Сокровища чистого разума - Панов Вадим Юрьевич. Страница 29

– Почему такая разница?

– Часть эксперимента, – объяснил Алоиз. – Проверяем, сколько уловителей достаточно для полноценной работы устройства.

– Каков критерий?

– Наполнение Накопителя. – Инженер повернулся и устремил взгляд на огромное устройство, которое монтировали в центре «бублика» рабочие. – По моим расчётам, аккумулированной в нём энергии хватит, чтобы питать Мритск в течение нескольких дней.

– Вы наполните Накопитель за минуту? – удивилась Агафрена.

– Мы планируем наполнить Накопитель за минуту, – уточнил Алоиз. – Предварительные выкладки показывают, что теоретически это возможно.

– А стоимость полученной энергии будет равна стоимости одного межзвёздного перехода, – добавил Мритский. – Можно сказать, даром.

– Для тебя это важно…

– Это для всех важно, дорогая. Мы не только попадём в учебники истории и крупно заработаем, но и придадим новый, очень мощный импульс развитию Герметикона. Многие молодые планеты испытывают серьёзный энергетический голод, который мешает им нормально развиваться, и наше открытие им здорово поможет.

– Только не говори, что тебе есть дело до «молодых» планет, – поморщилась Агафрена.

– Мне на них плевать, – не стал скрывать губернатор. – Но моё к ним отношение не отменяет того факта, что я прав: наша установка станет для них огромным подспорьем.

Оспаривать подобное утверждение женщина не стала. Качнула головой, показывая, что услышала и, наверное, согласна, перевела взгляд на огромный Накопитель, тихонько вздохнула – это наилучшим образом подчеркнуло её отношение к происходящему, – после чего спросила:

– На втором рундере монтируется такой же Накопитель?

– Абсолютно другой, – мгновенно ответил Холь. – На втором рундере мы применили принципиально иную систему преобразования и передачи энергии.

– Почему?

– Потому что мы экспериментируем, – развёл руками инженер. – Потому что мы впервые собираемся «щупать» энергетическое поле перехода, и я не случайно употребил этот оборот: мы именно щупаем, как слепые…

– Прости за прегрешения, свершенные и помысленные, за недостаточное рвение и недостаточную веру. Прости, если мысли мои не были чисты… – Саймон Фил молился в спальне гостиничного номера. Молился, как того требовал канон, в полутьме: дверь закрыта, лампы погашены, плотные шторы тщательно задернуты, и в свете единственной свечи – освящённого в храме огарка – едва угадываются очертания закреплённого на стене Символа. – Прости, если не был суров к врагам Твоим так, как того они заслуживали. Прости, ибо я только стремлюсь к Истине. Прости…

Еженедельный «Покаянный гимн» считался одним из главнейших обращений к Создателю, и ни один правоверный чирит не смел его пропустить. Гимн требовал подробно вспомнить прошедшие семь дней, тщательно обдумать свои действия, отыскать в них ошибки или проявленную слабость, признать их, раскаяться и преисполниться решимости и воли. Гимн учил быть правильным чиритом.

– Слово Твоё – есть моя жизнь. Служение Тебе – есть моя жизнь. Милость Твоя – есть моя надежда. Твёрдость моя – во славу Твою. Ты укрепляешь и указуешь. Без Тебя меня нет. Слава Тебе. Слава…

Стоящий на коленях Фил униженно подполз к стене и поцеловал пол в том месте, над которым висел Символ. Именно так следовало завершать «Покаянный гимн» – распластавшись в пыли, наглядно демонстрируя Ему покорность, умоляя не гневаться, а если гневаться, то не сильно.

Признавая себя ничем.

Бог есть добро.

В этом постулате суть олгеменов, душа олгеменов, сила олгеменов и их слабость. В этом постулате определяется их взгляд на людей и самих себя. В этом постулате – идея того мира, когда быть человеком означало быть олгеменом. Когда малочисленные и немного растерянные общины проходили через Вечные Дыры и начинали обустраивать свои новые миры. Когда ценился каждый человек, и все понимали, что без взаимной поддержки не выжить.

И тогда Бог сказал, что он есть добро.

