Джейн Эйр (другой перевод) - Бронте Шарлотта. Страница 81

Все еще крепко меня держа, он вышел из церкви. Те трое – за нами. У подъезда мы увидели карету.

– Поставьте ее назад в сарай, Джон, – невозмутимо приказал мистер Рочестер. – Она сегодня не понадобится.

В прихожей нам навстречу вышли миссис Фэрфакс, Адель, Софи и Лия.

– Кругом марш! – вскричал мистер Рочестер. – Поберегите ваши поздравления! Кому они нужны? Во всяком случае, не мне. Они запоздали на пятнадцать лет.

Он прошел мимо них к лестнице, все еще держа меня за руку, и кивнул нашим спутникам, чтобы они следовали за ним. Мы поднялись на второй этаж, прошли по галерее и поднялись на третий, где мистер Рочестер отпер низенькую черную дверь и впустил нас в увешанную гобеленами комнату с большой кроватью под пологом и резным шифоньером.

– Тебе это место хорошо известно, Мейсон, – сказал наш проводник. – Ведь она здесь ударила тебя ножом и искусала.

Он откинул гобелен над внутренней дверью и отпер ее. За ней оказалось помещение без окон, где огонь горел в камине, защищенном высокой и крепкой решеткой. С потолка на цепи свисала лампа. Грейс Пул, нагибаясь над огнем, видимо, подогревала что-то в котелке. В глубокой тени в дальнем конце помещения металось взад и вперед какое-то существо. Был ли это зверь или человек, решить с первого взгляда оказалось невозможным. Двигалось оно словно бы на четырех конечностях, лязгало зубами и рычало, точно какой-то чудовищный волк. Однако на нем была одежда. Грива спутанных темных с проседью волос скрывала его голову вместе с мордой… или лицом.

– Доброе утро, миссис Пул, – сказал мистер Рочестер. – Как вы? И как сегодня ваша подопечная?

– Ничего, сэр. Нынче мы поспокойнее, благодарю вас, – ответила Грейс, аккуратно подвешивая кипящий котелок на крюк в камине. – Рычать рычим, но особо не бросаемся.

Злобный вопль, казалось, опровергнул этот благоприятный отзыв. Одетая гиена поднялась на задние лапы и осталась стоять так, оказавшись очень высокой.

– Сэр, она вас увидела! – воскликнула Грейс. – Вам бы лучше уйти.

– Всего минуту-другую, Грейс! Всего минуту-другую.

– Только поберегитесь, сэр. Богом молю, поберегитесь!

Безумная завыла. Она отбросила с лица всклокоченные пряди и бросила дикий взгляд на вошедших. Я тотчас узнала это багрово-лиловое лицо, эти распухшие черты. Миссис Пул шагнула вперед.

– Посторонитесь! – сказал мистер Рочестер, отстраняя ее. – Полагаю, ножа у нее на этот раз нет? А я настороже.

– Никогда нельзя знать, чего она припрятала, сэр. До того хитрая, что просто уму непостижимо.

– Нам лучше уйти, – прошептал мистер Мейсон.

– Убирайся к черту! – рекомендовал ему его зять.

– Берегитесь! – крикнула Грейс.

Трое джентльменов дружно попятились. Мистер Рочестер толкнул меня себе за спину. Сумасшедшая прыгнула и схватила его за горло, стремясь вцепиться зубами ему в щеку. Они начали бороться. Она была крупного сложения, почти одного роста с мужем, а к тому же дородна. И силы у нее были почти мужские: раза два ей чуть не удалось его задушить, как ни был силен он сам. Конечно, он мог бы оглушить ее хорошо рассчитанным ударом, но он не бил, а только боролся. Наконец ему удалось зажать ее руки. Грейс Пул протянула ему веревку, и он связал их за спиной. Другой веревкой, тоже бывшей наготове, он примотал ее к креслу. Все это происходило под свирепейшие завывания и судорожные попытки вырваться. Затем мистер Рочестер обернулся к зрителям с улыбкой одновременно и ядовитой, и скорбной.

– Вот моя жена, – сказал он. – Таковы супружеские объятия, какие меня ожидают до конца наших дней, таковы нежные слова, ласкающие мой слух в часы досуга. А вот то, что я жаждал обрести! – Он положил руку мне на плечо. – Эту юную девушку, которая стоит так спокойно и грустно перед пастью ада и смотрит невозмутимо на неистовства демона. Она пленила меня, как отдохновение после этого неуемного и сокрушающего бешенства. Вуд и Бригс! Оцените разницу! Сравните эти ясные очи с теми налитыми кровью глазами, это лицо с той уродливой маской, это легкое изящество с той грузностью и тогда судите меня, служитель Бога и служитель Закона! Но помните: каким судом судите, таким будете судимы! А теперь уходите! Мне нужно запереть мое сокровище.

Мы вышли все вместе. Мистер Рочестер задержался, отдавая какие-то распоряжения Грейс Пул. Когда мы спускались по лестнице, нотариус обратился ко мне со словами:

– Вы, сударыня, ни в чем не повинны. Ваш дядя обрадуется, узнав это, если он еще будет жив, когда мистер Мейсон вернется на Мадейру.

– Мой дядя? Но как же? Вы его знаете?

