Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 138

– Да-да, забирайте, и, бога ради, пойдёмте скорей отсюда! – воскликнул я. – Здесь сам воздух чем-то отравлен. Идёмте, Стэннифорд, идёмте! – И, подхватив под руки с двух сторон, мы полуотвели, полуотнесли молодого человека в его комнату.

– Это был мой отец! – вскричал он, едва обретя вновь сознание. – Он сидит там мёртвый в своём кресле. Вы знали об этом, Персивел! Вы ведь это имели в виду, когда предупреждали меня?

– Да, я знал, мистер Стэннифорд. Я находился в ужасно тяжёлом положении, хотя в поступках своих всегда стремился к общему благу. Все семь лет я знал, что ваш батюшка умер в этой комнате.

– Вы знали, но ничего нам не сказали!

– Не судите меня строго, мистер Стэннифорд, сэр! Имейте снисхождение к старику, которому выпало играть трудную роль.

– У меня голова идёт кругом. Ничего не соображаю! – Он с трудом поднялся и отхлебнул глоток бренди прямо из бутылки. – Эти письма – матери и мне – подделка?

– Нет, сэр, ваш отец сам написал и адресовал их. Он оставил их мне для последующего отправления. Я только скрупулёзно следовал его инструкциям. Не забывайте: он был моим хозяином, и я должен был повиноваться.

Бренди немного успокоил расшатавшиеся нервы молодого человека.

– Расскажите мне всё до конца. Теперь я в состоянии выслушать вас спокойно, – проговорил он.

– Хорошо, мистер Стэннифорд. Как вам уже известно, у отца вашего возникли тогда крупные неприятности. Он думал, что по его вине множество небогатых людей могут потерять свои сбережения. Ваш батюшка был так добросердечен, что мысль эта была для него невыносима. Она беспокоила и терзала его до тех пор, пока не подвела вплотную к самоубийству. О, если бы вы знали, мистер Стэннифорд, как я молил и отговаривал его, вы ни в чём не стали бы меня винить. И ваш отец, в свою очередь, уговаривал и умолял меня, как никто и никогда не умолял меня прежде. Он сказал, что решение его бесповоротно, и он свершит задуманное в любом случае, но от меня зависит, будет его смерть лёгкой и счастливой или полной страданий. В глазах его я прочёл, что он твёрдо намерен поступить так, как сказал. Тогда я сдался и поклялся выполнить его волю.

Больше всего его волновало вот какое обстоятельство. Лучшие врачи Лондона предупредили его, что сердце миссис Стэннифорд не выдержит и малейшего потрясения – настолько она больна. Его терзала мысль, что своим уходом из жизни он ускорит и её конец; в то же время собственное существование стало для него невыносимо. Как же он мог покончить с собой, не причиняя вреда ей?

Вы уже знаете, какой способ он избрал. Он написал письмо жене, которое она получила первым. В нём не было ни одной строчки, где он погрешил бы против истины. Когда он писал о скорой встрече, то имел в виду её скорую смерть от болезни, которая, по уверениям врачей, должна была наступить не позднее чем через несколько месяцев. Он был настолько убеждён в их непогрешимости, что оставил мне всего два письма, которые я должен был отправить с небольшими интервалами после его смерти. Она прожила ещё целых пять лет, а мне больше нечего было посылать.

Последнее письмо, предназначавшееся вам, сэр, следовало отправить сразу после смерти вашей матушки. Все письма посылались из Парижа, чтобы поддержать вас в убеждении, что он находится за границей. Его последним наказом мне было хранить молчание – вот я и молчал. Я всегда служил преданно и верно. А семилетний срок после своей смерти хозяин назначил, полагая, что этого будет достаточно, чтобы сгладить неизбежный шок у родных и оставшихся в живых друзей. Ваш отец всегда в первую очередь думал о других.

Воцарилось долгое молчание. Первым нарушил его молодой Стэннифорд.

– Я больше не осуждаю вас, Персивел. Вы сохранили мою мать от потрясения, которое, без сомнения, разбило бы её сердце. А что это за бумага?