И того, кто творит добро, Бог оделяет улыбкой. Незримой, но тёплой. И печалится над теми, кто по глупости или недомыслию сеет среди людей семена раздора. Не наказывает, но печалится, ибо Создатель совершенен и в нём нет места злу. Бог любит всех и прощает устыдившихся неправедных дел своих. И потому нельзя поднимать имя Бога на знамёнах войны, ибо нет в ней добра, а лишь его противоположность.

Бог есть добро.

Именно эта мысль красной нитью проходит через священные книги олгеменов, и именно эта мысль подверглась наибольшим сомнениям в Эпоху Белого Мора, в те страшные годы, которые унесли больше половины человечества. Если Бог – добро, то как он допустил подобный ужас? Почему не уберёг? Почему лишь Добрая Дочь Его пришла на помощь? Мы провинились?

ДА!

Именно такой ответ дали священники Галаны.

Создатель скорее строг, чем добр, и есть в Его сердце место гневу, который люди навлекают на себя творимым злом. Благодать вечная откроется лишь просветлённым, чиритам, остальных ожидает страшная Белая Свигла, где безжалостные демоны станут вечно пытать недостойных.

Именно в этом заключался главный итог ревизии чиритами священных книг Олгеменизма и священного образа: они допустили в канон понятие «божьего гнева» – совершенно невозможное для ортодоксов, допустили, что «правду божью» можно устанавливать силой, а правда – на стороне чиритов всегда, этот постулат сомнению не подвергался.

Они допустили и приняли, что Бог способен одобрить убийство.

«Творите добро»?

Ха! И даже так: ХА! «Творите добро». Что может быть глупее? Что может быть бесперспективнее в нашем жестоком мире? И почему Бог призывает к добру, а не требует делать так, как он велит? Бог слаб? Но он – Создатель и Верховный Судия. Он вершит Вселенную. Кто мы перед ним, как не пыль? Идеи олгеменов глупы, потому что они так и не познали истину:

Бога нужно бояться!

И любовь его можно заслужить лишь послушанием и…

Бог любит сильных. Смелых. Жестоких. Упрямых и твёрдых. Потому что выигрывает тот, кто не позволяет себе сомневаться, а победа есть единственное доказательство Божьего благоволения. То есть любовь Бога можно заслужить силой, без которой глупо говорить о победе.

А там, где сила, там и жестокость.

И всё ради того, чтобы стать первым.

Потому что неудачники не нужны никому, даже Создателю, – эту нехитрую аксиому Саймон усвоил в раннем детстве, после чего принялся спокойно и целеустремленно перенимать повадки и философию победителей, ибо другого способа подняться у сироты-беляша попросту не было.

История Саймона Фила началась на окраинах Лекровотска, богатейшего торгового центра на главной реке менсалийского континента. Что происходило раньше, откуда он вообще появился на улицах большого города, Фил не помнил и никогда не пытался узнать, поскольку прошлое потеряло значение: суровое «сейчас» напрочь отметало зыбкое «тогда». Он – сирота, он добывает пропитание нищенством и мелким воровством, он знает, что хочет стать сильным, но понятия не имеет, хватит ли у него упорства и зла. Он ночует в мусорных кучах или в подвалах, он часто плачет перед тем, как заснуть, но не зовёт маму. Он плачет, потому что не верит в себя.

И иногда ему кажется, что с каждой слезинкой из него уходит слабость…

Саймону исполнилось десять, когда разразилась гражданская война. Кровь, насилие, мародёры, снова кровь – происходящее мальчик впитывал в себя, как губка. Обдумывал, как мог – анализировал, формировал свой собственный взгляд на мир, своё понимание того, каким должен быть победитель. Как выжить и оказаться в когорте избранных. Какие черты характера ему без надобности, а какие следует укрепить. В первые месяцы войны, во время погромов и массовых убийств, Саймон учился быть тем, кого впоследствии назовут Собакой Лекрийского, учился быть собой нынешним.

В те страшные времена Фил выжил только потому, что примкнул к банде беспризорников, промышлявших остатками того, что не успели прихватить взрослые мародёры. Нападали на одиночек, по глупости решивших выпутываться самостоятельно, нападали на тех, кому удалось укрыться от погромов, отбирая последние крохи, нападали без жалости и сожаления, нападали, потому что именно для этого и сбились в банду. Нападали практически каждый день, и именно тогда Саймон совершил своё первое убийство.