минута расставания.

Чтобы заглушить шум отъезжающего экипажа, Констанция зарылась головой в подушки, разметав пышные тёмные волосы. Прошло несколько недель болезни и полнейшего одиночества. Констанция горела желанием вернуть себе здоровье и силы, чтобы, наконец, последовать за своим мужем через моря и океаны и вновь увидеть его. Но здоровье и силы вернулись, увы, весьма нескоро.

Она надеялась, что Сидней напишет ей перед отъеяг дом из Саутгемптона — одной строчки хватило бы, чтобы успокоить её страждущее сердце; но он не написал ни слова, и Констанция решила, что у него не оказалось времени. А между тем, корабль целых три дня простоял в порту после того, как офицеры и солдаты поднялись на борт. Сидней обещал переслать письмо с первой оказией, и одно такое письмо, написанное на Асунсьоне, она действительно получила; но его холодный и беззаботный тон больно ранил чувствительную Констанцию; пара же ласковых слов, вписанных в него, явно звучала неискренне и фальшиво.

— Он пишет мне так — прошептала Констанция, прижав к груди руку и чувствуя, как бешено колотится сердце. — А рядом с ним, быть может, эта женщина!

Она посмотрела на карту и увидела, как далеко-далеко в безбрежном океане затерян этот крошечный островок. Долгие месяцы прошли с той поры, как он побывал там; она знала, что теперь он должен быть уже в Индии, и надеялась, что наконец-то письма станут приходить регулярно. Но, увы, её чаяния не оправдались. Письмо, написанное ею в ответ, было длинным, нежным и страстным; она предлагала приехать в Индию, чтобы быть с ним, если он пришлёт денежный перевод. Но от Сиднея не было никаких вестей, и она невыразимо страдала, томясь в ожидании почтальона, а он так и не принёс ей ни одного письма!

И всё же Констанция не переставала писать, умоляя Сиднея ответить ей и уверяя, что по-прежнему любит его.

Мучительно тянулся год целый год показавшийся ей вечностью!

— А если Сидней погиб? — со страхом спрашивала себя Констанция, хотя и знала, что родственники его (те даже не подозревали о её существовании) не носят траура: ведь, случись такая трагедия, они бы непременно ходили в трауре. По наивности, она даже не подумала обратиться в штаб конногвардейского полка, где могла бы многое узнать о своём муже, причём и такое, что она отнюдь не стремилась бы выяснить.

И вновь её мучили мысли о мисс Дэшвуд; в памяти то и дело всплывали сотни неприятных мелочей, приобретая реальные и осязаемые очертания. Но однажды ей случайно попался на глаза номер «Индиа мэйл», и она узнала, что мисс Дэшвуд, её злой гений, вышла замуж за некоего майора Мильтона. Кроме того, сообщалось, что полк Сиднея «находится в настоящее время на марше», но эта фраза представилась ей странной и непонятной.

Деньги кончились, а немногие друзья Констанции были не богаче её самой. Драгоценности — бесценные подарки Сиднея — пришлось продать в первую очередь. Такая же участь постигла мебель её уютного домика, а затем и сам домик с садом прекрасных роз. Пришлось переехать в скромную квартиру на улице победнее. И вскоре Констанция Уоррен поняла, что ей придётся жить, не рассчитывая на помощь мужа. В течение пяти — вообразите! — пяти долгих лет она вела отчаянную борьбу за существование.

Одной даме, отправлявшейся в Индию, «требовалась молодая женщина в качестве гувернантки и спутницы».

В Индию! В Индию! Констанция на коленях молилась, чтобы выбор пал на неё. И молитва её оказалась услышана: из сотни писем дама отобрала три, а из них отдала предпочтение письму Констанции. Констанция умолчала о своём браке, но о нём говорило обручальное кольцо, которого она, храня любовь к Сиднею, никогда не снимала. Пришлось сказать, что она вдова.

Наконец после долгого путешествия она оказалась вдали от Англии, в великолепном доме европейского квартала Калькутты — в настоящем дворце посреди города дворцов, выходящем на эспланаду перед фортом Вильям. Констанция присматривала за болезненной, но славной девочкой, дочерью хозяев.

Где-то через месяц после её приезда хозяева решили навестить своих родственников в Мируте, в городе, где, как знала Констанция, был расквартирован полк Сиднея! В этом совпадении ей почудилась рука судьбы. Как она обрадовалась! Там-то она узнает страшную тайну его судьбы, ибо к этому времени ей удалось выяснить, что его имя в полку не значится. Но сердце подсказывало, что его, возможно, перевели в какой-нибудь другой полк.

«Если он жив, то стоит ли он моей любви?» — спрашивала себя Констанция, но всякий раз отгоняла мрачные мысли. С великой радостью отправилась она в путешествие по Гангу на речных пароходах и лодках до Джехангирабада, откуда им предстояло проехать порядка пятидесяти миль до места назначения в дилижансе.

По дороге пришлось заботиться ещё и о маленьком мальчике, ехавшем к родителям в Мирут вместе со служанкой-индианкой. Мальчик был удивительно красив: ямочки на пухлых щеках, карие глаза, вьющиеся золотые волосы, весёлая обворожительная улыбка. Что-то в его лице привлекло внимание Констанции, сердце её невольно вздрогнуло. Где она видела эти глаза?

Констанция ласково обняла ребенка, поцеловала его красивый открытый лоб, и тут её взгляд упал на кольцо, привязанное к его галстучку — простой синей ленте. На золотом кольце были выгравированы инициалы К. и С., и «узел верности» между ними. Это были инициалы её и мужа, Сидней никогда не снимал этого кольца. Констанция задрожала от волнения. Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица, и комната завертелась перед глазами. Всё же ей удалось совладать с собой, и она спросила:

— Дитя, позволь мне взглянуть на это кольцо! Удивлённый мальчуган протянул ей свою безделку.

Констанция осмотрела вещицу, и у неё не осталось и тени сомнения, что это то самое кольцо, которое она много лет назад так часто видела в Лондоне.

— Откуда оно у тебя?

— Это моего папы.

— Папы? А как тебя звать?

— Сидней.

— А дальше? — выдавила она из себя.

— Сидней Уоррен Мильтон.

— О, Господи! Но почему же тебя так назвали? Здесь какая-то тайна, но она скоро раскроется. Где ты родился, малютка Сидней?