– Последние записи вашего отца, сэр. Могу я прочитать это для вас?

– Прошу вас.

– «Я принял яд, и мне кажется, я чувствую, как он струится у меня по жилам, свершая свою разрушительную работу. Ощущение странное, но не болезненное. Когда эти строки будут прочитаны, после моей смерти пройдёт уже немало лет, если только те, кому я доверился, исполнили в точности мою волю. Полагаю, по истечении такого срока никто из тех, кому случилось потерять деньги по моей вине, не станет более держать на меня зла. А ты, Феликс, конечно же, простишь мне этот семейный скандал. И да упокоит Господь мою смертельно уставшую душу!»

– Аминь! – воскликнули мы хором.

Хозяин Шато-Нуара

[88]

Случилось это в те дни, когда немецкие полчища буквально наводнили Францию. Разбитая армия молодой республики отступила за Эн на север и за Луару на юг. От Рейна внутрь страны неудержимо стремились три потока вооружённых людей. Эти потоки то отделялись друг от друга, то сближались, но все передвижения имели своею целью Париж, вокруг которого они должны были слиться в одно громадное озеро. От этого озера, в свою очередь, стали отделяться реки. Одна потекла к северу, другая – к югу, вплоть до Орлеана, третья – на запад в Нормандию. Многие из немецких солдат впервые в своей жизни увидели море. Их кони купались в солёных волнах около Дьеппа.

Гнев и скорбь овладели французами. Враг наложил клеймо позора на их прекрасную родину. Они сражались за отечество, но были побеждены. Они боролись – и ничего не могли сделать с этой сильной кавалерией, с бесчисленными пехотинцами, с ужасными артиллерийскими орудиями. Иноплеменники, захватившие их родину, были неуязвимы в массе. Единственное, что оставалось французам, – это бить их поодиночке. Тут ещё можно было уравнять шансы. Храбрый француз мог заставить немца пожалеть о том дне, когда он оставил берега Рейна. И таким-то образом вспыхнула совсем особенная, не записанная в летописях осад и сражений война. Это была война отдельных людей, где главную роль играли убийство из-за угла и грубая репрессия.

Особенно сильно пострадал от такой войны начальник 24-го Познаньского пехотного полка, полковник фон Грамм. Стоял он со своим полком в нормандском городке Лэз-Андэли, а его аванпосты и пикеты были рассредоточены вокруг города, в деревушках и хуторках окрестности. Французских войск нигде поблизости не было, но, несмотря на это, каждый день полковнику приходилось выслушивать пренеприятные рапорты: то часовой оказался убитым на своём посту, то пропала без вести партия солдат, отправившаяся на поиски провианта. От подобных известий полковник фон Грамм обыкновенно приходил в ярость, и пламя пожара охватывало хутора, ближайшие к месту преступления, и деревенские жители дрожали. Но экзекуции пользы не приносили, и на следующее утро начиналась та же самая история. Что ни делал полковник, он никак не мог усмирить своих невидимых врагов. По некоторым признакам можно было догадаться, что преступления совершались одной и той же рукой, имели один источник.

Полковник фон Грамм попробовал, как было уже сказано, отвечать на насилие насилием и потерпел неудачу. Тогда он обратился к помощи золота. Всем окрестным крестьянам было объявлено, что тот, кто укажет преступника, получит пятьсот франков награды. Однако никто не откликнулся. Награду пришлось повысить до восьмисот франков, но крестьяне и на этот раз оказались неподкупны. А когда неизвестный враг зарезал капрала, полковник добрался до тысячи франков. Этой суммой ему удалось купить душу одного рабочего на ферме, некоего Франсуа Режана, жадность пересилила в том ненависть к немцам.

– Ты говоришь, что знаешь виновника всех преступлений? – с презрением оглядев рабочего, спросил прусский полковник.

Перед ним стояло существо в синей блузе, весьма похожее на крысу.

– Да, полковник, знаю.

– Кто же он такой?

– А насчёт тысячи франков как же?

– Ты не получишь ни гроша до тех пор, покуда я не проверю твоих слов. Ну так кто убивал моих солдат?