Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 136
– Я не должен этого делать, – ответил он. Последняя фраза прозвучала уклончиво, и я понял, что коснулся предмета весьма деликатного свойства. Не могу сказать, что страдаю избытком любопытства, но в сложившихся обстоятельствах оно оказалось распалено в высшей степени. Однако я не имел больше предлога оставаться в доме, поскольку мой новый знакомый уже пришёл в себя и не нуждался в моей помощи. Я поднялся, собираясь уходить.
– Вы очень торопитесь? – задал он вопрос.
– Нет, меня никто не ждёт.
– Очень хорошо. Вы знаете, я буду очень рад, если вы побудете со мной ещё немного. Дело в том, что мне приходится вести очень одинокий и замкнутый образ жизни. Сильно сомневаюсь, что во всём Лондоне найдётся ещё один такой же затворник. Даже поговорить с кем-либо – из ряда вон выходящее для меня событие.
Я окинул взглядом скудно обставленную маленькую комнату с диваном-кроватью у противоположной стены и подумал об огромном пустом доме и зловещей двери, скованной обесцветившейся от времени печатью. Было в обстановке что-то до крайности необычное и будоражащее воображение так сильно, что мне страстно захотелось узнать немного больше. Быть может, мне удастся сделать это, если подождать? Я сказал, что буду счастлив задержаться.
– Спиртное и сифон с содовой на боковом столике. Вы уж простите, что не могу взять на себя обязанности хозяина, но мне не добраться даже до другого конца комнаты. Сигары на том подносе. Я тоже закурю, с вашего позволения. Итак, вы стряпчий, мистер Олдер?
– Да.
– А я – никто. Я – самое беспомощное из всех живущих на свете существ – сын миллионера. Я рос наследником огромного состояния, а теперь я нищий, не имеющий даже профессии. В довершение всех несчастий на руках у меня этот дворец, который я не имею средств содержать. Вам не кажется абсурдным моё положение? Живя в этом доме, я уподобляюсь уличному торговцу, запрягающему в свою тележку чистокровного скакуна, хотя обычный мул подошёл бы ему с тем же успехом, равно как и мне – небольшой коттедж.
– Отчего бы вам тогда не продать дом? – спросил я.
– Я не должен этого делать.
– А сдать в аренду?
– Нет, этого я также не должен делать.
Заметив моё недоумение, собеседник усмехнулся.
– Я расскажу вам, как обстоит дело, если только вас не утомит мой рассказ, – сказал он.
– Напротив! Я буду чрезвычайно заинтересован, – поспешил я уверить его, пока он не передумал.
– Вы отнеслись ко мне с добротой и вниманием. Самое малое, чем я могу отблагодарить вас, – утолить то любопытство, которое вы можете испытывать. Для начала скажу, что отцом моим был банкир Станислав Стэннифорд.
Банкир Стэннифорд! Я сразу вспомнил это имя. Лет семь назад его бегство из страны вызвало один из самых сенсационных скандалов того времени.
– Я вижу, вы вспомнили, – заметил мой собеседник. – Мой бедный отец покинул страну, чтобы избежать упрёков многочисленных друзей, чьи средства он вложил в неудачную спекуляцию. Он был очень чувствительным человеком со слабой нервной системой, и тяжесть ответственности за случившееся сильно повлияла на его рассудок, хотя с точки зрения закона никакого преступления он не совершал. Причины его поступка следует искать в области эмоций. Даже членам собственной семьи он не смел больше смотреть в глаза и умер среди чужих людей, так и не дав нам знать, где он находится.
– Так он умер… – промолвил я.
– У нас нет доказательств его смерти, но мы уверены в этом, потому что спекуляция в конечном итоге оказалась верной и теперь отец имел полное право смело смотреть в глаза любому человеку. Он наверняка вернулся бы, будь он жив. Вероятнее всего, отец умер года два назад.
– Почему вероятнее всего?
– Потому что два года назад мы получили от него весточку.
– И он не сообщил вам, где живёт?
– Письмо пришло из Парижа, но без обратного адреса. Это случилось как раз, когда умерла моя бедная матушка. Тогда я и получил то письмо с инструкциями и советами, после которого отец больше ни разу не дал о себе знать.
– А раньше он давал о себе знать?
– Да, конечно, мы имели от него известия. В них-то и кроется загадка запечатанной двери, на которую вы наткнулись сегодня. Передайте мне вон ту папку, будьте любезны. Здесь я храню письма отца. Вы станете первым, не считая мистера Персивела, кому я их показываю.
