Убийца, мой приятель (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 40

– О, я даже не знаю. Просто ещё не думал об этом. Мне, пожалуй, хотелось бы отдохнуть где-нибудь на юге, повеселиться вовсю и позабыть все беды. Так странно мне сейчас было видеть свои письма в комнате. В среду вечером всё казалось таким мрачным, что я привёл в порядок дела и написал друзьям. Правда, я не представлял, как будут доставлены мои письма, и решил положиться на удачу. Теперь эти письма всегда будут напоминать мне, как близки были мы к гибели. Думаю, я сохраню их на память.

– Да, я бы тоже сохранил их, – сказал Дреслер.

Голос его звучал как-то по-особому глубоко и торжественно, и все взоры обратились к нему.

– Что это с вами, полковник? На вас словно меланхолия напала? – спросил Энслей.

– Нет, нет, я, напротив, очень доволен.

– Полагаю, ваши заслуги будут отмечены по достоинству. Мы все здесь в неоплатном долгу перед вами и вашим военным искусством. Не думаю, чтобы мы без вас продержались. Леди и джентльмены, прошу выпить за здоровье полковника императорской германской армии Дреслера. Er soll leben – hoch! [26]

Все встали и с улыбками и поклонами протянули к полковнику бокалы.

Бледное лицо полковника вспыхнуло от сознания профессиональной гордости.

– Что вы, что вы, при мне просто были мои книги. Правда, я не забыл ничего из того, чему они меня научили, – сказал он. – Хотя вряд ли можно было сделать что-нибудь ещё. Если б дела у нас шли дурно и укрепление наше пало, я уверен, вы не возложили бы вину за это на меня. – Он печально оглядел всех присутствующих.

– Думаю, что выражу общие чувства, полковник Дреслер, – сказал священник-шотландец, – если скажу, что… Боже мой! Что это с мистером Ральстоном?

Ральстон опустил голову на сложенные руки и спокойно заснул.

– Не стоит обращать внимания, – поспешил вмешаться профессор. – У нас у всех теперь наступила реакция. Я нисколько не сомневаюсь, что мы все сейчас можем потерять сознание. Лишь сегодня вечером мы по-настоящему ощутим, что? нам за это время пришлось вынести.

– О, я вполне понимаю мистера Ральстона, – сказала миссис Паттерсон. – Давно уже меня так не клонило в сон… Голова едва держится на плечах… – И она, закрыв глаза, откинулась на спинку стула.

– Ну, знаете, никогда не видел ничего подобного, – с весёлым смехом сказал её муж. – Чтобы Мэри заснула за ужином! То-то она изумится, когда мы расскажем ей. Ха-ха-ха! Но здесь в самом деле душно, и воздух какой-то тяжёлый. Я вполне понимаю тех, кто заснёт сегодня… Я и сам… думаю скоро лечь…

Энслей же пребывал в каком-то возбуждённом, болтливом настроении. Он снова поднялся на ноги с бокалом в руке.

– Мне кажется, нам следует всем выпить и спеть «Auld lang syne», – с улыбкой обратился он ко всем присутствующим. – Целую неделю мы гребли в одной лодке и за это время узнали друг друга, как не узнаешь в дни мира и покоя. Мы научились ценить друг друга и уважать те нации, которые мы здесь собой представляем. Вот, к примеру, полковник Дреслер – он представляет Германию, а отец Пьер – Францию. Профессор – американец. Мы с Ральстоном – британцы. А затем дамы – храни их Господь! Во всё время осады они были ангелами милосердия и сострадания. Я думаю, следует выпить за здоровье дам. Удивительное дело… спокойное мужество… терпение и… и… как бы это сказать… м… м… благородство… и… и… клянусь святым Георгием… Посмотрите на полковника! Он тоже заснул… проклятая погода, она нагоняет сон…

Бокал выпал из его руки и разбился о стол, а сам он опустился на стул и откинулся на спинку, что-то бормоча про себя. Мисс Синклер, бледная сестра милосердия, также поддалась сну. Словно сломанная лилия, лежала она, прислонясь к спинке стула. Мистер Паттерсон оглянулся и вскочил на ноги. Проведя рукой по своему разгорячённому лбу, он воскликнул:

– Это что-то странное, Джесси! Почему они все заснули? Вот и отец Пьер… он тоже заснул. Джесси… Джесси, твоя мать похолодела! Что это? Сон или… смерть? Открой окна! На помощь, на помощь! – Спотыкаясь, он бросился к окну, но на полдороге голова у него закружилась, колени подогнулись, и он упал ничком.

Девушка также вскочила на ноги. С отчаянием и испугом в глазах она взглянула на распростёртого на полу отца и безмолвные фигуры, сидящие в неестественных позах вокруг стола.