– С ним знаком мистер Мейсон. Мистер Эйр уже давно был представителем его торгового дома на Мадейре. Возвращаясь на Ямайку, мистер Мейсон для поправления здоровья задержался на Мадейре и волей случая оказался в гостях у вашего дядюшки, когда пришло ваше письмо с извещением о вашем предстоящем браке с мистером Рочестером. Мистер Эйр сообщил об этом своему гостю, так как знал, что мой нынешний клиент знаком с джентльменом, носящим эту фамилию. Мистер Мейсон, как вы можете себе представить, был поражен и удручен подобной новостью и рассказал о действительном состоянии дел. Ваш дядюшка, как мне ни жаль, сейчас прикован к одру болезни, и почти нет надежды, что он поправится, так как его болезнь – общий упадок сил – достигла уже роковой стадии. Он не мог сам поспешить в Англию, чтобы спасти вас из ловушки, в которую вы попали, и умолял мистера Мейсона безотлагательно принять меры, чтобы воспрепятствовать этому лжебраку. И рекомендовал ему для помощи меня. Я приложил все старания и счастлив – как, несомненно, и вы, – что успел вовремя. Не будь я совершенно уверен, что ваш дядюшка скончается прежде, чем вы доберетесь до Мадейры, я рекомендовал бы вам отправиться туда с мистером Мейсоном. Но при данном положении вещей, мне кажется, вам лучше остаться в Англии, пока вы не получите вести от мистера Эйра или о нем. Надо ли нам еще для чего-либо задерживаться здесь? – осведомился он у мистера Мейсона.

– Да-да! Поторопимся! – последовал испуганный ответ, и, не дожидаясь возможности проститься с мистером Рочестером, они покинули дом.

Священник задержался, чтобы обменяться несколькими фразами со своим надменным прихожанином, то ли пеняя ему, то ли увещевая, а затем, исполнив свой долг, он тоже удалился.

Я услышала, как он уходит, стоя возле полуоткрытой двери моей комнаты, куда я поднялась, едва дом затих; я закрыла дверь, задвинула задвижку, чтобы никто не мог войти, и начала… нет, не рыдать, не скорбеть – я пока еще сохраняла некоторое спокойствие, – но снимать с себя свадебный наряд, а затем надела суконное платье, которое накануне сбросила, полагая, что навсегда. Потом села, испытывая утомление и большую слабость. Я положила руки на стол, и моя голова склонилась на них. И тут я начала думать. До этой минуты я только слышала, видела, двигалась – шла, куда меня вели или тащили, – следила, как одно открытие стремительно сменялось другим, одно признание громоздилось на другое, но теперь я начала думать.

Утро было тихим, если не считать нескольких минут в помещении сумасшедшей. В церкви все происходило тихо – не было ни взрывов страсти, ни громких пререканий, ни споров, ни взаимных обвинений, ни слез, ни рыданий. Было произнесено несколько слов; спокойно объявлено препятствие к заключению брака; несколько суровых кратких вопросов были заданы мистером Рочестером; получены ответы и объяснения; представлены доказательства. Мой патрон открыто признал их верность; затем было предъявлено живое подтверждение; посторонние удалились, и все осталось позади.

Я, как обычно, находилась в своей комнате – совсем одна, и словно бы ничто не переменилось: ничто меня не сразило, не уничтожило, не искалечило. И все же куда исчезла вчерашняя Джейн Эйр? Куда делась ее жизнь? Ее упования?

Джейн Эйр, еще недавно пылкая, исполненная надежд, почти новобрачная, вновь стала холодной одинокой девушкой, чья жизнь была лишена красок, а будущее сулило унылую безрадостность. В разгар лета выпал рождественский снег; декабрьская вьюга замела июль; ледяная корка покрыла спелые яблоки; сугробы погребли расцветшие розы; луга и поля укрыл холодный белый саван; дороги, еще вчера вившиеся среди цветущих живых изгородей, сегодня оказались скрыты под нетоптаным снегом, а рощи, лишь двенадцать часов назад зеленеющие и душистые, будто тропические леса, теперь стояли оголенные, суровые и белые, как сосновые боры в зимней Норвегии. Все мои надежды погибли, уничтоженные тайным роком, подобным тому, который однажды ночью поразил всех первенцев в земле Египетской. Я смотрела на свои заветные мечты, вчера такие сияющие и прекрасные – теперь они превратились в окостеневшие, холодные, посинелые трупы, которые уже никогда не воскреснут. Я смотрела на свою любовь, на чувство, отданное моему патрону, им сотворенное, – она дрожала у меня в сердце будто больной младенец в колыбели. Недуг и страдание поразили ее, но она не могла искать исцеления в объятиях мистера Рочестера, не могла согреться на его груди. О, никогда, никогда больше не сможет она воззвать к нему, ибо вера разрушена, доверие уничтожено! Мистер Рочестер перестал быть для меня тем, чем был прежде. Он оказался не таким, каким я его считала. Я не приписывала ему порочности, не обвиняла его в том, что он меня предал, но его образ утратил незапятнанность, и мне следовало бежать от него – вот это я понимала твердо. Когда… как… куда – этого я еще не знала, но не сомневалась, что он сам поторопит меня покинуть Тернфилд. Ведь он не мог питать ко мне истинного чувства. Это был лишь каприз страсти – и только. Раз ей положен предел, я уже не нужна ему. Теперь мне следует опасаться даже встречи с ним. Мой вид должен быть ему ненавистен. О, как слепы были мои глаза! Как безвольно мое поведение!