– Могу я узнать, кто такой мистер Персивел?
– Он был доверенным клерком моего отца и с тех пор продолжает оставаться другом и советчиком сначала моей матери, а теперь и моим. Я просто не представляю, что бы мы делали без Персивела. Он читал письма, но только он один. Вот самое первое, полученное в тот день, когда отец вынужден был бежать семь лет назад. Прочтите его.
Вот текст прочитанного мною письма:
«Моя бесконечно дорогая жена!
С тех пор как сэр Уильям поведал мне, как сильно ты больна и как опасно для твоего сердца любое потрясение, я никогда не обсуждал с тобой мои коммерческие дела. Но настало время, когда я не могу больше, невзирая на риск, воздерживаться от горькой правды. Дела мои сильно расстроились, и это обстоятельство вынуждает меня расстаться с тобой на короткое время, но я поступаю так в полной уверенности, что очень скоро мы увидимся вновь. Ты можешь твёрдо на это рассчитывать. Разлука наша пролетит быстро и незаметно, моя любимая, поэтому не позволяй ей отражаться на твоём настроении, а пуще того – на твоём здоровье, ибо о нём я беспокоюсь более всего на свете.
А теперь у меня есть одна просьба, и я заклинаю тебя всем, что связывает нас вместе, исполнить её в точности, как я прошу. В тёмной комнате, расположенной в конце коридора, выходящего в сад, той самой, что я использовал для занятий фотографией, имеются кое-какие вещи, которые я не хочу, чтобы кто-нибудь видел. Чтобы избавить тебя от мучительных раздумий, дорогая, позволь уверить раз и навсегда, что в ней не содержится ничего такого, чего я мог бы стыдиться. Тем не менее я не желаю, чтобы ты или Феликс входили в эту комнату. Она заперта на ключ, и я призываю вас сразу по получении этого послания поставить печать на замочную скважину и больше ничего не трогать. Не продавайте дом и не сдавайте внаём, так как в обоих случаях мой секрет будет обнаружен. Пока ты или Феликс остаётесь в доме, я буду знать, что мои пожелания выполняются. Как только Феликсу исполнится двадцать один год, он получит право войти в комнату, но ни днём ранее.
А сейчас я прощаюсь с тобой, моя бесценная супруга. Во время нашей краткой разлуки ты можешь пользоваться услугами и советами мистера Персивела по поводу любой возникшей проблемы. Я ему полностью доверяю. Мне ужасно тяжело покидать Феликса и тебя даже на короткое время, но выбора, к сожалению, у меня нет.
Твой вечно любящий супруг,
– Разумеется, все эти предметы касаются исключительно нашего семейства и носят частный характер, – извиняющимся тоном заговорил мой собеседник, – поэтому мне хотелось бы, чтобы вы рассматривали их с чисто профессиональной точки зрения. Я столько лет мечтал поговорить об этом.
– Польщён вашим доверием и должен отметить, что чрезвычайно заинтересован изложенными фактами, – ответил я.
– Мой отец отличался почти маниакальным пристрастием к правдивости и в этом отношении всегда был скрупулёзен до педантичности. Если он написал, что надеется в ближайшем будущем снова встретиться с матерью, а в тёмной комнате не имеется ничего постыдного, вы можете смело принять его слова на веру.
– Что же тогда там может быть? – не сдержался я.
– Мы с матерью и представить не могли. Все пожелания отца были выполнены точь-в-точь, как он просил. Мы опечатали дверь, и с тех пор она так и стоит. Мать прожила ещё пять лет после исчезновения отца, несмотря на уверения врачей, что долго она не протянет. У неё было очень больное сердце. В течение первых нескольких месяцев она получила от отца два письма. На обоих стоял парижский штемпель, но не было обратного адреса. Оба были короткими и сходными по содержанию: скоро мы встретимся вновь и ни о чём не волнуйся. Потом наступило долгое молчание, тянувшееся до самой её смерти, а затем я получил письмо от отца, носившее столь личный характер, что вам я его показать не могу. В нём он умолял меня никогда не думать о нём плохо, давал множество полезных советов и сообщал, что запечатанная комната больше не имеет такого значения, как при жизни матери. Вместе с тем он писал, что её открытие по-прежнему может болезненно отразиться на других людях, поэтому, по его мнению, это действие следует отложить до достижения мной совершеннолетия, когда время сгладит и залечит былые раны. А до тех пор он поручил заботу о комнате мне, своему сыну. Теперь вы понимаете, почему я, будучи бедняком, не могу ни сдать, ни продать этот огромный дом?