– Профессор Мерсер! Что это? Что случилось? – вскричала она. – О боже! Они все умирают! Они умерли!..

Старик огромным усилием воли поднялся со стула, хотя мрак смерти уже застилал ему глаза.

– Дорогая барышня, – запинаясь, проговорил он, – мы хотели избавить вас от ужасов китайского плена. Всё было бы безболезненно для тела и души. Это цикута… Я подмешал её к икре… А вы не захоте…

– Боже мой! – Она отодвинулась от него с расширенными от ужаса глазами. – О, чудовище! Вы – чудовище! Вы отравили их?

– Нет, нет, милая, напротив, я спас их! Вы не знаете китайцев… они ужасны… Через полчаса мы были бы в их власти… Поешьте же икры, дитя моё, пока ещё не поздно… – (В эту минуту под самыми окнами раздался ружейный залп.) – Слышите? Вот они! Скорее, дорогая, скорее, вы ещё можете перехитрить их!

Но девушка не слыхала его слов: без чувств она упала на стул. Мгновение старик стоял, прислушиваясь к выстрелам. Но что это? Милосердный боже, что это? Неужели он сходит с ума? Или это действие снадобья? Ведь это приветствие европейцев? Да, вот и приказание по-английски. Это крик матросов. Сомнения нет. Каким-то чудом подкрепление всё-таки явилось. В отчаянии профессор всплеснул длинными руками.

– Что я наделал? О боже милостивый, что я наделал! – вскричал он.

Командор Уиндгэм после отчаянной ночной схватки первым вбежал в страшную столовую. Вокруг стола сидело бледное безмолвное общество. Признаки жизни виднелись только у молодой девушки, которая застонала и едва заметно шевельнулась. Но в комнате оказался ещё один человек, у которого хватило сил исполнить свой последний долг. Поражённый командор, остановившийся у двери, видел, как медленно приподнялась упавшая на стол седая голова и как высокая фигура профессора, шатаясь, поднялась на ноги.

– Берегитесь икры! Ради бога, не прикасайтесь к икре! – прохрипел он и рухнул на прежнее место.

Круг смерти замкнулся.

Чёрный доктор

Бишоп-Кроссинг – деревушка, лежащая в десяти милях к юго-западу от Ливерпуля. В начале семидесятых годов здесь поселился врач, которого звали Алоиз Лана. В деревне ничего не знали ни о его прошлом, ни о причинах, побудивших его переехать в этот затерянный уголок Ланкашира. О нём было известно только две вещи: первое – что он получил медицинский диплом с отличием в Глазго; второе – что он, без сомнения, принадлежал к южной расе. Кожа его была очень тёмной, и он, как думали, имел примесь индусской крови. Однако в его внешности преобладали европейские черты; он отличался хорошими манерами и умением держаться в обществе, это вызывало предположение, что в его жилах была капля испанской крови. Смуглая кожа, волосы цвета воронова крыла, тёмные глаза, сверкающие из-под густых бровей, – всё это резко контрастировало с соломенными волосами и грубоватыми манерами местных жителей. Нового врача вскоре прозвали «Чёрным доктором из Бишоп-Кроссинга». Вначале это звучало пренебрежительно и с насмешкой, но шли годы, и это прозвище стали произносить как почётный титул. Вся округа знала доктора, и слава о нём разнеслась далеко за пределами деревни.

Новый доктор оказался способным хирургом и прекрасным врачом. До его приезда в этом местечке практиковал Эдвард Рау, сын сэра Вильяма Рау, ливерпульского консультанта. Однако он не унаследовал таланта отца, и доктор Лана благодаря своей внешности и учтивым манерам скоро потеснил своего конкурента. Он быстро добился успеха и в обществе. После успешной операции достопочтенного Джеймса Лаури, второго сына лорда Бельтона, он был представлен своим пациентом местному светскому обществу. Скоро благодаря хорошим манерам и умению вести беседу он повсюду стал желанным гостем. Иногда отсутствие родственников и груза прошлого скорее помогает, чем мешает в продвижении по социальной лестнице. Так, незаурядность личности доктора, его внешность и обаяние служили лучшей рекомендацией. Его пациенты находили в нём один – всего один! – недостаток: он казался убеждённым холостяком. Это было особенно удивительно и потому, что он занимал большой дом и всем было ясно, что его успешная практика давала возможность скопить значительное состояние. Вначале местные свахи строили планы насчёт той или другой барышни. Но шли годы, а доктор Лана оставался холостяком, и все поняли, что по какой-то причине он избегал женитьбы. Злые языки утверждали, что он уже был женат и, дабы избежать последствий неравного брака, и решил похоронить себя в Бишоп-Кроссинге. И вдруг, когда свахи уже в отчаянии отвернулись от него, объявили о его помолвке с мисс Фрэнсис Мортон из Лей-Холла.